Послесвечение

 

                Бескрайние степи, бездонное небо и полное одиночество,  - именно этого ждала я от этих мест. Я не ошиблась. Мне удалось взять все это полной мерой. Если задать вопрос: "Зачем мне это?", то ответить на этот вопрос будет нелегко. Мне казалось, что человеку нужно когда-нибудь остановиться и посмотреть на свою жизнь  если не чужими глазами, самому это сделать невозможно, то хотя бы с максимальной беспристрастностью. Говорят, люди это делают перед смертью. Два раза я стояла на черте, разделяющей жизнь и смерть, и оба раза мне некогда было это сделать. Оба раза мои мысли были заняты только двумя вопросами.

                Боюсь ли я смерти?

                Хочу ли я жить?

                Смерти я не боялась. Но жить хотела с неистовой страстью. Может быть, именно поэтому еще живу.

                И вот второй раз восстав из пепла, как Феникс, правда, уже не молодая и не такая прекрасная,  как эта легендарная птица, я все-таки решила осознать это на уровне мыслей, а не инстинкта.

                За что же я так люблю жизнь?

                Хотела бы я прожить ее сначала?

                На второй вопрос ответ пришел сразу - нет. Прожить сначала - это значит по-другому. Мне немного времени понадобилось, чтобы понять, что я не отказалась бы ни от одной секунды своей жизни, ни от самой страшной, ни от самой постыдной, и, доведись все начать сначала, - снова бы прошла свой путь.

                А вот за что я так люблю жизнь - это для меня непостижимо и сейчас. За ее многообразие и неповторимость? Или за то, что кроме жизни у человека есть только смерть и, если сильно повезет, любовь. Нет выбора. И мы живем или не живем. Смерть - это ничто. Это знают все. Но подавляющее большинство людей считает, что это далеко впереди, и расточают свое бесценноt сокровище - время жизни - на злобу, зависть, на бессмысленную суету.

                Доброта, нежность, счастье, - нужны людям при жизни. И мне  всегда было жаль тех, кто боялся быть добрым, стеснялся быть нежным, откладывал свое счастье на потом. Жалкие, неполноценные люди, они не понимают, что человек может получать, только отдавая. А счастье не может быть перманентным. Счастье - это миг, когда в тебе поет каждая клеточка, когда ты не чувствуешь, идешь ли ты по земле или летишь по воздуху.  И чем больше в твоей жизни было таких мгновений, тем более счастливый ты человек.

                И я пришла к выводу, что  я была счастлива.

                Была.

                А сейчас покой. Какое-то послесвечение, ровное и ясное. И вокруг бескрайние степи, а надо мной бездонное небо.  Я написала роман, а может быть, просто повесть о большой и красивой любви. И снова покой. Одиночество не тяготило.

                Друзья, любимые, близкие - или за чертой или далеко.

                Я стала неприкасаемой или недосягаемой. Кто знает.

                Я больше не любила.

                Мне казалось, это потому, что я стала мудрой.

                Я шла по дороге, устланной сердцами. Шла осторожно, не наступая. Но мое сердце было глухо и спокойно. Иногда я думала, а вдруг мое сердце начало бояться боли. И гнала эту мысль.  Видимо, это было правдой.

                И все-таки я чего-то ждала.

                А чего можно ждать, прожив две жизни среди бескрайней степи под бездонным небом, в котором месяцами не видно даже облачка? Но ожидание жило в душе, не нарушая гармонии и покоя.

                И вдруг в мою жизнь вошел ты. Я увидела тебя спиной, конечно, не увидела, а услышала. Услышала твой голос. Обыкновенный голос. но я вздрогнула. А может быть, время пришло, и я снова вышла на перекресток двух жизней.

                "Не может быть!" - сказала я себе и улыбнулась. Я слышала твой голос, он мягкой волной надрывал мою душу. Но я не оглянулась.

                Это произошло на совещании руководителей групп. Нас собирали раз в месяц. Я была единственной женщиной среди почти двух сотен мужчин. Но никогда я еще не чувствовала себя более бесполой, чем на этих совещаниях, потому что добираться приходилось более чем за сотню километров по полному бездорожью и на чем попало.

                Не оглянулась я и во второй, и в третий раз. Не было повода. Не было и нужды. А твой голос все рокотал у меня за спиной, с каждым разом все ближе и ближе.

                У меня не было своего транспорта. И меня иногда подвозили соседи, делая крюк в 20-30 км, чтобы забрать и привезти меня обратно. И вот однажды ты , уже сидя буквально за моей спиной, обратился к одному из них:

                - Гридин, представь меня своей даме.

                - Это не дама, - ответил сосед, - а наш брат по несчастью. Впрочем, знакомьтесь. - И он представил нас друг другу.

                Я вынуждена была оглянуться. И испугалась. Чего? Твоей молодости. А потом успокоила себя циничной мыслью: "Нет. Этому мальчику я не по зубам." И забыла. Но судьба, и за это я ее люблю, великая шутница.

                Автобус мчался по бескрайней степи, пыль летела в бездонное небо. Полгода прошло с того дня, когда нас познакомили. Я полгода не ездила на совещания: дела, отпуск, опять дела. Ездила моя заместительница, она была от этих поездок в восторге - хоть какое-то развлечение. Но вот  неделю назад мне было приказано приехать самой нужно было решить нечто важное. Мы снова встретились. Ты уже все знал о моей группе, но не обо мне, об этом не знал никто, даже мои девочки, красивые, умные, тридцати - тридцатипятилетние. И незамужние, поющие и танцующие, как богини, рисующие и рукодельницы, стряпухи и очень хорошие учительницы, прекрасно знающие свои предметы, владеющие всеми передовыми методами преподавания и (вопреки литературно-кинематографическому образу учителя-дурака) просто обожаемые своими учениками. Ты предложил нам подружиться группами. В твоей были одни мужики, и жили вы от нас всего в 60 километрах, а если ехать на поезде, - то в сорока. Ну что значат какие-то 60 км для бескрайней степи, почти пустыни, и для людей, уставших от одиночества!

                И вот неделю спустя в субботу мы пришли со школы, а у нашего дома стоит автобус. Нам предлагалось для знакомства поехать на пикник в горы и в лес. Где-то на Земле есть еще горы и лес!

                Я не могла отказать своим девочкам в этом невиданном удовольствии после полутора лет безупречной работы, и глядя в их сияющие глаза. И отпустить их одних (взрослых, сильных, умных) я не имела права. Я должна была быть там, где моя группа. Пришлось поехать и мне. Нас провожал весь поселок, а дети плясали от радости.

                Я уже час смотрю на этот неуловимо меняющийся и грандиозно неизменный пейзаж за окном автобуса. Не веря в мифический лес, потрясенная тем, как нас провожали. Неужели так любят моих девочек? Значит, вся их подвижническая жизнь не напрасна, Но где-то в глубине души из прошлых двух жизней выползал червяк сомнения. Донесут. Обязательно донесут. Или наши, или монголы. И ответим мы с тобой, мой мальчик, за эту поездку, если не головами, то шкурами непременно. Но это будет потом. А сейчас мне грел душу доносящийся сзади веселый рокот мужских голосов и взрывы звонкого переливчатого смеха моих девочек. Я сидела одна на двухместном сиденье впереди сразу за водителем спиной ко всей компании. Девчонок это не тяготило, они привыкли к моему одиночеству. И было вовсе не важно, где я сижу, в самой гуще людей или так, как сейчас, на отшибе. Я была одна, если этого хотела. А сейчас я этого хотела. Мне было немного не по себе. Не хотелось потом ходить и доказывать всем, что ничего страшного, что люди выехали развеяться и повеселиться. Но я переживала напрасно. Ни тогда, ни потом, ни местные русские, ни советские, ни монголы не пожаловались на нас. Ни своим, ни нашим, ни вашим. И твоих мужиков, и моих девочек здесь очень любили. И потом, когда вас всех давно уже здесь не было, вас помнили и любили. Ваша честность, благородство и рыцарство, и очаровательная искренность, бескорыстие и обаяние моих девочек сделали эту историю красивой легендой на века, а не предметом для сплетен. Мне эту легенду уже много раз рассказывали. А я только улыбалась, ничего не исправляя и не уточняя. Кто спорит с легендами! Но это было потом.

                Ты случайно (а может быть нет?) сел рядом на свободное место. Да, это было случайно. Ведь где-то ты сидел с самого начала, но тебе нужно было поговорит с теми, кто сидел сзади меня. Я не прислушивалась к разговору, меня не интересовали ни сама поездка, ни люди вокруг. В эту увеселительную прогулку я ехала из чувства долга. У меня не было никаких иллюзий. Мне только оставалось отмечать, совпадает ли действительность с моим внутренним сценарием. Не могу сказать, что мне было неинтересно, как распределятся роли. Восемь молодых, здоровых и красивых мужчин и две моих девочки. Себя я не брала в расчет, я знала, что убью любого, кто только посмеет подойти ко мне, впрочем, я знала и то, что мне этого делать не придется - насилие здесь исключалось. Однако ситуация была достаточно пикантной.

                Решив свой вопрос, ты почему-то остался рядом со мной. Тебе было неудобно сидеть, так как моя рука лежала на спинке сиденья, и ты не мог откинуться назад, но ты упрямо сидел в неудобной позе с напряженной спиной. Мне пришлось пожертвовать своей позой вполоборота (а может быть, ты специально так сел, чтобы я не изображала из себя постороннего наблюдателя, и, раз уж села на отшибе, - нечего подсматривать за другими) - убирая руку, я случайно задела пальцами твою спину. И вздрогнула, как от удара током. Что это? Испугалась. Нет, удивилась опять. А ты так и не ушел. Или разряд прошел и через тебя? И снова мой взгляд потонул в бездонном, почти фиолетовом небе, и бескрайняя степь звенела вы моей душе. Я вбирала в себя пространство и плыла сквозь время, недоступная никому и ничему. А потом мы приехали. Еще было светло, но пока устраивались, стемнело, и взметнулся в бездонно звездное небо ярким, искрящимся пламенем костер. Мне никогда не забыть тот вечер. По откровенности, обнаженности, безусловности, и в то же время целомудренной скромности и бесшабашной веселости он превзошел все, что я знала до этого и с чем столкнулась в жизни потом. Нас было 11 человек: восемь мужчин и трое женщин. И, пожалуй, никто из нас не забудет трагико-комичной истории с белыми простынями, которые привез твой товарищ для Риммочки, за которой он усиленно ухаживал на том совещании, когда она ездила вместо меня. Но она предпочла тебя. А ты не отходил от меня.  Он метнулся ко мне, но ты загородил меня плечом. А третья давно уже мирно беседовала с веселым человеком, с которым они и накрыли на импровизированный стол, а потом так же незаметно и деловито убрали остатки ужина. И вот откровенно, на глазах у всех, стелется на матрас белоснежная простыня. Еще раз взглядом, в котором не угасла надежда, обводится публика у костра, и он, как был в телогрейке и в сапогах, плюхается на белую простыню. Его торжественно, со смехом и шутками накрывают второй такой же, а потом кладут пару одеял. Он молча закрывает глаза и потом уже спит, а скорее, делает вид, что спит всю оставшуюся ночь. А предмет его вожделений пляшет у костра до утра, пока не падает, окончательно выбившись из сил, в объятья доброго парня, все понявшего, пожалевшего, защитившего ее от нее самой.

                Вот так и начался наш роман. На виду у пятерых мужчин, которым не хватило женщин и которые не позволили себе ни одного пошлого жеста или слова, хотя шуток, смеха и розыгрышей было больше, чем достаточно.

 

                Опрокинулось звездное небо.

                Началась эта странная небыль.

                Был костер, в небо рвущийся искрами.

                Оказался ты нежным и искренним.

                Было утро ненастного дня.

                Поздних ягод собрал для меня.

                Я губами брала их с ладони.

                В этот миг глаза твои помню,

                Удивленные и тревожные

                И глубокие невозможно.

                Ты молчал, и тайга молчала,

                Словно души наши сличала.

                Тишину близкий выстрел разбил.

                Моросило.

                И я просила:

                - Не люби меня. Не люби!

               

                Ты уверенно улыбался. Нет. Ты старался уверенно улыбаться. по праву сильного ты взял, что полагалось тебе. И теперь тебе казалось, что ты владеешь ситуацией. А мне было грустно. Потому что я поняла, что хоть ты и женатый человек, но совсем не знаешь, что это значит - быть любимым. ТЫ старался казаться многоопытным, чуть ли не Дон Жуаном. Может быть, так оно и было, но тем хуже для тебя. Я-то знала, что ты ошеломлен.

                Откуда тебе было знать, что я неприкасаемая! А ты был тем редким человеком, кто мог  дотянуться до меня, и которому это могло быть позволено. В данный момент ты был единственным во всем этом мире. Я первый раз молилась Богу: "Боже, - говорила я, - я перед тобой в долгу!"

                Мы ехали домой. Я вновь смотрела в окно, не участвуя в общей беседе. Но в бескрайней степи я увидела жизнь, а в бездонном небе родился далекий, едва уловимый звук, похожий на звук затронутой струны.

                Самой забавной была вторая встреча, ровно через неделю.

               

                Я не ждала, а ты пришел...

               

                Невзначай, почти за шестьдесят километров. Фыркнул под окном мотоцикл, и через минуту позвонили в дверь.

               

                Дорогу в дом мой ты нашел.

                Ты был смущен. И я не знала:

                Что делать нам. Что делать нам?

                А осень за окном стояла

                И рыжей головой кивала там.

                Мы далеко с тобой сидели:

                На разных полюсах Земли.

                И речи тонкие кудели старательно плели.

                И дух беседы первой той         

                Прекрасен был и в высь манил,

                Но каждый думал нее о том,

                Что вслух он говорил.

                Минуты шли, часы текли...

                Идиллия. Покой.

               

                Если не считать суету моих девчонок, заглядывавших в двери и делавших мне страшные рожи и всевозможные знаки, которые нужно было понимать: Что, мол, давай действуй! - мы не помеха. Но вот они заглядывают в очередной раз, а ты все еще сидишь у самого порога, все еще в сапогах и с крагами на коленях.

               

                Но души наши, как могли, боролись с той рекой.

               

                Наконец, ты уже в тапочках и скромненько попил чайку, но дистанция не сократилась. Ты по-прежнему у порога за столом Нателлы, а я у себя на кровати на другом конце комнаты. Наша спартанская обстановка была проста. В комнате два стула, две кровати, два маленьких письменных стола, вернее, один, у Нателлы, а я работала за простым, зато у окна; и гардероб. Но на полу палас, а у меня на стене - меховой коврик, - мое первое приобретение в прошлую зиму. Ведь у нас зимой в нижнем углу этой стены был иней.

                Снова заглянули Нателла и Римма, одетые (было уже 12 часов ночи), они знаками показали мне, что уходят к соседям ночевать. Хлопнула дверь. А мы еще долго-долго разговаривали, как будто это было очень важно - рассказать друг другу все про себя, и как будто это можно сделать за несколько часов.  Мы говорили на Вы, и было ясно, что проговорим до утра.

               

                Но ты рискнул и сделал шаг.

                И стук сердец стоял в ушах.

                А в миг, когда ко мне приник,

                Раздался журавлиный крик.

                Прощаясь, журавли кричали.

                Луны светился круг.

                Мои тревоги и печали

                Исчезли вдруг.

               

                И тогда ты  первый раз заплакал. Слезы текли у тебя по щекам, а ты их не замечал, только почему-то искал свои очки и никак не мог их найти. И я присоединилась к этим поискам. И это длилось очень долго. Пришли девочки, - уже было утро, им нужно было готовиться к урокам, мы работали во вторую смену. Они тоже включились в поиски, весело рассуждая о мистике этих мест. Наконец, обстоятельная Римма, обшарив даже свою комнату и туалет, притащила из кухни табуретку, чтобы заглянуть на гардероб, - там они и лежали.

                - Меня это очень удивляет, - глубокомысленно сказала она. - А свои очки ты сразу нашла?

                - Да.

                - А где?

                - Как всегда, под кроватью Нателлы.

                Наши узенькие металлические кровати стояли вдоль соседних стен впритык. И вечером (я ложилась раньше всех, когда девочки еще смотрели телевизор, стоящий в нашей комнате), немного почитав, я клала очки и книгу Нателле под кровать.

                Позавтракали семейно, словно ты был наш брат, и ничего не случилось. Взревел мотоцикл, - и ты уехал.

               

                Ах! Мне себя не уберечь

                                                             от этих встреч.

                И слов-жемчужин добрых нить        

                                                                          в душе не скрыть.

                Лихого сердца дерзкий стук

                                                                    в ладонях рук.

                И в миг, когда и ангел груб,

                                                                   исканья губ -

                Мне никогда не позабыть.

                                                                 Ну как тут быть?

               

                Сказала я себе, глядя в окно на лысые сопки, ежесекундно меняющие свой цвет. Это меня завораживало. И я подолгу смотрела на них, сидя за своим рабочим столом.

                Думала ли я о тебе всю эту неделю? Возможно, и нет. Мы учили монгольских детей, которые хотели учиться. Это вдохновляло, но отнимало много сил и времени. Мы работали с монгольскими коллегами, которые тоже хотели многому научиться у нас. Они говорили, Что таких учителей, как наша группа, они еще не видели. Поэтому мои учителя и я много занимались методиче5ской работой не только в своей школе, монгольско-русской, но и в двух монгольских школах, читали лекции, устраивали консультации. Как я гордилась своей группой! Как нас любили и уважали!

                Неделю спустя прямо на урок врывается какой-то малыш с криком:

                - Едет!

                - Кто едет? - спросила я недоуменно.

                - ОН на мотоцикле!

                Весь класс ринулся к окнам. Вдалеке на дороге видно было только столб пыли.

                Я не о тебе думала в этот момент. "Почему этот малыш знает?" - спрашивала я себя. Но они знали. Знали все и всё. Непостижимые люди, которые говорили ни о чем, но знали всё. Удивительные люди! Сохраняя бесстрастное, как маска, выражение лица, они любили, ненавидели, презирали, гордились, страдали, выражая всё это почти неуловимо для европейского глаза. Но мне они были хорошо понятны, сама не знаю почему. И за это они платили мне особым почтением, что очень усложняло мою жизнь. У меня было ощущение идущего над пропастью по узкой доске: он знает, что или дойдет или разобьется насмерть, но что будет на самом деле, - он не знает.

                - Дети, сядьте, идет урок.

                И я довела урок до конца, мне казалось, спокойно и уверенно, как  всегда.

                Раздался звонок. Дети буквально схлынули, тихо и быстро. Ты вошел в класс.

                - Я приехал, - ты подошел к кафедре, где я собирала свои физические приборы, чтобы подготовиться к следующему уроку. - Здравствуй!

                - Весть о тебе прилетела с пылью твоего мотоцикла.          

                - В Монголии всегда все всё знают.

                Я посмотрела на тебя удивленно, только что я сама об этом подумала.

                - Я приехал, только чтобы посмотреть на тебя. У меня всего пятнадцать минут. Проводи меня немного.

                Мы вышли из класса. Прошли по школьному коридору, шумному, как все школьные коридоры в мире на переменах. Но было такое ощущение, что дети расступались перед нами, или это я никого и ничего не видела. Спустились на первый этаж, вышли на улицу. У мотоцикла возбужденно гомонила толпа мальчишек. Увидав нас,  они замолчали и рассыпались в разные стороны. Ты взял машину, развернул, и медленно покатил ее в том направлении, откуда приехал. Я молча шла рядом. И ты молчал. Шестьдесят километров. По пути, или туда и обратно? Зачем спрашивать? Зачем объяснять.

 

                Молчанье твое, как отчаянье,

                Как символ испытанной муки

                И призрак грядущей разлуки.

 

                Молчанье твое, как венчание

                Восторга и недоверия,

                Рождает в душе суеверие.

 

                Молчанье твое, как звучание

                самых изысканных слов,

                Мне душу трясет до основ.

 

                Не нарушай же молчанья,

                Не всем дано право венчания              

                И страшная клятва молчания

                В жизни звучит не для всех.

 

                - Ну, мне пора! - сказал ты, когда улица кончилась, и началась степь. Оседлал своего металлического коня, махнул рукой, и облаком пыли укатил за горизонт.

                Я вернулась в школу. Зашла в класс. Дети, а это был уже другой класс, сидели тихо, даже не шептались. Листали учебники или просто смотрели в окно. Они дружно поприветствовали меня. Я открыла журнал, и только собралась открыть рот, как в класс ворвался взъерошенный Тумурбатор, монгольский директор школы. Ничтожный человек, мой враг, единственный, к счастью, мерзавец, с которым мне здесь пришлось иметь дело. Он не ожидал увидеть меня на месте, и на лице у него вместо бесстрастной монгольской маски вдруг возникла чисто русская обескураженное выражение. Мне хотелось смеяться. Но я уже умела владеть собой, как монголка.

                - Слушаю вас, Тумурбатор.

                - Мне сказали, что вы уехали. - Это доставило бы ему удовольствие, -  поймать меня в момент нарушения трудовой дисциплины. Ему очень трудно, почти невозможно было ко мне придраться, и эт его просто бесило.

                - Вас обманули.

                Ему хотелось выругаться, но он молча вылетел из класса, хлопнув дверью так, что задрожали стекла.

                Ты уехал, и тебя не было целый месяц. Я не считала дни. Просто взглянула на дату, когда родились последние стихи. Оказалось, ровно месяц, день в день. К девочкам в гости приезжали твои ребята. Я радовалась вместе с ними. Очарование таких встреч может понять только тот, кто жил хоть месяц в пустыне. Мои девочки жили здесь уже второй год, и не кисли, работали вдохновенно, не позволяли тоске унижать себя - они были достойны лучшего, но и эти маленькие радости принадлежали им по праву. Когда к нам приезжали гости, радовались все: и русские, и монголы. Нам приносили то рыбку, то птичку, то свежие овощи из соседнего (пятнадцать километров) госхоза, где были теплицы, и работали родители наших учеников.

                - Хорошо живете! - говорили твои мальчики.

                - Да, хорошо, -  весело отвечали мы. И никто не знал, сколько слез пролили мои девочки, как им было трудно гордо нести свои красивые и умные головки. Если бы знали мужчины, как трудно быть гордой женщиной! Твои мальчики, по-видимому, знали. Девочек моих не обижали. Дарили радость щедро, были добры и умны.   

                Красавца-глухаря нам тоже подарили. До чего он был великолепен! Я даже не стала его есть, оставила себе только несколько перьев.

                О тебе я не спрашивала, а они не говорили, только как-то странно и загадочно поглядывали на меня.

                Приближалась очередная суббота. Еще в пятницу готовились яства и готовились наряды. За что я особенно любила своих девчонок, так это за красоту. Здесь, в такой дали от цивилизации, они следили за собой, всегда были хорошо одеты и причесаны, как будто жили в большом городе. И в школе, где после пыльной бури бывали барханы, они щеголяли в туфельках на каблуках. Дети в них души не чаяли и рассказывали, как до нас учителя ходили на уроки в старых спортивных костюмах. Здесь не мудрено было опуститься. Но мои девочки были золотой пробы. Милые мои, как я гордилась вами! И как я благодарна судьбе, Что именно вы разделили со мной те испытания, что выпали на нашу долю в этой стране. А помните, как мы пели по вечерам, когда хотелось выть от тоски. И под окнами собирались люди и заходили в дом, слушали, и говорили, что мы, как большой костер, от которого всем тепло.

                Звонок в дверь. Мы жили в единственном пятиэтажном доме поселка около узловой железнодорожной станции на первом этаже в двухкомнатной квартире. Нателла что-то доделывает на кухне. Я лежу с книгой на кровати. Римма, что-то мурлыкая, бежит открывать. Дверь открывается, и... тишина.

                Я могу себе представить в этот момент выразительное лицо Риммы:

                - Ты один?

                Ответа не слышно.

                - Входи-входи.

                - Здравствуйте. Дома?

                - А где же нам быть? Конечно, дома. В комнате. Проходи.

                Это ты. Я уже сижу.

                - Вот. Я приехал.

                - Вижу. Да ты проходи. Садись.

                Девочки стоят в дверях комнаты. Молчат.

                - Я из Улан-Батора. Решил зайти. Не выгоните до следующего поезда?

                Следующий поезд в два часа ночи - поезд Пекин-Москва. Мы ходим встречать его, чтобы бросить письма в почтовый вагон. Стоит он у нас две минуты.

                - Чего уж там! Посиди, - говорит Римма. - Завтра твои ребята приедут. Обещали. Забавно будет.

                - Да. Они удивятся.

                - А мы уже удивились, - вставила свое слово Нателла.

                - Да будет вам! Совсем загрызли парня. Не обращай на них внимания. Снимай свое пальто, а главное, ботинки. Я сейчас тряпку принесу. Наследил.

                Нателла и Римма словно растаяли. Или к соседям ушли или закрылись в комнате у Риммы.

                -Прости меня, - ты взял  у меня тряпку. Я только сейчас заметила, что одет ты был как киногерой или дипломат.

                -А что есть за что? - Мое любопытство было умеренным, пожалуй, просто вежливым.

                -Мне очень важно, чтобы ты меня простила, - ты говорил это очень серьезно.

                -Ну-у. Искреннее раскаяние  принимает даже Бог!

                -Тогда подари мне что-нибудь на память.

 

                Что подарить хотела, все казалось мне старо.

                Я подарила тебе белое перо.

                Перо от редкой птицы, птицы-глухаря.

                О памяти я думала ,даря.

                Пусть светлым будет день, когда опять

                Тебе захочется кого-нибудь обнять,

                Пусть счастьем одарят тебя вполне.

                В свой лучший миг ты вспомни обо мне.

                Я черное перо взяла себе.

                И злые дни ведь есть в твоей судьбе.

                В свой худший миг ты вспомни про меня.

                Я уведу беду, тебя храня.

                Кто дал в пустыне путнику напиться,

                Пусть не боится горького: "Пора!"

                Ведь жертвой за тебя кровь дикой птицы.

                Не потеряй заветного пера!

 

                Перья были неописуемой красоты. Ты восхищенно ахнул.

                -Ты умеешь удивить - это признают все, - каким-то странным ревниво-довольным тоном рокотал ты, бережно укладывая теперь уже свое сокровище в папку с документами. - Я знаю, ты обо мне никогда не спрашивала.

                -Все мужчины - сплетники. А тебе бы хотелось, чтобы спрашивала?

                -Пожалуй, да. Мне так было бы легче.

                -Я тебя предупреждала.

                -Можно, я буду чаще приезжать?

                -Как хочешь.

                -А тебе все равно?

                -Я себе уже все доказала. Это нужно тебе. Делай как хочешь. Боги подарили тебе полную чашу, а что там: яд или амброзия - узнаешь, когда выпьешь. Вопрос древний, как мир. Пить или не пить? Тебе решать.

                -Я всегда хотел умереть

                -Почему?

                -Мне казалось, что все у меня не так, все какое-то призрачное ненастоящее. А настоящая жизнь где-то рядом, а меня в ней нет и никогда не будет.

                -А сейчас?

                - А сейчас еще страшнее. У меня словно обострились все органы чувств.  Я слышу, вижу, ощущаю ярче, полнее, глубже, до боли, до восторга, до полного отчаяния.

                - Тебе очень плохо?

                - И да, и нет.

                - Попробуй все-таки выжить.

                - Ты мне поможешь?

                - Нет.

                - Я тебя ненавижу.

                - Врешь. Ты всю жизнь врал себе. Боялся любить, боялся страдать, боялся отстать и забежать вперед. В детстве -  благополучная, интеллигентная семья, потом - интеллигентная жена по совету родителей, умеренная, ровная карьера. Все само собой, а ты ни при чем. Один-два загула, три-четыре пирушки в кругу друзей, - вот вся романтика.

                - Откуда ты знаешь?

                - На тебе написано.

                - Ты жестокая.

                - Нет. Мне просто лень притворяться и подыгрывать тебе в твоей плохой пьесе.

                - Ты считаешь, что я неправильно живу?

                - Почему же? Если это твой выбор, - живи так. Я уважаю свободу личности.

                - Но ты живешь иначе?

                - Я? - да. Но речь не обо мне. Я, может быть, потому тебя сейчас тебя так хорошо понимаю, что в последние полтора года тоже созерцаю свою жизнь. Но это разные позиции: жить и разглядывать свою жизнь.  И я это очень хорошо знаю.

                - Что же мне делать?

                - На этот вопрос каждый отвечает себе сам.

                Мы сидели на стульях, положив руки на стол Нателлы, и беседовали, глядя друг другу в глаза.

                - Когда сдавал философский минимум, наверное, пять на экзамене получил?

                - Да.

                - Вот и хорошо, способный, значит. Ладно. Ты мой гость, давай я тебя накормлю, - я встала и пошла на кухню.

                Ты тоже засуетился.

                - Я тут кое-что привез.

                Из твоего объемистого портфеля на кухонный стол выныривали невиданные явства. Я процитировала твоих мальчиков:

                - Хорошо живут работники хлебного фронта! Спасибо. Порадуем девочек. А шоколадку припрячем.

                - Зачем? - в твоих глазах даже сквозь очки был виден испуг, граничащий с разочарованием.

                - Да я не себе, - сказала я, усмехаясь. - Они  обязательно заключили пари на тебя. Отдадим той, которая выиграет.

                - Ты так думаешь?

                - Конечно.

                - А разве это справедливо? Выигравшая уже что-то будет иметь.

                - А мы ее еще наградим по административной линии за профессионализм.

                -Не понял.

                - Мы же учителя. Значит должны хорошо знать людей. Та, которая выиграет, разбирается в людях лучше. Я, как руководитель группы, должна ее поощрить.

                - Феноменально! Кто-то обсуждает твои дела, делает на тебя ставки, - я посмотрела на тебя многозначительно, - ладно, ладно, на меня. А ты собираешься за это еще и награждать!

                - А ты можешь запретить людям говорить о тебе?

                - Нет, но...

                -Но лучше об этом не задумываться. Да? Я живу иначе. Моя жизнь проходит на виду у многих людей. Я научилась смотреть на себя чужими глазами. И в каждый момент своей жизни я думаю не о том, что обо мне подумают или скажут другие люди, а могу ли я отстоять свое право в любой ситуации поступить так, а не иначе. Ну ладно! Хватит философствовать. Вот тебе фартук. Покажи, чему тебя научили десять лет семейной жизни. А я пойду искать девочек, судя по  наличию верхней одежды, они недалеко ушли.

                Долго искать не пришлось. Выйдя на лестничную площадку, я услышала шум в соседней квартире, которую занимали наши друзья из группы железнодорожников, и позвонила. Дверь мне открыла хозяйка.

                - Добрый вечер. Мои девочки у вас?

                - Здравствуйте. Проходите, - хозяйка, обаятельнейшая женщина, радушным жестом пригласила меня в дом.

                Странно. Со мной люди редко переходят на "ты". Даже здесь, где круг общения так мал и тесен, где каждый знает про  каждого все до последней мелочи. Группа железнодорожников состояла из нескольких семей. Мы были со всеми в хороших отношениях. Но женщины относились к нам настороженно. Мои девочки были красивы и умны. И когда у них появились друзья, - все железнодорожницы вздохнули с облегчением. И потом проявили о нас заботу со всем пылом, на который способно благодарное женское сердце.

                - Девочки, ужин - через пятнадцать минут.

                - Даже так! - Нателла рассмеялась.

                - Как в лучших домах. - Гордо ответила я. - И вас, дорогие соседи, тоже приглашаю.

                - Это уже лишнее, - сказал хозяин.

                Он был руководителем этой группы железнодорожников. Возможно, поэтому мы и дружили семьям. А, может быть, и нет. Просто они были умные и славные люди. Мы быстро нашли с ними общий язык. Они заходили к нам, а мои девочки  - к ним, особенно Римма, которая порой пропадала у них целыми вечерами.

                - Ничего не лишнее! Собирайтесь. Дайте человеку возможность блеснуть своими кулинарными и другими способностями .

                 Ужин прошел в непринужденной дружеской обстановке. Он, правда, немного смахивал на ночной пир. Но всем было очень хорошо, весело и уютно.

                В половине второго я, как бы невзначай, сказала тебе:

                - Идем, я провожу тебя, а заодно и прогуляюсь.

                Дико звучит. Но мы-то знали, что проводить нужно было обязательно. Тебе на нашей станции могли и не продать билет и не открыть вагон даже днем, а уж ночью и подавно.

                Что-то дрогнуло в твоих глазах, выдавая растерянность. Неужели ты думал, что я предложу тебе остаться?! Но потом быстро взял себя в руки  и начал спокойно и без суеты собираться. Девочки притихли. Кто-то из них опять проигрывал одно и тоже пари! Соседка наблюдала эту сцену с нескрываемым любопытством и доброй тревогой. И только сосед хитро улыбался. Умный человек, он всему знал цену и хорошо знал меня. Ты ничего не забыл ,не оставив себе предлога, чтобы вернуться.

                Мы вышли из дома и медленно пошли к станции. Идти недолго, метров сто. На половине пути ты остановился.

                - Ты выгоняешь меня?

                -Конечно, нет.

                - А в чем же дело?

                - В тебе.

                - Ну, так я никуда не еду!

                - Замечательно. Трудно далось решение?

                - Не очень. Но хотелось, чтобы решили за меня.

                - И чтобы опять это была чужая жизнь ,а ты как бы ни при чем?

                - Ну и женщина! Я таких еще не встречал.

                - Встретил.

                - Мы возвращаемся?

                - Нет. Погуляем. Проводим поезд.

                - Зачем?

                - Не нужно лишать людей острых ощущений. Ты представляешь, что там сейчас творится? И потом, это уже важно для меня. Так ли я хорошо знаю своих девочек? Если все произойдет так, как я думаю, и Нателла выиграет это пари, то это будет и мой выигрыш.

                - Ты все-таки знаешь, какое пари они заключили?

                - Нет. Я правда ничего не знаю. Но я должна уметь просчитывать любую ситуацию. Ведь я за них отвечаю головой, и они мне верят.

                Мы прошли по перрону и забрались на железнодорожный мост.

                До чего хороша эта зимняя ночь,

                Черной пропастью, звездным колодцем

                Нас накрывшая. И не в силах помочь

                Нам никто с этим чудом бороться.

                Мы стоим на мосту, а внизу рельсы стылыми нитями

                Убегают туда, где живут города.

                И способна дорога все жилы нам вытянуть.

                Но поедем с тобою не скоро мы. Да?

                И не скоро и врозь. Ах, какая печаль!

                Может быть оттого манит нас этот мост,

                Чтобы голос души здесь кричал.

                Чтобы слышать ответ на неясный вопрос.

                Тот ответ, что так нужен и прост.

                Стынет черная звездная ночь.

                Стынут руки. На ресницах мерцает иней.

                И притихшие, снова уходим мы прочь,

                Поперек нас зовущих линий.

                Мы проходили мимо окон нашей квартиры. Свет горел только в нашей с Нателлой комнате. Я мельком глянула на тебя и поняла, как мучительно ты ищешь слова, чтобы объяснить девочкам свой неотъезд. Но ты недооценил моих девочек. Никого не было дома. У девочек была конспиративная квартира. С тех пор, как у нас появились друзья, железнодорожницы дали Римме, она у нас самая общительная, ключ от пустой квартиры, которая была на одной площадке с нашей, через дверь. Посуда и полы были вымыты. Все, что могло сиять, сияло.

                Не очень многословный, ты онемел вовсе. Изумлению твоему не было предела.

                Ты собирался воевать с моими соседками, а поле битвы было в другом месте. Ты сел на мою кровать и опустил лицо в ладони. Трудный был у тебя день. Здесь ты и будешь сегодня спать один, а себе я постелю на соседней. Я села рядом и обняла тебя за плечи.

               

Нежность. Ее не выразить словами.

                Лишь трепет пальцев милых рук

                Овладевает властно вами.

                И исчезает мир вокруг.

                И растворяетесь вы сами,

                Перестаете быть собой.

                Затмит все сказки с чудесами

                Любовь - коли дана судьбой.

                Нежность. Она в касанье легком губ

                И опьяняет и чарует.

                О, как непоправимо глуп,

                Кто жаждет страстных поцелуев!

                Нежность. Она как робкое дыханье,

                Хранящее твой чуткий сон.

                И слов неясное порханье -

                Два сердца бьются в унисон.

                Нежность. Ее так мало в этом мире,

                Грозящем, рвущимся, спешащим.

                А к нам пришла. И стали души шире.

                И страха нет пред будущим и настоящим.

               

Я уже не спала, когда утром тихо повернулся ключ в замке. Дверь в комнату была распахнута настежь. И грациозная Нателла бесшумно проскользнула во внутрь. Глаза мои были закрыты. Ты спал. Она постояла и вышла, из коридора послышался шепот:

                - Римка, иди скорее сюда!

                - Да ты что!  Нехорошо. - Голос Риммы  вибрировал от любопытства.

                - Я тебе говорю: на это стоит посмотреть!

                Они обе снова крадутся в комнату и пробираются до самой середины.

                - Нехорошо подсматривать! - Говорю я совсем не сонным голосом и опускаю ноги на пол, сразу попадая в тапочки. Девчонки даже тренировались так делать, но так и не научились.

                Они обе вздрагивают от неожиданности, а потом весело смеются.

                - За эксплуатацию моей кровати заплатишь по мунгу за минуту, - отсмеявшись, серьезно говорит Нателла сейчас посчитаю, сколько это будет стоить.

                - Считай, считай, на то ты и математик!

                - Уже. Всего три тугрика. Мало. А жаль. Такой случай! Может, цену повысить, а?

                - Что здесь происходит? - Ты близоруко щуришься.

                - Свита в сборе. Принцу пора вставать, - говорит Римма, - но жаль, что это будет без меня. Я хочу есть и пойду химичить на кухню.

                Это был хороший день. В полдень, когда мороз с ночных пятидесяти градусов ослаб до тридцати пяти, мы пошли на прогулку. Решили навестить Любчика.

                Любчиком мы звали нашего учителя английского языка, его полное имя было Любомир. Он был молод, ему было всего двадцать пять лет, красив и мудро обходителен. И как-то само собой получилось, с легкой руки Максима Суянза, учителя истории из местных русских, мы, советские, и местные русские, и монголы, - все его звали Любчиком, и даже дети за глаза.

                Жил Любчик далеко, в двух километрах от нас и, соответственно, от школы, в гостинице на биостанции. Бывали мы у него редко. А тут такой случай, решили порадовать мальчика и, конечно, угостить. Я никогда не забуду, как в конце сентября, был уже поздний вечер, часов десять, мы уже лежали по люлечкам с книжками. Вдруг у меня тоской сжало сердце. Я встала и начала одеваться.

                - Ты куда? - Удивленно спросила Нателла.

                - Пойду Любчика навещу.

                - Что с ума сошла? На ночь глядя в такую даль! Завтра все сходим.

                - Нет. Я пойду сегодня и одна. Я чувствую, что так надо.

                Против этого аргумента мои девочки уже не спорили. Мои предчувствия меня не обманывали никогда. Да и командовала я очень редко. Но если в моем голосе появлялся металл - они знали, нужно подчиняться беспрекословно, или быть беде. Период анархии закончился ровно год назад, когда они, лидеры по природе, пытались захватить главенство в группе в свои руки, и каждая сделала чуть ли ни роковую ошибку, а исправлять эти ошибки да еще и спасать их от позора пришлось мне. Сентябрь первого года нашей работы здесь, чуть не стал первым и последним месяцем нашего пребывания в Монголии. С тех пор в группе был один командир. Мы все решали сообща. Но если я что-то декларировала, - все исполнялось в точности и беспрекословно. Так было и в тот раз. Мы все трое хорошо понимали опасность этой ночной прогулки. Но если я решила, что бы там в душе у них ни бунтовало - они подчинятся.

                Они дали мне контрольный срок: час- туда, час - там, час - обратно и еще полчаса на всякий случай.

                - Ладно, девочки, я постараюсь, но если меня через три часа не будет, шума не поднимайте. Ждите до утра. А утром сбегаете к Любчику, только тогда, если нужно будет, шумите. Ведь может случиться так, что мне придется там заночевать. Лучше вообще не ждите меня, ложитесь спать. Все будет хорошо, но мне надо идти.

                Я шла очень быстро и добралась до биостанции минут за сорок. Мне не было страшно, меня гнала тревога и не зря. Переступив порог гостиницы, я увидела группу монголов во главе с начальником биостанции.

                - Бакхша, хорошо, что вы пришли. Он закрылся и никого не пускает. - Протягивая ко мне сразу две руки, взволнованно пожаловался начальник биостанции.

                Из коридора, где был номер Любчика, доносился стук и ни то вой, ни то плач.

                - Дайте мне второй ключ.

                Начальник биостанции перевел мою просьбу стоящему рядом человеку, тот кивнул и через минуту принес ключ.

                - Пусть люди расходятся. А вы, - обратилась я снова к начальнику биостанции,- если вам не трудно, подождите меня. Вдруг мне понадобится помощь.

                - Конечно, конечно. Не волнуйтесь.

                Это был очень хороший человек. Тогда мы еще не знали, что он станет тестем Любчика.

                Я открыла дверь. Все было разбросано. На кровати стоял раскрытый чемодан, а на столе наполовину пустая бутылка архи и больше ничего - пил из горла. Любчик сидел на полу с руками, продетыми в ботинки, и стучал ими, что было сил, и выл, иногда локтем смахивая с лица слезы. Я остолбенела. Через какое-то время я поняла, что он поет.

                Его первый раз в жизни ударили. И он протрезвел мгновенно.

                - Немедленно наведи порядок в комнате, а я поставлю чайник.

                Он подчинился сразу, молча.

                На кухне я обнаружила полное отсутствие продуктов. Хорошо, что я захватила кое-что с собой. Чай, сахар, соль и хлеб в наличии имелись.

                Когда я накрыла на стол, и чайник уже закипал, Любчик появился в дверях кухни, жалкий и тихий.

                - За вами послали? - Робко и виновато спросил он.

                - Сама пришла.

                - Я ничтожный человек.

                - Ты подлец, Любчик. Хочешь сразу все деньги заработать?

                - Я хочу уехать.

                - Все хотят. Но ты уже приехал сюда. И я не позволю тебе позорить мою группу. Неси сюда все свои деньги.

                Он принес. Прошел почти месяц, а деньги были почти целы. Как же он жил все это время?

                - Вот это - тебе на питание. А остальное можешь отложить. Завтра, слава Богу, продлавка приезжает завтра, за продуктами пойдешь со мной. И не вздумай увильнуть, убью.

                Он испуганно посмотрел на меня. В эту минуту он верил, что я так и сделаю.

                - И прихватишь с собой две кастрюльки, я буду учить тебя готовить. А сейчас завари чай. Надеюсь, справишься.

                - Это я умею.

                Я вышла в холл гостиницы. Люди разошлись, но начальник биостанции напряженно сидел на диванчике, тревожно посматривая в эту сторону коридора.

                - Еще раз добрый вечер. Окажите мне любезность, идемте попьем чайку.

                Милый мудрый человек, он сразу понял меня, улыбнулся и кивнул. Мы вернулись в номер.

                - Вот, Любомир, извиняйся. Это человек, от которого зависит твоя честь, да и честь всей нашей группы.

                Любчик, уже осознавший смысл случившегося, что-то беспомощно лопотал, заломив руки под подбородком. Высокий, статный, красивый, он выглядел чуть ли ни стоящим на коленях перед монголом,доходившим ему едва ли до плеча.

                - Да что вы, бакхша! Ни я , ни мои люди никому ничего не скажем. Мы же все понимаем. Мы просто не знали, как помочь.

                Мы допили водку. Съели все, что я принесла. Я, правда, припрятала в холодильнике две котлетки Любчику на завтрак. Попили чайку. Начальник биостанции оказался очень интересным собеседником, прекрасно говорившем на русском языке. Выяснилось, что свою докторскую диссертацию он писал в Крыму в Ботаническом Саду. Это сделало нас почти земляками. Ну, а Любчик, поняв, что ему не дадут пропасть, снова стал светским львом и блистал остроумием.

                Но прежде, чем уйти, мы уложили Любчика в постель. Я закрыла дверь своим ключом и отдала его начальнику биостанции, чтобы он передал его коменданту гостиницы. Хозяин проводил меня до калитки.

                - До свидания, - сказала я, искренне пожимая его руку. - И большое вам спасибо!.

                -Вы не боитесь идти одна так далеко? Может быть, переночуете у нас?

                - Нет не боюсь. И мне обязательно нужно идти, меня ждут. - Он понимающе кивнул. - Не беспокойтесь, меня никто не тронет.

                -Да. Вас не тронет никто. Теперь я понимаю, почему вас все так любят и уважают, и почему не любит Тумурбатор.

                - Тумурбатор - это прошлое вашей страны. А вы - ее будущее. Всего вам доброго! Было очень приятно познакомиться поближе.

                - Взаимно.

                Он стоял у калитки, пока я не скрылась, не растворилась в ночи. Я шла очень быстро, но все-таки на полчаса опоздала. Девочки, конечно, не спали.

                - Ну как, все в порядке? - Тревожно спросила Нателла, она понимала меня лучше, и сама была очень чуткая к вибрациям интуитивных струн.

                - Теперь все.

                - Хоть не зря сходила? Удалось соблазнить Любчика? - Как всегда, съязвила Римма, ревниво поглядывая на меня.

                - Очень не зря. И Любчика я соблазнила. Завтра увидишь.

                На следующее утро в десять часов Любчик был у нас. Он даже занял для нас очередь. И в этот день мы мало времени потратили на закупки. А потом я учила Любчика готовить. Мои девочки поняли все без слов, и, переведя чисто женский интерес к этому парню в материнский, навсегда вырвали инициативу из моих рук. С той пор проблем с Любчиком не было.

 

                Прогулка оказалась приятной. Любчик принял нас как радушный хозяин. Он был приятно удивлен нашими гостинцами, и сам блеснул своими достижениями в области кулинарии. Мы засиделись до вечера.Домой вернулись только к поезду, на котором приехали твои ребята.

                Нам было весело и хорошо. Как может быть хорошо людям, которые неделями, а то и месяцами, ничего не видят кроме работы и целыми днями не слышат родного языка. Мы радовались как дети, и вовсе не спешили разбежаться по норкам. Дверь в наш дом была открыта. И любой, кого в этот день заедала тоска, мог присоединиться к нашей компании. Так люди и делали. Обаятельный Коровий Доктор, друг Нателлы, обладал удивительной наблюдательностью и тонким чувством юмора. Любую фразу, даже не переставляя слов, а только сменив акцент или ударение, он мог превратить в нечто безумно смешное. Риммин инженер-монтажник ( в обиходе просто Монтажник) был напичкан анекдотами, под стать только ей самой. А в молчании моего Начальника рождались блестящие идеи, которые мы все с удовольствием претворяли в жизнь. И люди к нам шли и оставались надолго, и всегда что-нибудь приносили с собой, заботливо приготовленное на всю компанию. Так было и сегодня. И только далеко за полночь мы остались одни, то есть вшестером.

                - Признавайтесь, девчонки, кто из вас выиграл пари? - Спросила я, когда все убрав, мы отдыхали от бурного дня в нашей с Нателлой комнате.

                - Какое пари?! - Бурно возмутилась Римма.

                - Да будет тебе, - урезонила ее Нателла. - Разве ты ее не знаешь? От нее не утаишь ничего. Я выиграла.

                - А на что спорили? - Мне это было очень интересно.

                - На килограмм яблок.

                - Хороший приз. А от меня, вернее от нас двоих, тебе еще и шоколадка.

                - Римка, не переживай. Я с тобой поделюсь. - Она тут же отломила половинку Римме. Шоколадка была большая, досталось всем.

                - А на что спорили? - Смачно хрумкая, лукаво спросил Коровий Доктор.

                Римма с жаром начала описывать события вчерашнего дня. Мужчины весело смеялись, а ее приятель сказал:

                - Тебя можно понять. Мы сами удивились, обнаружив его здесь. Надо еще проверить, не прокутил ли он нашу зарплату.

                Пользуясь случаем, они получили свои деньги.

                А Нателла незаметно увела меня в кухню.

                - Сегодня твоя очередь уходить из дома, - и протянула мне ключ. - Я тут всех займу чайком, а ты подсуетись.

                В холодной комнате под узким одеялом,

                Как льдинку, грел меня своим теплом.

                Душа была прозрачна и сияла,

                Как звонкое хрустальное стекло.

                И ничего тех встреч не омрачало:

                Ни откровенность дней, ни таинство ночей.

                Как будто начиналась жизнь сначала

                С нейтральной полосы, с земли ничьей.

                И жест и слово только по наитью.

                Что было и что будет -  все простить.

                И лунный свет серебряною нитью

                Вкруг шеи обвился, чтоб навсегда застыть.

                Так хрупко было все и так прекрасно.

                И так хотелось радость подарить.

                И нежность встреч под звездным взглядом ясным

                С другими нам уже не повторить.

                И не подвластна музыка ночей

                Реке забвенья и хуле речей.

                Я в сердце унесла твое тепло.

                Всегда там утро и всегда тепло.

 

                Следующий раз мы встретились совершенно случайно. Я была на совещании в Дархане. Из вашей группы там почему-то не было никого. Туда я ехала на поезде, а в обратную сторону в этот день поезд был только в одиннадцать часов вечера. Перспектива сидеть на вокзале была ужасной. И я согласилась поехать с одними товарищами, которые могли меня подбросить до вашего поселка. Мне бы такая мысль даже в голову не пришла. Но они меня настойчиво уговаривали. Я только потом поняла, что, возможно, это подстроил Коровий Доктор. Потому что, зачем бы ему гулять в темноте вдоль дороги и чуть ли ни поймать меня на руки, когда я выходила из машины. И пока мы шли до поселка, в уме всплывали тревожные фразы мужиков: "Ждут или не ждут?". Эти фразы вкрапливались в веселый полуторачасовой разговор. И я, если и замечала их, то не придавала им значения и никак не относила их на свой счет. И радостная реплика шофера: "Ждут!" - когда мы из-за горы выехали к вашему поселку. Я не относила это к себе, потому что в моей душе не было страха. Даже если бы я не нашла вас, а это было просто невозможно, но здесь меня приютили бы в любом монгольском доме. Слава о нашей группе катилась по степи как шар перекати-поля, удаляясь от нашего дома, она обрастала невероятными, почти фантастическими, деталями, и к нам издалека привозили детей  не только для педагогических консультаций, но и лечить. Тяжело бремя славы, но иногда и помогает.

                Для тебя мой приезд был неожиданностью сродни грому среди ясного неба. Ты застыл посреди комнаты и так бы и стоял, как соляной столб, если бы не явился  Монтажник. Как знал. Да знал, конечно! Это видно было по его хитрым и счастливым глазам. Они победно переглянулись с Коровьим Доктором. План удался! И уволокли тебя на кухню.

 

                Я хожу по твоей комнате,

                Ни к чему не прикасаясь.

                Здесь твой мир, твое пристанище,

                Здесь твой временный приют,

                Без намека на уют.

                Я смотрю, и мне запомнится

                Эта полочка косая

                И твой маленький кумир.

                Вдруг представлю потрясающе -

                Все, что было с нами тут.

                Будто снова обрету.

                Ни к чему не прикасаюсь,

                Но не каюсь, но не каюсь.

                Я здесь гость. И в твоей жизни - тоже.

                Мной легко

                Сегодня день был прожит.

                Только зря я в дом твой постучала.

                Первый раз - это всегда начало.

 

                Мне всю жизнь везло на хороших людей. Это особая благосклонность ко мне моей Судьбы. И я никогда не забываю ее за это благодарить и благословлять.

                Мне очень не хотелось, чтобы ребята уходили, потому что не люблю пошлости. Отношения между людьми должны быть красивыми, или никакими! Я даже перебирала в уме способы, которыми попытаюсь их удержать. Но этого не потребовалось. Они не ушли.( Не для того они меня сюда заманили.! К этому моменту я уже все поняла. Теперь надо было продержаться, не выдать это свое понимание, чтобы выиграть свой раунд.)

                Монтажник приволок увесистую сумку. Готовились! Мы сидели за столом, ломившимся от яств. И развлекались тем, что я читала стихи, а они записывали на магнитофон, потом прослушивали, переделывали то, что получилось не очень хорошо. Они заставили меня выдать весь мой арсенал любимых стихов, приложив максимум чувства и артистизма. Пленочка вышла на славу!

                Потом все трое пошли провожать меня на поезд, на котором я должна была ехать из Дархана. Через их поселок поезд проходил в час ночи. Но вышли мы гораздо раньше. По дороге, как бы невзначай, Коровий Доктор и Монтажник показали мне свои квартиры. В квартире Коровьего Доктора мы задержались подольше. Он зачем-то, показал мне уникальный свой замок, который можно не открыть ключом, если не знаешь секрета, но если его знаешь, то можно открыть и без ключа. Зачем он сделал это? Сделал он это тайком, озадачив вас чем-то в комнате. Он потом и Нателле не сказал об этом секрете. Кто пишет наши судьбы на Небе? Кто руководит нашими, казалось бы бессмысленными, поступками? Ведь никто в тот вечер не знал, что именно этот секрет и эта квартира спасет мне жизнь. Но это другая история, до нее еще полтора года, и вы к ней не имеете никакого  отношения. Но что-то же заставило меня в тот вечер хорошо запомнить и усвоить все, что он мне показывал?

                Уже поднимаясь по ступенькам вагона, я оглянулась на них и сказала:

                - Мальчики, я обдумаю ваше предложение.

                - Какое предложение? - Взвился Монтажник.

                Коровий Доктор положил ему руку на плечо.

                - Успокойся. Я же говорил тебе - она все поймет.

                - Только не торопите меня с ответом.

 

                Девочки встречали меня в три. Меня всегда трогала до слез эта молчаливая забота. Они знали, что я ничего не боюсь, да и жили мы в ста метрах от станции под стук железнодорожных колес, но если я приезжала или уезжала ночью, они всегда меня встречали или провожали.

                А ездила я часто: то в консульство, то в посольство, то в монгольское Министерство Просвещения, то в ГКЭС. Из всех, кого я знаю у меня у единственной был документ, позволявший мне свободно перемещаться по стране. Наш консул сказал, что второго такого случая на его памяти не было.

                Начался декабрь, и нужно было везти отчет в Улан-Батор, там же я получала зарплату на всю группу. Чтобы управиться за один день, мне нужно было выезжать ночным поездом, а, сделав все дела и сев в Улан-Баторе на вечерний поезд, домой я приезжала тоже ночью. Чего стоила одна такая поездка, поймет только тот, кто ездил. Девочки сначала завидовали мне. Но сопроводив меня по разу и пройдя по разу весь этот адов круг, предоставили мне право "развлекаться" этими поездками самой. Наученная горьким опытом, я ездила в общем вагоне. Это было менее комфортабельно, зато избавляло от многих ненужных приключений.

                Декабрь самый холодный месяц. Ночью морозы достигают пятидесяти и более градусов. Но в поезде было относительно тепло. Можно было развязать шарф, снять шапку и расстегнуть шубку, но цивильную одежду приходилось брать с собой и переодеваться в гостинице, а если много дел, то где-нибудь в туалете. Но были и мелкие радости. Когда я входила в вагон, Впереди меня бежал шепоток: "Бакхша!" И сколько бы народу в вагоне ни было, а для меня освобождалось целое купе, даже если кому-то приходилось залазить на третью полку. Но мне не нужно было столько места. Я занимала боковое у столика и сидела там пять часов, нахохлившись как цыпленок, и дремала. Но если в вагоне, вагоны были обычные плацкартные, находился хоть один человек, говорящий по-русски, он оказывался рядом, купе забивали до отказа и всю ночь говорили. Я так много узнала о стране, ее людях и об обычаях и менталитете востока именно из этих ночных разговоров.

                В этот раз у меня было много дел, и девочек я предупредила, что задержусь. В Улан-Баторе была гостиница для специалистов, так что проблем с ночевкой не предвиделось. Кроме того у меня там были друзья-коллеги, которые с радостью пустили бы новую струю в свою жизнь. Когда я с ними встречалась, у меня возникало ощущение, что они более одиноки, чем мы. Отчуждение большого города давало себя знать.

                С тобой мы столкнулись случайно в коридоре ГКЭС, ты был одет с небрежностью путника и даже небрит, а я как с картинки модного журнала. У меня была такая игра. Мне нравилось приводить в недоумение затрапезных уланбаторских дам, приезжавших на работу в троллейбусе или на машине по городу, а я за пятьсот километров в туфельках на высоких каблуках при макияже и прическе и без единой складочке на костюме, с украшениями, которые не продавались в монгольских магазинах, да и в советских тоже (мои девочки так и не узнали, что я привезла с собой эти побрякушки, их мне дразнить не хотелось). А этих почему-то хотелось, и я играла в эту игру. А они уже не могли относиться ко мне свысока с апломбом столичных жителей , снисходящих к неудачнице-провинциалке, задав вопрос: "Где взяла?"

                Ты тоже такой меня не видел, поэтому не узнал, и на мое «здравствуй!» машинально кивнул и пробежал мимо. Я удивленно оглянулась. Ты еще убегал по мягкому ковру коридора в сапогах, в которые вправлены брюки, здесь зимой это было в порядке вещей. Но вот ты внезапно, как на стену налетел, остановился, постоял в этой позе несколько секунд, повернулся и медленно пошел в мою сторону.

                -Это ты?

                -А ты думал, я сюда приехала деньги зарабатывать?

                -А зачем тогда?

                -Любопытство. Мной движет непобедимая любознательность. Но и деньги заработать я тоже не прочь.

                Откуда-то вынырнул Коровий Доктор. Он весело рассмеялся, глядя на твою растерянность.

                - А я всегда знал, что она такая. Клянусь лучшей из своих коров!

                -Я рада вас видеть.

                - С ним ты еще пообщаешься, а я уже уезжаю. Что девочкам передать?

                -Только не это. - Я показала на себя.

                -Ну, разумеется! За кого ты меня принимаешь?! -И он, действительно, никогда не проговорился.

                - Скажи, что деньги привезу.

                - А мне не доверяешь? - Лукаво спросил он.

                - Доверяю. Но не положено.

                -Ты, как всегда, права.

                - И еще скажи, что приеду завтра.

                Он махнул на прощанье рукой и умчался. А ты молча стоял, прислонившись к стене плечом. О чем ты думал? Мне было некогда, и пришлось прервать ход твоих мыслей. Договорились встретиться вечером в гостинице.

                Вечером мы сходили в ресторан пообедать, потом в театр на балет.

               

Твои руки были нежны, как шелк,

                И откровенны, как исповедь.

                И было с тобой очень хорошо.

                И в сердце подкрались исподволь

                Благодарность тебе и доверие.

                После долгого одиночества

                Распахнула в душе своей двери я,

                Чтоб услышать твое пророчество:

                Коль живем, то не все потерянно;

                Коли дышим, то будем услышаны;

                Коли любим, и сердце молодо

                Неустанно стучит в груди, то надежда летит впереди.

                Только радость творит добро.

                Да. Молчание - золото. Золото!

                Слово - все-таки серебро.

                И в душе не найти мне слова

                В благодарность, что панцирь сломан,

                И заклятья снята печать.

                Добротой на Земле зло убавил.

                Рук твоих я касаюсь губами.

                Мне бы так научиться молчать!

                На следующий день мне был назначен прием у министра просвещения Монголии.

                Я пришла во время , и мне не пришлось ждать. Кабинет ничем не отличался от наших высоких кабинетов, разве только портретом на стене. Со мной поздоровались за руку и предложили сесть на почетном месте. Это было приятно. Разговор ни о чем был на удивление короток, и министр перешел к делу.

                - Я пригласил вас, чтобы обсудить ваш контракт. Вы ведь знаете, что прямой контракт с иностранными специалистами мы заключаем на один год и очень редко продлеваем на два. Случай с вами особый, вы работаете по двойному контракту, и нам было очень удобно ничего не менять в этом году. Но летом у вас и у вашей группы заканчивается советский контракт.

                -Да. Это так. - Подтвердила я без всякого выражения.

                -Мы хотим вам лично продлить контракт еще на один год и предложить место директора одной из  уланбаторских школ.

                Я посмотрела на него молча, но с огромным удивлением. Министр был очень доволен эффектом, который на меня произвели его слова.

                -Вас устраивает это предложение?

                - Нет, - резко выпалила я.

                Теперь был удивлен он и даже отшатнулся к спинке своего кресла. В глазах его был неподдельный интерес.

                - Почему? - Это прозвучало как-то совсем неофициально, даже с любопытством.

                Я молчала. Мне нужно было собраться с мыслями. Он встал, походил по кабинету. И, как бы невзначай, подсел ко мне поближе.

                - Почему? - Повторил он свой вопрос.

                - Видите ли, я понимаю, что наша школа умирает. Еще год, ну два - и вы ее закроете. Советских специалистов все меньше, Монголия последние годы ориентируется на Запад. Местные русские или разъехались или забыли свой язык. Смысла тратить деньги на маленькую русскую школу в глубинке нет. Но даже если она просуществует еще только год, я бы хотела этот год проработать там ради тех деток, которые этого стоят. Они поверили в нас. Одно дело, если я уеду домой, они это поймут. Но если я променяю их на Улан-Батор - это будет предательством. Нет. Я этого сделать не могу.

                Теперь думал он.

                - А как же Тумурбатор? Вам, наверное, трудно с ним?

                - Это ему трудно со мной. Но у каждого своя ноша. И, если позволите, я воздержусь от разговора о нем. Жалоб на него у меня нет.

                Он снова встал, еще раз прошелся по кабинету, и снова сел в свое министерское кресло.

                - И много таких, ради кого вы могли бы еще год поработать?

                - По нашим масштабам - да. В этом году пять человек заканчивает десятый класс и на будущий год - восемь. Причем это настоящие самородки, подлинное достояние вашей страны. Им обязательно нужно учиться дальше. И я уверена, что они пройдут любой конкурс и не уступят ни столичным, ни дарханским детям.

                - Вы пришлите мне список этих детей.

                - Зачем присылать? Я могу это сделать сейчас.

                Я продиктовала ему список из тринадцати человек с полными именами, датами рождения и сведениями о родителях, с профессиональными наклонностями. Он не скрывал своего удивления. И я поняла, что никто из его уланбаторских директоров русских школ так не знал своих монгольских учеников.

                - Жаль, что вы не хотите работать в Улан-Баторе.

                - Мне тоже очень жаль, что я вас разочаровала.

                - Нет, не разочаровала Он улыбнулся. - Мое предложение о продлении контракта остается в силе. И вы, конечно, хотели бы работать со своей группой учителей?

                - Да. Если это возможно.

                - Хорошо. Готовьте документы и передадите моему помощнику, отвечающему за ваш аймак. Я думаю, мы договоримся с ГКЭС.

                Он встал, давая понять, что аудиенция  окончена. Мы мило распрощались. Я встречей была более чем довольна. Еще бы! Вдруг решилась проблема, к которой я даже не знала как подступиться. Дело в том, что все мои учителя хотели остаться на третий год, а это было практически невозможно Они это знали, и все-таки просили меня заняться этим вопросом. Они тормошили меня, а я даже не знала с чего начать. А тут - раз, и все решилось само собой. Я с трудом удержалась, чтобы глупо не хихикать и не приплясывать в стенах солидного учреждения.

                Домой мы ехали вместе. Никогда эти пять часов не пролетали так быстро.

               

Я иногда твой взгляд ловлю,

                Внимательный и осторожный.

                Как будто в душу заглянуть мою

                Решил. И мне тревожно.

                Что там увидеть захотел?

                Что прочитать?

                Ты хочешь знать, где есть предел

                Способности мечтать?

                Ты хочешь знать, где есть предел

                Способности любить?

                А впрочем, мне какое дело?!

                Смотри.  Уж так и быть!

                Смотри. Да я не молода.

                Былой красы уж нет.

                Все унесли с собой года,

                Оставив грустный след.

                Смотри. Во мне притворства нет.

                Дарю себя - в том весь секрет.

                И получаю дар ответный.

                И больше не о чем гадать.

                Мы перешли порог заветный.

                И нам теперь не потерять

                Того, что мы успели дать.

 

                Меня, как всегда, встретили мои девочки. Ты спросил у них:

                - А где Коровий Доктор?

                Нателла сказала, что он уехал утром. Твои мальчики тоже не путали дружбу со службой. За поздним ужином мы обсудили негласное предложение твоих мальчиков. Серьезно, без всякой романтики обсудили все за и против. Договорились, что девочки будут ездить только вдвоем и при условии, что их будут встречать и провожать. И тут же придумали очень оригинальный способ  передачи информации при помощи вагонов пассажирских поездов. И понесли вагоны монгольских поездов послания русских людей, желающих встретиться и обогреть друг друга среди лютой зимы и бескрайних степей.

                Праздники были редкими, работа нелегкой, быт сложным.

                Мы готовились к открытым мероприятиям. Тумурбатор нервничал как ребенок и везде совал свой нос. И очень трудно было понять: помогал или втыкал палки в колеса. Но зато другие монгольские коллеги  и все члены моей группы выкладывались до последнего предела. А дети были счастливы. Они проявили такой энтузиазм, вложили во все дела столько таланта и изобретательности, что мы диву давались, потому что дома мы уже отвыкли от такого искреннего и горячего участия детей в школьных делах. Выставка детских поделок напоминала музей. Мой кабинет, где должен был проходить открытый урок и научная конференция походил на картинную галерею.

                А народу пришло и приехало столько, что мы пришли в ужас. Конечно, Тумурбатор постарался. Своего рода это был творческий отчет нашей группы за полтора года работы, и ему очень хотелось, чтобы мы с треском провалились. Но все прошло на ура! Дети танцевали и пели как настоящие артисты. Через месяц школьный ансамбль, которым руководил очень талантливый человек, учитель пения нашей школы, монгол, получил приглашение на участие в международном конкурсе детских коллективов. Отыграли КВН, смех не смолкал. Научная конференция для деток действительно стала первой ступенькой их будущей карьеры. Все доклады потом были переведены на монгольский язык и напечатаны. А после открытых уроков учителя еще долго сидели в кабинетах, уточняя детали и интересуясь нашими методами.

                Целую неделю мы почти не спали и не ели, нам было просто некогда. Всех моих учителей разобрали их монгольские коллеги и не отпускали ни на шаг, сопровождали их на уроки, на классные часы, задавали им бесконечные вопросы и часами конспектировали. Наши двуязычные монгольские учителя, как и мы, падали и засыпали на ходу. Но все мы были счастливы. Это был праздник, настоящий праздник дружбы и сотрудничества.

                В конце всего этого городской голова (дарга) в нашу честь и в честь всех приехавших гостей устроил банкет, где я, охмелев от кумыса, отплясывала цыганочку с нашим учителем пения, чем потрясла не только монгол, но и свою группу. Домой нас отнесли на руках.

                Но самое интересное было потом.

                Во втором часу ночи, мы, правда, еще не спали, потому что были возбуждены до предела, минут за сорок до отхода поезда на Улан-Батор, в нашу дверь постучали. На пороге стояли представитель монгольского Министерства Просвещения, дарга и Тумурбатор. Мы пригласили их войти. Мудрая Нателла побежала на кухню ставить чайник. Хитрая и проворная Римма, пока я топталась с ними в прихожей, с молниеносной быстротой придала нашей комнате приличный вид, так что, когда мы туда  вошли, было не стыдно.

                Я усадила гостей, девочки подали чай и скромно удалились. Они уже многому научились, мои умные девочки.

                С удовольствием прихлебывая хороший горячий чай, представитель Министерства невинным тоном сказал:

                - Если у вас готовы документы на вашу группу, я могу их передать министру.

                Это было чисто по-монгольски. Он встречался со мной ежедневно в течение недели и ни разу даже не обмолвился об этом. А сейчас, за полчаса до отхода поезда посреди ночи, а вся моя группа разбросана на территории почти четыре километра, причем в разные стороны, и мороз до пятидесяти градусов, и я явно ни к кому не успею сбегать. Это было удачной шуткой, и без Тумурбатора не обошлось. Дверь комнаты была открыта, я кожей почувствовала, как замерли мои девочки, потом закашлялась Римма, видно, поперхнулась чаем.

                Но документы были готовы. Меня била внутренняя дрожь. Хорошо, что я все сделала на следующий же день после того, как приехала из Улан-Батора. Последним усилием воли я заставила себя допить свой чай. Это нужно было мне и для того, чтобы мой голос не дрожал от гнева. Мудрый дарга наблюдал за мной с затаенной тревогой. Он хорошо ко мне относился и очень не любил Тумурбатора. Но ситуация была не подвластна даже ему.

                - Да, готовы, - сказала я, внешне никак не выдавая своего гнева.

                Подошла к своему столу, выбрала нужную папку и открыла.

                - Вот заявления, вот характеристики, вот анкетные данные, а это справка из Дарханского консульства о том, что они не возражают по поводу продления контракта этим специалистам.

                Эту справку мне передали только вчера родители одного из наших советских учеников из соседнего ( двадцать километров) госхоза, которые ездили в Дархан по своим делам. Но узнав, что мы можем остаться еще на год, провели весь день в консульстве, чтобы ее получить.

                Нужно было видеть эту немую сцену. Легкую веселую, почти мимолетную, улыбку дарги, беспомощную ничем не прикрытую злобу Тумурбатора и растерянность и смущение представителя Министерства.

                Нателла в кухне уронила чашку, она со звоном разбилась.

                Гости засуетились и быстро ушли. Я на прощанье пожала им руки, а представителя Министерства поблагодарила за внимание и за услугу, так любезно мне оказанную.

                Когда за ними закрылась дверь, девчонки вихрем вылетели из кухни и прямо подхватили меня, не дав мне упасть. Я заболела.

                - Когда ты  все это успела сделать ? - даже с каким-то испугом спросила Нателла.

                Они постелили мне люлечку, помогли раздеться, заботливо, как маленькую, уложили в постель, дали еще чаю и лекарство. И еще долго сидели около меня. И все это время Римма ругалась на одесском жаргоне, потоки брани лились из нее вместе со слезами. И мы не останавливали ее, хотя и были очень удивлены. Интеллигентная, хрупкая, милая Римма своей бранью спасла нас от всеобщей истерики.

                На следующее утро я не встала с постели. Болезнь, видно, подобралась ко мне, но затаилась в этой эйфории всеобщей кутерьмы, а теперь накинулась на меня с азартом голодной хищной птицы.

Я болела первый раз за эти полтора года. Ко мне было паломничество посетителей. Девчонки ворчали, но, если я не спала, пускали всех. Я провалялась целую неделю. НЕ знаю, радовался ли Тумурбатор, но вряд ли он от этого выиграл. Все, что не смогла за эту неделю сделать я, пришлось делать ему.

               

Я так тебя в тот день ждала,

                И чтобы не приехал, так судьбу молила.

                Была больна я и несчастна, и дала

                Я сердцу волю: сердце раздвоилось.

                И прибыл ты, отмытый и побритый,

                Одет, как к королеве на прием.

                Во взгляде столько радости не скрытой,

                Что мог бы глаз поспорить и с огнем.

                А я сижу на краешке кровати

                С опухшим носом и раздутою щекой.

                Увидеть, как твой гаснет взгляд, мне сил не хватит

                И поправляю старенький халатик дрожащею рукой.

                Ты усмехнулся и пожал плечами,

                Сел рядом и промолвил без прикрас:

                "Мне не понять твоей ребяческой печали,

                Не видит сердце то, что видит глаз.

                Дай мне свою ладонь скорей,

                Прими мой дар и не болей".

                И на ладонь, как волшебник, небрежно

                Метнул доброту и улыбку и нежность.

                И не было слов для ответа.

                Смотрела в волненье на это.

                Из чистого лунного света

                Подарок, достойный поэта.

                Ты приехал, чтобы обсудить встречу Нового Года. Праздник был уже не за горами. Мне никогда не забыть того момента, когда ты вытащил из своей объемистой сумки поросенка. Мои девочки плескали руками, лопотали и повизгивали совсем как маленькие. Я до боли в сердце почувствовала, как я их люблю. А ты солидно рокотал:

                - Это Коровий Доктор где-то достал. Уж и не знаю, где!

                Когда все, что ты привез, было рассортировано и уложено, Нателла сказала:

                - Я ухожу ночевать к подружке, мы с ней давно договорились.

                Она сама сняла со своей кровати белье, и постелила тебе чистое из моего шкафчика, потом повернулась к тебе и серьезно сказала:

                - Такса прежняя. За амортизацию ложа по мунгу в минуту. Я возьму шоколадкой.

                Подруга Нателлы, наша учительница русского языка и литературы, жена железнодорожника из советской группы, в Союзе - преподаватель ВУЗа, жила сравнительно не далеко, метров семьсот от нас.

Нателла обычно бегала к ней сама, потом звонила соседям, что дошла. Но сейчас решили никого не беспокоить, и вы с Риммой пошли ее провожать. Я была рада, что у меня есть время для передышки, потому что устала, и у меня снова поднялась температура.

                Вы пришли очень быстро, но я все-таки успела вздремнуть. Всю ночь мы проболтали, лежа голова к голове на разных кроватях, И только в этот раз ты , наконец, рассказал мне все о своей жизни. Мы вместе все переоценили и обдумали, как ты будешь жить дальше.

                - Ты опоздала, - как-то ты сказал, - На десять лет.

                - Так ведь не я, а ты.

 

                Ты позже в этот мир пришел,

                И, как и я, своей дорогой шел.

                Но если жизнь - вокзал,

                Не разминулись мы средь суеты,

                И наши поезда не пролетели мимо.

                Хотел бы ты уйти любимым?

                Наверное хотел. А как иначе*

                В душе ты новую поэму начал,

                Откуда-то с конца листая,

                Чтобы добраться до названья.

                И разлетелись мысли стаей

                Без имени и званья.

                Зато узнал,

                Что про себя и про других не знал.

                Зато постиг,

                Как много стоит каждый миг.

 

                Больше всего тебя потрясло то, что я ограничила наше общение твоим пребыванием здесь, в Монголии.

                - Но я хотел бы поменять в своей жизни все. И чтобы ты была рядом.

                - Вот и поменяешь. Вернешься домой и построишь там новую жизнь.

                - Но она, моя жена, не такая как ты.

                - Сделаешь ее такой. Теперь ты знаешь, какая тебе нужна.         

                - Но она может не захотеть.

                - Захочет. Ведь она уже почувствовала, что что-то случилось. Не могла не почувствовать, женщины это чувствуют кожей.

                - Наверное ты права, она стала писать очень заботливые и ласковые письма, а раньше были одни заказы и распоряжения.

                - Ну вот видишь. Ты вернешься, сделаешь свою семью счастливой и воспитаешь сына. Я даже думаю, что тебе подарят сразу еще одного ребенка. И это будет прекрасно!

                Ты бунтовал и негодовал, говорил о принципах, о моем цинизме, но знала - ты смиришься. И у твоей жены будет время до моего возвращения в Союз.

 

                Ты уезжал грустный и задумчивый.

                А мне завидуют девчонки.

                А я как будто виновата,

                Что так тобою я богата.

                Чему завидуют девчонки?

                Ведь видимся мы реже всех.

                И говоришь ты меньше всех.

                Зачем завидуют девчонки?

                Так мало времени у нас -

                Пробьет разлуки скоро час.

                А вдруг завидуют девчонки,

                Что в сердце радость я ношу

                И для тебя стихи пишу?

                И пусть завидуют девчонки!

                Завидую и я себе,

                Когда скучаю по тебе.

 

                Предновогодняя суета всегда приятна. Но в нашем доме творилось нечто грандиозное! Двигалась мебель, сооружался банкетный стол, пеклось, варилось, жарилось, резалось, украшалось, готовились подарки. После долгих и нелегких дебатов было решено пригласить всю нашу группу. И, как потом показала жизнь, это было мудрое решение. Ребята признались потом, что с тревогой ожидали, как мы поступим. Для них это было очень важно. А как это потом оказалось важным для меня трудно переоценить!

                Праздник получился замечательный. С таким остроумием и изобретательностью могут развлекаться только люди, живущие далеко от дома и от цивилизации. Люди, которые знают, что если они сами не подсуетятся, то и праздника, как такового, вообще не будет.

                Роль Деда Мороза взял на себя Любчик. Он сам сделал себе шикарный костюм. Мы просто ахнули, когда он пришел с мешком подарков и со Снегурочкой, которой оказалась дочка моего второго математика и учительницы младших классов. Сюрпризам не было конца. Мы и не заметили, как стрелка придвинулась к заветному мигу. Меня попросили сказать тост. Это был экспромт.

                Верьте, взрослые, в Деда Мороза !

                Верьте в чудо - не надо стареть!

                И тогда в снегу алые розы

                Зацветут, будет сердце гореть.

                Верьте в то, что проснетесь вы утром,

                И начнется ваш лучший год.

                Верьте в чудо, вы, самые мудрые!

                Верьте в чудо! И чудо придет.

                Все весело рассмеялись, одобрительно захлопали и только потом сдвинули бокалы, чашки, стаканы, фужеры - роскошь у нас была не большая. Я сначала не поняла, почему смех, и даже собралась обидеться, но вдруг и я поняла, что это был не только экспромт , но и двойной каламбур: насчет твоей фамилии и розы. Дело в том, что роза, алая роза была. Это был твой  Новогодний подарок. Где ты ее взял?!  Это потрясло всех. Среди дикого мороза, в бескрайней степи - это было больше, чем чудо. На длинном черенке с сочными зелеными листьями алая роза "Morning Star" украшала наш стол, испуская тонкий аромат. Это был один из лучших подарков в моей жизни.

 

                Судьба ко мне щедрой была:

                Играла со мной и играла,

                Забыв про другие дела.

                А Время меня не щадило:

                Забвения не подарило.

                А Жизнь была очень добра:

                Прощалась и не уходила,

                Последние силы собрав.

                Судьба красотой одарила,

                Любовью детей и мужчины.

                Но Время гнездо разорило,

                Метнуло в лицо мне морщины.

                А Жизнь очень доброй была -

                Все вынести силы дала.

                И я на Судьбу не в обиде,

                Ведь ты подошел и увидел.

                А Времени я говорю:

                " За боль свою благодарю."

                Без боли нет человечности.

                Жизнь - это улыбка Вечности.

 

                Мы веселились всю ночь, встречали Новый год и по местному и по московскому времени. Приходили железнодорожники в карнавальных костюмах. Это было что-то с чем-то! Мы объединились и закончили свое веселье у них в клубе, который был оборудован в подвальном помещении нашего дома с входом из нашего подъезда.

                Было так хорошо, что мне даже стало тревожно. Так уж устроена моя жизнь, что за любую радость я всегда дорого расплачивалась.

                Я еще смеялась, когда утром уставшее и уже голодное общество собралось у нас в квартире около стола, где было почти все съедено и все выпито; и казалось, что не хватает самой малости, чтобы достойно завершить наше празднество, Дед Мороз-Любчик, как фокусник, извлек из своей сумки две бутылки шампанского. Маленькая Снегурочка давно спала у Риммы в комнате. Но ее роль взяла на себя Нателла, притащив поросенка, который красовался на противне целиком зажаренный. То ли мы про него забыли, то ли девочки специально его припрятали на потом. Но эффект был грандиозный!     

                Поросенку отдали положенную ему честь. Потом навели порядок в нашем доме. И когда пригрело солнышко, ребята начали расходиться. Как убитые мы проспали до вечера. А вечером вы уехали . И ты первый раз точно назначил время нашей будущей встречи. И снова защемило сердце.

                - Ты уверен, что сможешь приехать?

                - Да. Я обязательно приеду. - В твоем голосе прозвучала обида.

                - Посмотрим, - ответила я без энтузиазма. Что-то внутри меня съеживалось и трепетало от нехороших предчувствий.

 

                Наступил тот день. И ты не приехал.

                Я ждала. Но, видно, нет на всей Земле мужчины

                Сильнее сказанного мною слова.

                И снова в сердце все поломано,

                Казалось бы, без видимой причины.

                И ты совсем не виноват,

                Был мудр и чуток и ни разу не ошибся.

                Здесь случай лбом с судьбою сшибся.

                А я как будто вся из ваты.

                Мне надоело знать все наперед!

                Ну хоть бы раз произошло наоборот.

                Ну хоть бы раз!

                Не открываю глаз.

                Не веришь ты,

                А я все сердцем слышу.

                Как ты грустишь,

                Как ты печален и одинок.

                Но рок мой зол,

                Он изначален и жесток.

                Я поднимусь.

                И снова из молекул соберусь.

                И буду улыбаться. Буду жить!

                Любить, работать и дружить.

                И снова падать в эту пропасть страха

                Перед собой.

                Ведь в наше время мне не грозит ни плаха,

                Ни костер - лишь вечный бой

                С печальным даром,

                Который уступила б даром

                Любому умнику, а может, дураку,

                Любимому, и другу, и врагу -

                Любому, кто захочет взять.

                Но что Твое, Того отдать нельзя.

 

                И только на следующий день все прояснилось. Прояснилось - явно не то слово. Стало понятно, что пришла беда. Прямо на урок ко мне ворвался Тумурбатор.

                - Вас срочно вызывает дарга! - Закричал он с порога.

                - Какой дарга? (Этим словом можно было назвать любого начальника.) Сейчас закончу урок и пойду. - Спокойно ответила я.

                - Урок и без вас закончится. Там внизу ждет машина! - Он брызгал слюной во все стороны.

                Дети заволновались. Я, признаться, тоже. Быстро мелькнула мысль, что случилось что-нибудь с кем -то из моей группы. Но я их всех видела на прошлой перемене. Они все в школе. Значит не у нас. Это немного успокаивало. Оделась я быстро. Внизу действительно ждал УАЗик городского головы с работающим мотором. И только я оказалась в машине, шофер рванул с места на бешеной скорости. Городское управление размещалось в одноэтажных зданий.

европейского типа на небольшой площади, которую мы с детьми заасфальтировали перед Октябрьскими праздниками.

                Меня ждали. И как только я вошла в кабинет, дарга, быстро по-русски поздоровавшись со мной, указал на телефон. Я взяла трубку.

                - Алло! - я поздоровалась и представилась.

                На том конце тоже поздоровались и тоже представились. Звонил консул. Наш консул был очень умным и деловым человеком. И через пару минут я поняла, что у вас какая-то грандиозная авария, есть жертвы, и что местные власти обратились в консульство, чтобы они откомандировали меня к вам на комбинат.

                -Но зачем меня? Что я смыслю в элеваторах? - Мне было смешно и страшно и горько одновременно. И хотелось прямо с телефонной трубкой бежать пешком к вам. Но я не видела во всем этом смысла.

                - Они считают, что вы смыслите в людях, и пользуетесь каким-то особым авторитетом у монголов. Выезжайте немедленно! Это приказ. Мой заместитель, врач, санитары и медикаменты уже в пути. Там встретитесь.

                Я больше не задавала вопросов. Надо, значит надо. Положив трубку на рычаг, я сказала:

                - Я готова. Только мне нужно переодеться.

                - Да, да, конечно. Сейчас. - Как-то рассеяно ответил он, почему-то глядя в окно, на ходу одевая свое цивильное пальто и как будто по какой-то причине затягивая время. А я представила огромный элеватор, который обслуживала горстка советских специалистов - твоя группа, стоящий далеко от поселка. Я еще не знала, что там стряслось. Но если он выведен из строя, работать там на таком морозе без обогрева невозможно. Я не знаю, откуда это взялось, но резко отвернувшись от окна, в которое я тоже почему-то смотрела, там стояла машина с не выключенным мотором и к ней уже тащили два огромных узла.

                - Юрта, - сказала я, - нужна юрта, а может быть даже две.

                Дарга уже шел к выходу, видать ждал, когда принесут эти узлы, и вдруг резко остановился, посмотрел на меня долгим взглядом и вернулся к телефону. Быстро дал распоряжение, и мы почти бегом направились к машине. Он сел рядом с шофером, а я третьей к двум тюкам на заднем сидении. Наш дом был по пути. Эти пять минут я с мимолетной тоской думала, что мне нечего одеть. Дубленки у меня не было, не успела еще купить, да и не просто было купить хорошую. А вся наша теплая одежда годилась только на то, чтобы пробежать из одного дому в другой или немного погулять днем. А ночью, когда ждали поезда, чтобы в почтовый вагон бросить письма, мы ,бывало, и хорошо замерзали. Значит вот для чего я сюда приехала - чтобы замерзнуть, выполняя свой долг. Подумала я с мрачным юмором.

                - Я быстро, - сказала я, выскочив из машины у нашего подъезда.

                Дарга тоже вышел и попридержал меня за руку. Снова открыл дверцу и достал один из тюков.

                -  приволокла тюк в квартиру и ахнула. Там были меховые унты с загнутыми носами, в которые я влезла вместе с сапогами; тулуп, сшитый по-монгольски - рукава намного длиннее рук, что исключало надобность в перчатках; и малахай, который был намного удобнее моей пижонской меховой шапки. Я опустошила холодильник и написала девочкам записку.

                "Меня не будет несколько дней. За все отвечает Нателла. Если до субботы меня не будет, наведайтесь к мальчикам. Не раньше, и без паники. Работайте".

                - Хорошо, - сказал дарга, когда я выплыла из подъезда. Сам он тоже переоделся.

                Мы летели по бездорожью степи с такой скоростью, что дух захватывало. А когда добрались до гор, то я просто закрыла глаза. Кто не ездил на машине, которой управляет монгол, меня не поймет. А кто не ездил с монгольским шофером по монгольским дорогам - не поймет меня вдвойне. А мы к тому же еще и спешили. Но доехали мы живьем. Машина на всем скаку остановилась у домов, где жила ваша группа. Я вопросительно посмотрела на даргу. Он молчал.

                - Вы хотите, чтобы я сначала разобралась с бабами? - Наконец я поняла его дипломатическое молчание, услыхав звуки, доносившиеся из одного из окон.

                - Да. Пожалуйста. Я пришлю за вами машину через полчаса.

                я вылезла из машины, и она тут же рванулась с места. Он ничего не стал мне показывать, он знал, что этот поселок мне знаком. Да и если бы не так, как только машина отъехала, из одного окна на первом этаже я уже явственно услышала плач и чисто русское причитание о несчастной доле. Я сначала растерялась, мне вовсе не хотелось встречаться с вашими бабоньками. Я их знала. Они жили в этой дыре, чтобы караулить своих мужей и их деньги, были злы и проклинали все на свете в лучшие времена; живя за спинами своих мужиков, вечно скандалили из-за тряпок, а от скуки еще не прочь были приударить за теми, чьи жены остались в Союзе, поэтому нас они ненавидели люто.

                Но моя нерешительность была минутной. Да и времени у меня было мало. Собравшись, я вошла в квартиру, из которой были слышны эти отчаянные звуки.

                Они, конечно, увидели меня в окно, но приняли за монгола. Но когда я вошла без стука в незапертую дверь, все разом смолкли. Я молча сняла шапку и начала приводить в порядок запотевшие очки. У них было тепло. Водрузив снова свои очки на место, я спокойно сказала:

                - Здравствуйте!

                - Ты?! - Выдохнули они хором.

                - Во-первых, не ты, а вы. Тоже мне вшивая интеллигенция! А во-вторых, почему вопли на весь поселок?

                - Чего раскомандывалась? - Я ее знала. Это была жена парторга и их заводила.

                Я сбросила тулуп, под  которым у меня был шерстяной спортивный костюм, и расстегнула ворот мастерки. У них было очень тепло. Я с грустью подумала о своих девочках.

                - Ладно, - сказала я почти миролюбиво, - перейдем на ты, в виду наших тесных родственных отношений, давно пора. Так что у вас здесь стряслось?

                - Как горел элеватор, мы все видели. Но что на самом деле не известно. Мужики уже двое суток домой не ходят. У нас даже хлеба нет!

                На меня накатила такая мощная волна гнева, что я даже задохнулась. Вот оно что! Они ненавидели нас не из высоких моральных принципов, а просто потому, что мы были лучше их. И это видели не только наши мальчики, но и мужья этих теток.

                - Ах у вас нет хлеба?! Так сходите и купите.

                - А мы не знаем где. И потом, там очень холодно!

                -А дубленочки ваши где? Для Союза бережете?  И вы двое суток сидите здесь, и воете, и не знаете, что с вашими мужиками?

                - Так до элеватора около семи километров!

                Да. В Монголии на глазок трудно определить расстояние. Сколько раз я проезжала этот поселок, да и приезжала в него, и мне всегда казалось, что огромное здание элеватора не далее полутора километров от поселка. Как же там мужики? Наверное все перемерзли и умирают от голода.

                -Хорошо, А какие у вас профессии?

                Вопрос был настолько неожиданный, что они ответили сразу.

                - Я - журналистка сказала жена парторга.

                - Я - медсестра.

                - Я закончила кулинарное училище.

                - Я - строитель, - эта женщина сразу обратила на себя мое внимание. Она сидела поодаль от всех, молча, с тоской разглядывая свои крепкие руки, безвольно лежащие на коленях.

                - Ну, вот что, журналистка, у тебя , я думаю, есть ключи от всех квартир. Бери авоську и тащи сюда всю водку, которую сможешь найти. Даю тебе десять минут.

                Она мигом накинула свою каракулевую шубку и исчезла.

                - А ты и ты, - я показала на медсестру и строителя, - одевайтесь. Хорошо одевайтесь! поедете со мной. Время - то же.

                Они быстро ушли. Я, наконец, села на стул, зажав голову руками, которыми упиралась в собственные колени. А что это я, действительно, раскомандывалась? В отчаянии подумала я. А с другой стороны, надо же что-то делать. Не зря ведь дарга меня здесь высадил. Выходит, они, монголы, и в самом деле считают, что у меня дар божий, или еще что-то. Я знаю, когда это  началось! но это другая история! Я подняла голову. Повариха смотрела на меня почти со страхом.

                - Скажите, а мне что делать?

                Ого! Уже на вы. Значит, все правильно.

                - Будешь готовить. Много, быстро и вкусно. И подумай, как потом укутать пищу. Часа через два чтобы было все готово. Начинай сейчас же. Только сначала собери консервы, колбасу, сыр, сама понимаешь, и ножи дай, чтобы резать и открывать.

                Даже не ответив, она метнулась исполнять. Минут через пятнадцать те трое пришли. На всех были новые дубленки, очень дорогие даже здесь. (Мало кто знает, что лучшие итальянские дубленки шьются здесь, в Дархане). Мои девочки о таких даже мечтать не могли! На тех, которые должны были ехать со мной, на ногах были еще и валенки. Хорошо. И каждая несла мешочек продуктов. Журналистка сгибалась под тяжестью двух сумок с водкой, консервами и колбасой. Я взяла у нее сумки и сказала:

                - Мы тебя подвезем до магазина, купишь хлеба и еще водки.

                - Сколько?

                - Столько, сколько допрешь за две ходки. Это тебе не письма писать чужим женам.. О своем муже подумай! И вот еще. Если узнаю, что в квартирах, где ты была, пропал хоть спичечный коробок, хоть тугрик, пеняй на себя. Будешь иметь дело со мной.

                Она побледнела и отшатнулась, а остальные бабы многозначительно переглянулись. Ты как-то с горечью говорил мне, что у вас пропадают из квартир то деньги, то вещи. И мне теперь стало ясно, чьих это рук дело.

                Ответить она не успела. За окном просигналила машина. Я вывела свою армию на крыльцо. Шофер открыл мне дверцу, но когда он увидел авоськи с едой и услышал звяканье бутылок, сказал:

                - Бакхша, хорошо! - И поднял большой палец.

                Я растолковала ему, что я хочу, он кивнул. В магазине уже он толковал с продавцом. Они сразу отставили в сторону четыре лотка с хлебом и ящик архи. И мы умчались, оставив журналистку, меня не интересовало, как она со всем этим управится.

                Около элеватора горел большой костер, жгли мазут и все, что могло гореть. У костра стояли трое: ты, заместитель консула и дарга, рядом спешно собирались две юрты. Проконсул протянул мне руку, он был одет так же, как и мы с даргой. Это был удивительный человек легенды, невысокий, с восточным лицом, говорил по-монгольски в совершенстве, в консульстве его побаивались, ходили слухи, что он из КГБ. Я тоже имела с ним дело несколько раз и была склонна верить этим слухам.

                - Молодец, - сказал он по-монгольски.

                Откуда он знает, что я понимаю? Впрочем, улыбнулась я про себя, он должен знать все. А по-монгольски сказал он для того, чтобы ты меня не узнал. Я промолчала из тех же соображений.

                Появились ваши женщины и шофер с авоськами. Ты похвалил их за сообразительность. А я поняла, что ты даже не знаешь, сколько времени прошло с тех пор, как вы здесь бьетесь со стихией и ее последствиями.

                Женщины, почувствовав свою нужность, вместе с двумя санитарами из госпиталя деловито осваивали уже готовую юрту. Ты пошел заменить своих людей приехавшими солдатами, нашими и монгольскими. Проконсул показал тебе вслед и сказал:

                - Он будет руководить там, а вы здесь.

                - Почему я? - Спросила я с отчаянием.

                - Потому что вас уважают и монголы и русские и советские.

                - Но я не говорю по-монгольски!

                - Зато все хорошо понимаете. У нас нет другого такого человека.

                - А вы?

                Он быстро глянул на меня и, усмехнувшись, ответил вопросом на вопрос.

                - Вы же умный человек и, конечно, понимаете, что случилось?

                Да. Это походило на диверсию. И не нужно было много ума, чтобы это понять. А значит, у него много другой работы. И я молча кивнула.

                - А потом, - добавил он, лукаво улыбаясь, - за вами должок. Я разговаривал с ламой, с которым вы тайно встречались.

                Он с откровенным любопытством ожидал моей реакции. Да я встречалась с ламой и предварительно не спрашивала у него разрешения и не доложила потом. Но я не испугалась. Я просто вдруг поняла, что то, что я считала своей великой тайной, знает вся Монголия.

                - Вы мне угрожаете? - Гневно спросила я.

                - Нет. Я вами восхищаюсь.

                Он сложил две ладони перед собой и низко поклонился.

                Я оторопела.

                - Я это делаю для того, чтобы вы больше не обижали людей, которые хотят вам поклониться, и не убегали от них. Но умели с достоинством принять и ответить им тем же.

                - Но откуда они знают?

                Да, я заметила, что после встречи с ламой, многие монголы относятся ко мне как-то по-особому. Но меня это не очень занимало дома, но то, что в Улан-Баторе чужие люди кланяются мне - это меня пугало.

                - Бакхша, это знают все, кто умеет видеть.

                Последнюю фразу он сказал по-монгольски, не заботясь о том, пойму я его или нет, одновременно давая понять, что эта часть нашей беседы закончена.

                - Больных мы сейчас отправим. Дарга оставляет вам свою машину. Я еду туда и подвезу его. Если что понадобится, звоните прямо  консулу. У вашего друга на рабочем месте есть телефон, а связь уже восстановлена. Вопросы есть?

                - А продукты? Чем мне кормить всю эту ораву? Я договорюсь с монгольскими женщинами, они помогут готовить, но нам нужны продукты.

                Он снова быстро глянул на меня.

                - Будут продукты. Военные каждое утро будут привозить спирт и продукты. Литер оформлен на ваше имя. Все. Можете приступать.

                Он уже собрался уходить, но я его остановила.

                - У меня есть личная просьба, - сказала я, очень смущаясь. - Можно?

                Он кивнул.

                - Зайдите, пожалуйста, к моим девочкам. Пусть они покажут вам мою записку. Успокойте их и убедите сюда не приезжать. Им это про меня знать не обязательно.

                - Не беспокойтесь, - он задержал мою руку в своей. - А вы еще спрашиваете, почему именно вы. Потому что ни орденов, ни благодарностей не будет.

.               Пять суток, как целая жизнь. Очир, шофер дарги стал моим добровольным адъютантом. Он не отходил от меня ни на шаг. У нас с ним был симбиоз: он понимал по-русски, но не говорил, а я понимала по-монгольски, но не говорила. Это он время от времени растирал чем-то мои руки, ноги и лицо, чтобы не отморозила; это он таскал, неизвестно где добытую, фланелевую тряпочку, чтобы я могла протирать свои очки; это он возил меня в поселок и обратно при любой надобности; это он вспоминал, что я давно не ела и не спала. Но ни он, ни я тогда еще не знали, что через полтора года он спасет мне жизнь и честь и покарает моего злейшего врага Тумурбатора. А началось это на следующий день после моего приезда, Утром, после почти суточной беготни, я задремала, присев отдохнуть в юрте, мне казалось, что всего на несколько минут. Когда я почувствовала, что кто-то осторожно трясет меня за плечо, открыв глаза, я поняла, что  если это и утро, то далеко не раннее. Будил меня Очир, потому что привезли продукты. Не выходя из машины, в окно кабины выглянул молодой лейтенант, красивый и щеголеватый, и, глядя на меня, грязно выругался:

                - Ну, туды-растуды твою в качель, мне сказали, что всем здесь заправляет красивая баба, а они мне привели какого-то урода монгола.

                - А я и есть та самая баба, которую вы ищете.

                Мальчик не знал, куда себя деть. А Очир, который все понял заливался смехом. Мальчику все-таки удалось увидеть меня во всей красе, когда всех нас, кто участвовал в этой операции, собрали в консульстве, чтобы поблагодарить. Тогда, видно, вспомнив эту первую встречу, он опять покраснел.

                Не знаю, что покорило в этот момент Очира, но он  с этой минуты стал моим верным и незаменимым помощником.

                Ты узнал меня только на третьи сутки, когда я подошла к тебе спящему, чтобы разбудить. Накануне, когда я устраивала на отдых тебя и остальных в вашей смене, вы меня в упор не видели. А теперь ты вздрогнул, открыл глаза, закрыл, снова открыл, опять закрыл, пошарив руками около себя, нашел очки и, водрузив их на нос, ахнул:

                - Это ты ?!

                - Я.

                - А что ты тут делаешь?

                - Руковожу твоим тылом, командир.

                - Ну дела! А мне говорили, что всем здесь заправляет ни то русская женщина, ни то монгол. Но точно никто не мог понять. А я знал, что монгол, мне ведь тебя консул представил , и я хорошо помню, что говорил он с тобой по-монгольски. Да и я сам  ни раз отдавал тебе распоряжения. Я еще подумал, немой что ли. Кивнет и уйдет, но сделает все, как надо. Ну дела!

                - Я не хотела, чтобы ты еще из-за этого волновался

                Теперь у тебя уже не было выбора, ты должен был выстоять. Ну и хитер проконсул! Ты бы выстоял и без меня. Но теперь вся твоя группа знала, что женщина наравне с ними держит бессменную вахту. И сейчас, на изломе третьих суток, а для вас - пятых, когда, казалось, что уже ни у кого нет сил, твои ребята подсобрались и продержались еще двое суток. Это было не просто. Каждый день машина, привозившая продукты, увозила в Дархан травмированных, в основном морозом, людей, хоть мы и делали все, чтобы этого не случалось.

                 Когда объект запустили, все так вымотались, что даже радоваться никто не мог. Кому-то, в том числе и тебе, пришлось заступить в обычную рабочую смену. Я развезла свободных людей по домам, потихоньку ликвидировала лагерь, отпустила Очира, а сама осталась у тебя. Привела себя в порядок и приготовила обед.

                Когда ты пришел, я спала. Проснулась оттого, что скрипнула дверь и что-то рухнуло. Это был ты. Я с большим трудом стягивала с тебя вещи, бросая их рядом. Никогда раньше мне не приходилось раздевать мужчин. Ты смотрел на меня затуманенным взглядом ,  не произнося ни одного слова. Потом я мыла тебя и , уложив в постель, напоила чаем.

                - Как жаль, - грустно сказал ты.

                - Чего жаль? - Сделала я вид, что не поняла тебя. - Спи.

                И ты мгновенно заснул.

               

Не грусти. Нет для этого, милый, причины.

                Не кори себя. Я не корю.

                Знаю, ты настоящий мужчина.

                И за это я нежность дарю.

                Мне обидно, что ты мне не веришь,

                Что могу все понять. И обнять,

                Когда сил даже жить не имеешь,

                Чтоб помочь тебе выжить опять.

                Нужных слов я сказать не умею.

                Да и разве найдешь те слова?

                Я отдам тебе все, что имею.

                И возьму, что мне нужно, сама.

                Верь мне: я не умею иначе.

                И мне боль, что твоя, что моя.

                Всем всегда приносила удачу!

                Ты - сегодня удача моя.

                Не пугайся. Я камнем не стану.

                И уйду, как пришла, налегке.

                Только памятью доброй достану

                Я тебя. И снежинкой растаю в руке.

               

Но уже через два часа ты начал бредить и метаться. Мне пришлось одеться и бежать к Коровьему Доктору. Я стучала в дверь, разбудила весь подъезд, но не могла разбудить здорового мужика, не спавшего почти пять суток. Пришлось взять у журналистки ключ, чтобы отвлечь внимание собравшихся любопытных, и втихаря воспользоваться доверенным секретом. Я тормошила его долго. Наконец он открыл глаза и ошалело глядел на меня, ничего не понимая.

                Что?! Что ты здесь делаешь?

                - Тебя бужу.

                - Зачем? Совсем с ума сошла?

                И я сказала, что ты заболел. Он вскочил, завернувшись в одеяло, видно, спал совсем голый, и начал метаться по комнате.

                - Ладно. Я тебя на улице подожду.

                - Замерзнешь. Иди на кухню.

                Собрался он быстро. Когда мы прибежали, ты уже весь горел. Всю ночь мы суетились около тебя.  Утром он повез тебя в больницу. А мне пора было ехать домой.

 

                Чтоб не забыть за давностию лет,

                Оставила себе один билет.

                Пункт отправления Барун-Хара,

                А пункт прибытия там Дзун-Хара.

                Билет ноль восемь двадцать.

                Я буду грустно улыбаться,

                Когда вдруг попадет мне в руки

                В один из дней, из тысяч дней разлуки.

                И вспомню я, как грустно уезжала,

                Когда тебя в больницу провожала,

                Как поезд вынырнул из-за горы,

                И снежные холмы Барун-Хары.

                Четырнадцатое января стоит там дата.

                И я одна, тревогою объята

                И памятью о нежности твоей,

                Стою у станционных тех дверей.

                Когда-нибудь всплывет в душе твоей картина:

                Река и степь, и гор заснеженные гряды,

                И прозвучит протяжно мое имя...

                Как звук струны, задетой рядом.

                Еще цена стоит на том билете:

                Пять тугриков.

                И сорок километров на поезде легко преодолеть.

                Но сколько в них и страха и надежды.

                И риска, и опасности пропасть.

                И сколько раз бесстрашно и небрежно

                Совали голову опасности той в пасть.

                Стучали и стучали поезда по душам.

                Прощанья, встречи, провожанья,

                И ожидания без встреч -

                Я буду в памяти беречь

                И сердца тайное дрожанье

                С молитвой: "Случай, будь послушен!"

                Припомню когда-то все это,

                Коснувшись картонки билета.

                А ты по-монгольски читай:

                Би чамд хайртай.

 

                Я приехала домой до начала рабочего дня, мы работали во вторую смену, и каникул здесь после Нового года не было. Девочки были дома. Они заботливо меня встретили, накормили и уложили спать. И практически ни о чем меня не спрашивали. Проконсул хорошо с ними поработал. Они только рассказали, как они испугались, когда вечером того дня он вдруг зашел к ним "поужинать". Это было забавно. И увидав, что я, хоть и не весело, как обычно, но все-таки смеюсь, они побежали на работу. Уже засыпая, я услышала Римкин голос:

                - Жить будет!

                Снова было много работы. Заканчивалась самая большая четверть монгольского учебного года. А через два месяца вы уезжали. У вас троих заканчивался контракт. Ни я ,ни девочки никогда не говорили с вами об этом, и все наши встречи были наполнены радостью, светом и теплом. Но когда мы оставались одни, мы об этом говорили. Нам очень хотелось достойно вас проводить. Мы готовили вам сюрприз. Нашли солидную коробку, где послойно на пять дней пути будут разложены наши подарки, распорядок каждого дня пути с развлечениями и инструкции к ним. Мы часами обсуждали каждую мелочь, каждое слово, вложив в это всю свою душу, чувство юмора и благодарность, что, как выяснилось потом, достигли своей цели на двести процентов.

                Ты свои подарки по сценарию должен был получить только на третий день пути. Что греха таить, любили тебя мои девчонки, и твои подарки были самыми лучшими, не по цене в денежном эквиваленте, а по душевному вкладу. Хотя и другим хватило всяких заморочек, но тебе почему-то досталось больше всех. Я до сих пор жалею, что все делалось только в одном экземпляре. Наверное, тогда мы думали, что ничего не нужно оставлять на память, чтобы не травить душу. Да и старались мы для вас, а не для истории.

                Я готовила для тебя сборник своих стихов, ведь тогда ты еще не знал о том, что каждую нашу встречу я отмечаю таким образом. Жена руководителя группы железнодорожников, профессиональная художница, делала к ним иллюстрации, к каждому, - маленькие шедевры. Коровий Доктор потом написал Нателле, что все вы были в шоке, когда все это увидели, - и этот третий день стал кульминацией ваших воспоминаний о нас. А остальные два дня, согласно нашему сценарию, все было устроено так, чтобы вы входили в ритм вышей обычной жизни до нас.

                Еще я писала тебе письмо. Оно было не очень большое, но именно оно позволило мне и вдохновило мне, спустя много лет, сесть и написать все это.

                Время пролетело очень быстро. Прощальная наша встреча была очень грустной, хотя каждый из нас приложил все старания, чтобы было весело как всегда. Ты и твои мальчики торжественно и красиво вручили нам свои прощальные подарки. А мы нет. Вы, конечно, удивились, но мы держались стойко, и вам ничего не оставалось, как сделать вид, что так и надо. Пришли соседи и очень мило пожелали вам счастливого пути. Пришли ребята из нашей группы и тоже очень трогательно с вами попрощались. Никто из гостей не засиживался долго.

                И все-таки настала та минута, когда мы остались одни. Ты плакал в темноте как ребенок, тихо, безутешно и горько. Мне было грустно и очень жаль тебя. Плакал, значит прощался.

                - Я не хочу жить, - вдруг тихо с глухим отчаянием сказал ты.

                Это был запрещенный прием. Ты хотел, чтобы я приняла решение за нас двоих. Еще секунду назад я готова была на все. И вдруг все рухнуло в одно мгновение. Я никогда не принимала решений за других, за мужчин тем более. Я могла решать только за себя.

                - Не ври себе. Все у тебя будет хорошо.

                - Нет не будет. Я только начал понимать, что такое настоящая жизнь. Только приоткрылась дверь в другой, блистательный мир. И вот она захлопнулась. И все. Больше в моей жизни ничего такого не будет. Зачем жить?

                - Ничто не мешает тебе открыть эту дверь снова.

                Но я уже не была уверена в своих словах. Я знала, что люди только говорят о том, что хотят быть счастливыми. А на самом деле не к счастью стремятся, к покою. Чтобы быть счастливым, нужно не бояться боли. Люди боятся боли, особенно боли душевной.

 

                Душа как космос.

                В памяти твоей                                

                Хранится бездна прожитых

                                    кем-то и тобою дней.

                Печаль и злость,

                Надежда и мечта,

                Любовь и ненависть -

                Там все переплелось,

                Тобою став.

                Любая весть

                Находит отклик, выйдя на уста

                Улыбкою и криком,

                Стоном и мольбой,

                И легким словом,

                Гримасою больной.

                И мы стремимся в хаосе великом

                Чувств, мыслей, памяти веков

                Освободиться от оков.

                Оков чего?

                Оковы долга иль долгов лишают снов?

                А, может, жизнь врагов

                Клеймом ложится на чело?

                Иль судьбы близких и друзей

                Сильней цепей?

                Свобода!

                Манит всех свобода.

                Как бурная река, где не отыщешь брода.

                Один лишь с берега любуется

                             ее стремительным течением

                Другой - ныряет  в увлеченье

                И разбивается о камни.

                А третий думает: "Куда мне!"

                А кто-то знает наперед:

                Он реку ту переплывет.

                Свободный - он не предает.

                Не потому, что совесть - плаха.

                Он и берет и отдает

                Без принуждения и страха.

                Свобода так же тяжела,

                Как злое рабство,

                Где кровь в жилах стынет.

                Но знает раб,

                Кто в муках тех повинен.

                А вот свободный человек

                За все в ответе сам.

                Из века в век!

 

                Вы уехали рано утром, и мы вас не задерживали, хотя посадка в Дархане у вас была только в пять часов вечера. Это входило в сценарий нашего сюрприза.

                Уже одетые, вы нерешительно топтались на пороге, словно чего-то ожидая. Но Римма буквально вытолкала вас за порог, у нас было еще много дел. Мы даже не помахали в окно, хотя, конечно, из глубины комнаты видели, как вы оглянулись на наши окна, ожидая этого последнего взмаха. И не дождавшись, молча переглянулись, и уже не оглядываясь, быстро пошли к станции. Через пять минут мы услышали стук увозящего вас поезда.

                Я села за стол и дописала письмо.

                "Я ни о чем не жалею. Ты снова вернул меня к жизни. Мое сердце снова готово болеть, страдать, замирать от радости. Именно теперь я поняла настоящий смысл жизни. Человеку не нужно олимпийское спокойствие богов. Пока он жив, сердце его должно трепетать, соединенное бесчисленными струнами с огромным множеством других сердец. И сегодня для меня бескрайняя степь наполнена жизнью, а бездонное небо дарит мне радость и тревогу.

                Я не хочу, чтобы ты страдал. Мы отдали друг другу то, что никому не принадлежало. Другие не сумели это взять ни у тебя, ни у меня. А значит, никому не дано это отнять. Я благословляю тебя. Живи долго и счастливо. Люби, страдай, радуйся. Чувствуй каждую секунду своей жизни, они неповторимы - эти секунды. Слава, богатство, честь - все это люди придумали, чтобы скрыть свою несостоятельность: быть на Земле Человеком. Это так трудно, так больно, что гораздо легче слыть, чем быть. А в тебе такая сила, такая мощь настоящего, человеческого, тебе просто не дано упасть в грязь. Если бы хотя бы одному человеку на Земле удалось до конца понять другого, ты бы понял, как я хочу, чтобы ты был счастлив.

                Никогда! Слышишь меня ?! Никогда, даже в самую страшную минуту беспросветного отчаяния, не посягай на бесценное сокровище - свою жизнь. Ибо, если с тобой что-нибудь случится, бескрайняя пустыня сомкнется вокруг меня, а бездонное пустое небо не даст мне больше ни одного глотка воздуха".

                Мы, наконец, упаковали свою коробку. Быстро оделись, и благодаря моему знакомству с начальником станции, сели на поезд " Пекин-Москва" в ваш вагон и в ваше купе. До Дархана мы ехали молча, да и о чем нам было говорить, мы хорошо понимали друг друга.

                Но вот Дархан. Поезд остановился. Минута, и мы слышим в коридоре вагона ваши голоса. Открывается дверь в купе и ...Интересно, что подумали в этот момент вы, увидев нас, чинно сидящих на ваших местах, на столе бутылку шампанского и шесть настоящих прекрасных фужеров. Мы-то видели - округленные глаза и открытые рты. Не понимая, почему вы остолбенели в дверях, ваши провожающие, твоя группа, пытались заглянуть в купе и сверху и снизу. И каждый замирал той позе, в которой его застало это зрелище. Но поезд стоял здесь всего двадцать минут. И ваши друзья, быстро придя в себя, оттеснили вас, рассовали вещи, попрощались наскоро и ушли.

                - Теперь мне все понятно, - первым нарушил молчание Коровий Доктор. - Иначе просто не могло быть!

                Монтажник уже раскупоривал бутылку. А ты все стоял в дверях, облокотясь о стенку вагона.

                - Ну, девочки, мы вас, и в правду, всю жизнь не забудем! - Сказал Монтажник, разлив шампанское.

                - Уж мы об этот позаботились! - Усмехнулась Нателла.

                Мы сдвинули бокалы лихо, со звоном, и, не сговариваясь, выдохнули:

                - За нас!

                Все шло по плану. Времени на "сантименты" не было

                - Мальчики, это вам от нас, - сказала я, указывая на коробку. - А это инструкция, как этим всем пользоваться и как вести себя в пути. - И протянула тебе увесистый свиток, исписанный мелким почерком в стихах.

                Потом Монтажник напишет Римме, что по этой инструкции жил весь вагон.

                - Извините, что не хватило времени написать вам инструкцию на всю оставшуюся жизнь, - Римма сделала отчаянную попытку пошутить.

                Попрощались. На сей раз так, как следовало. И мы, взяв в каждую руку по пустому фужеру, гордо вышли из вагона. Подошли к окну, и с гудком электровоза выпустили их из рук, они разлетелись на мелкие кусочки, ударившись об асфальт перрона. Не оглядываясь, мы пошли к зданию вокзала. Нам теперь нужно будет еще два часа ждать обратный поезд. А ваш поезд за нашими спинами уходил в Союз, все набирая и набирая скорость.

                У самого вокзала нас догнал кто-то из твоей группы.

                - Девочки, подождите! Мы вас отвезем домой. Мы на автобусе.

                Мы не отказались. Не было сил. В пути никто не разговаривал. О чем думал каждый? О чем-то! А у меня в уме звучало последнее стихотворение из сборника, который я тебе подарила.

 

                Я вру. Я все вру!

                Не верь, что не плачу.

                Кровавыми слезами.

                                                     Не иначе.

                И ураганом чувств

                                          и твой покой сорву.

                Такой уж путь

                                         Судьбою мне назначен:

                Любить лишь тех,

                                            кого любить нельзя.

                Проклятая, тернистая Стезя!

                Жестокое, пленительное счастье.

                ( Казню тебя за соучастье.)

                Но ты прости мне эту боль -

                                                         она прекрасна.

                И рождена твоей улыбкой ясной,

                Твоею нежностью,

                                                    твоею мукой.

                Вошла я в жизнь твою без стука.

                И трудно мне уйти.

                Прости!

 

 

ПАКЕТА И.К. Июль 1999 г.