П О Д А Р И   Ч Е Л О В Е К У   Л Ю Б О В Ь.

 

1

                Она открыла окно. Залезла с ногами на подоконник и села, обхватив руками колени. В доме напротив почти в каждом окне на всех трех этажах появились удивленные лица. Она еще не знала, что напротив находится мужское общежитие для ИТР, так называемый мужской "Люкс", а комната, где находилась она, принадлежит женскому "Люксу". На всякий случай она приветливо помахала рукой смотревшим на нее людям и, положив подбородок на колени, задумалась. Ей было о чем подумать.

                А в доме напротив пытались выяснить, кто же из обитательниц женского "Люкса" отважился на столь неслыханную дерзость. Да и не похожа была эта девушка с рассыпанными по плечам, золотящимися в лучах солнца, волосами на жительницу Подмосковья ни цветом загара, ни яркостью и открытостью платья.

                - Э-э-эй! Ты что, глухая? Э-э-эй!

                Она посмотрела вниз, там стоял парень. Он размахивал руками, как будто хотел дотянуться до третьего этажа и растормошить ее.

                - Вы ко мне обращаетесь? - Неожиданно громко зазвенел ее голос.

                И парни, которые начали было заниматься своими делами, снова появились в окнах.

                - Да, к тебе. Ты почему на окне сидишь?

                - А это ваше окно? Идите, я подвинусь.

                Она не острила. Просто она сначала все принимала за чистую монету. И в первую минуту подумала, что ее случайно поселили не в ту комнату. А мужской "Люкс" трясся от хохота. Кто-то крикнул:

                - Ну иди же, Сорокин, иди! Чего стоишь?

                - Да ну вас! - Он махнул рукой в сторону мужского общежития и, обращаясь к девушке, сказал, стараясь быть строгим:

                - Нет, это не моя комната, но у нас не принято сидеть на окнах.

                - А у нас не принято мешать людям думать, - ответила она и снова положила голову на колени. Но сосредоточиться снова ей так и не удалось. Дверь открылась, и на пороге появилась невысокая молодая женщина. С милой улыбкой она подошла к окну и выглянула во двор.

                - А я думаю, что это Сорокин машет руками, да и парни к окнам прилипли. А это в нашей комнате открылся театр одного актера. И долго ты так сидеть собираешься?

                - Не знаю. А что?

                - Да ничего. Людей отвлекаешь.

                - Привыкнут.

                Вошедшая с интересом посмотрела на девушку и начала переодеваться, спрятавшись в глубине комнаты.

                - А тебя не смущает, что столько людей смотрит на тебя?

                - Нет. Я привыкла. Я всегда делаю что-то не то или не так. И на меня всегда смотрят. Раньше я плакала, возмущалась, пыталась что-то объяснить. А теперь привыкла. Интересно другое. Кто из них станет героем моего романа?

                Женщина даже перестала застегивать халатик.

                - А ты что, романы писать сюда приехала?

                - Нет. Я здесь буду жить. А жизнь и есть самый интересный на свете роман.

                -  Если ты собираешься здесь жить, то давай  для начала хотя бы познакомимся. Меня зовут Нина.

                -  А меня Иоанна.

                -Ну что ж, Иоанна, занимай одну из кроватей, что стоят по обе стороны твоего любимого окна. Здесь сплю я, - она показала на кровать, стоящую справа от двери, - а здесь, - жест в сторону кровати, нелепо стоящей поперек комнаты, - живет Майя Косая, которую я уже пару лет в глаза не видела.

                В комнате был еще большой квадратный стол, покрытый клеенкой, этажерка с книгами, четыре тумбочки и несколько стульев. На стене висело зеркало. Уют невелик. Но Иоанне было все равно. Она не начинала жизнь сначала. Она уже знала, что от себя не уйти. Ей просто нужно было выжить, выжить, во что бы то ни стало. И инстинкт самосохранения - хранитель всего живого на  земле - подсказывал, что для нее это возможно только там, где ее никто не знает, среди людей, которые не видели ни ее счастья, ни ее горя. Нет, она не начинала новую жизнь, она хотела научиться жить дальше, хотя душа и сердце оставались за той чертой, которую она уже перешагнула. В двадцать три года, когда другие только начинают свою жизнь, она завершила круг. И почему-то  еще дышали, видела, слышала, ела, спала - в общем делала все, что делают живые люди, но жила только тем, что осталось за той чертой. А нужно было жить дальше. Жить во имя всего, что было, чтобы круг вырвался в спираль. Ибо, как это ни невероятно, иногда, чтобы не предавать любящих нас или любивших, мы должны выжить и научиться жить без них, научиться быть счастливыми и сильными. И тогда на следующем витке, может быть, возможно ...

                - Так что, пока к нам кого-нибудь не вселят, мы будем жить вдвоем. Распаковывай свой чемодан и располагайся, - и Нина непроизвольно подвинула чемодан, стоящий посреди комнаты, к кровати, расположенной слева от окна.

                - Что?.. Ну да! Я сейчас.

                Иоанна быстро соскочила на пол, одним махом задвинула чемодан под кровать, рядом с которой он теперь стоял, села на эту кровать, прислонилась спиной к стенке и сказала:

                - Теперь это мой дом.

                Нина, колдовавшая у стола, снова замерла от неожиданности с чашкой в руке. Она уже не первый год живет в общежитии, но никогда не слышала, чтобы кто-нибудь из жителей обоих "Люксов" называл свое жилье домом. Медленно повернув голову через плечо, она с любопытством рассматривала свою новую соседку. Та сидела, закрыв глаза. Нина взяла стул, подвинула его так близко к кровати, что, когда она села на него, их колени почти соприкасались, чуть наклонившись вперед и глядя в упор в это почти ничего не выражающее лицо, спросила:

                - А я тебе нравлюсь?

                Иоанна открыла глаза быстро, почти мгновенно, и сразу ответила:

                - Да.

                От неожиданности Нина отшатнулась на спинку стула. Она даже поежилась под пристальным взглядом  темно-зеленых глаз, выражение которых совершенно не вязалось с почти детским лицом и щегольски-легкомысленным видом девицы, сидящей перед ней на кровати. Все-таки Нина взяла себя в руки и, стараясь быть как можно непринужденнее, спросила:

                - Это почему же вот так сразу?

                - А я отвечу.

                Нина не спускала с нее глаз и все-таки не заметила, как сменилось выражение лица Иоанны, и сейчас даже нельзя было предположить, что эта девчонка умеет смотреть так, будто видит тебя насквозь.

                Я отвечу. Потому, что когда ты вошла, ты не спросила меня, кто я и что здесь делаю.

                Нина рассмеялась. Поставила стул на место. И, уже выходя из комнаты, чтобы сходить на кухню за чайником, остановилась в дверях, повернулась к этой забавной девчонке и сказала:

                - А, действительно, почему я не спросила у тебя, кто ты и что здесь делаешь? 

 

2

                В лаборатории, где Иоанне предстояло работать, встретили ее радушно. Им нужны были люди. Она получила уютное место с письменным столом и креслом в кабинете и огромный кусок лаборатории, заполненный различными приборами, установками и стендами, о назначении которых она или смутно догадывалась или вообще не имела никакого представления. Перед ней поставили ряд задач и предоставили самой себе. Она всем своим существом ощущала, что руководитель группы, в которую ее определили, невысокий, худой, бородатый, с невыразимо дерзкими, умными и черными, как угольки, глазами, исподтишка лукаво наблюдает за ней. И когда, после нескольких дней изучения схем, инструкций, технических паспортов и специальной литературы, которую кто-то заботливо каждый день подкладывал ей на стол, она незадолго до обеда резко крутнулась на своем кресле ( его стол стоял  позади нее) и сказала:

                - Мне нужны люди.

                Он вздохнул с облегчением, лицо его стало добрым, и, улыбаясь своими очень выразительными глазами, ответил:

                - Лаборанты Света Ласкина и Николай Цыганков, а так же мастер Галкин в вашем распоряжении.

                - А почему вы сразу об этом не сказали?

                - А зачем? А вдруг бы они вам не понадобились?

                - Вы издеваетесь надо мной, Борис Иванович?

                - Напротив. Я вами очень доволен.

                Они оба откровенно рассматривали друг друга и думали примерно одно и то же. Она: никак не пойму, страшен он или просто некрасив, а глаза дерзкие необыкновенно, кажется, смотрит прямо в душу, но почему-то это не вызывает протеста, потому что добр, да, ко мне добр несомненно, и умен, очень умен. Он: красива, аж душу ломит, а глаза так широко расставлены, как на рисунках про инопланетян, и такие огромные, что сразу в два и смотреть трудно, неужели еще и умна - это фантастика.

                - Значит довольны? Прекрасно! Тогда разрешите мне ненадолго уйти. Мне нужно встать на комсомольский учет.

                - Леш, смотри-ка, она еще и комсомолка! - Поделился своим восторгом один из инженеров группы Леонид Курников с другим инженером Алексеем Тропинкиным.

                Она снова резко крутнулась на своем кресле, но уже в сторону молодых инженеров, смотревших на нее с веселым любопытством.

                - Да. Еще да. А что?

                И снова обратилась к Борису Ивановичу:

                - Ну так как? Могу я отлучиться ненадолго?

                - Иоанна Константиновна, запомните раз и навсегда, вы можете ходить куда угодно и когда угодно, приходить на работу позже и уходить раньше или наоборот, и вас никто ни о чем не спросит, но при одном условии: вы должны хорошо делать свое дело. Вас это устраивает?

                - Если не шутите, то вполне.

                Она аккуратно собрала все книги и сложила их на край стола. Все, кроме одной, которую заложила сложенным вдвое листом бумаги и оставила на рабочем месте. Взяла сумочку и спокойно вышла, а в комнате стало как будто чуть-чуть темнее, уж очень яркое было на ней платье, белое с какими-то немыслимо большими и аппетитными фруктами.

                - Послушай, Борис, - толстенький Ленька Курников фамильярно сел на свой стол и, болтая ногами, которым в этот жаркий августовский день было не очень уютно в носках и черных туфлях, - ты откуда приволок к нам это чудо природы? Чем ты думал, я тебя спрашиваю? Нам нужен инженер. А ты кого привел?  Тоже мне руководитель группы! Да нас скоро жены всех троих на работу пускать не будут!

                - В его словах что-то есть, - глубокомысленно заметил Алеша.

                - Вы правы , ребята, но как это получилось, и сам не пойму. Вы же знаете, что мне от нашего завлаба ничего не добиться, вот и пошел я прямо к начальнику отдела. Посокрушались мы насчет Бурлакова, потом он сказал, что пришел я во время, что только что звонили из отдела кадров, и по территории предприятия в наш отдел идет новый инженер, предложил мне подождать, а пока суд да дело, составить квартальный отчет по нашей группе. Я, конечно, удивился, а он говорит, что раз двум тиграм тесно в одной клетке, то для пользы дела он будет сам курировать работу нашей группы.

                - Постой, постой, так мы теперь свободны! Ты это хотел сказать? - Всегда спокойный и выдержанный Алеша от волнения встал и заходил по комнате, потирая руки.                     

                - И ты молчал об этом все эти дни?! - Ленька слез со своего стола и перебрался в кресло, где только что сидела новенькая. - Сам знал, а нам не говорил?!

                - Да. Знал и не говорил. Мне нужно было к этому привыкнуть. Можете себе представить,

 как я обрадовался. Я даже писать не мог, сидел и умильно разглядывал нашего умного начальника. Больше всего на свете в этот момент я любил его совершенную лысину. Сзади меня скрипнула дверь, Игорь Иванович поднял голову, лицо его вытянулось, глаза сделались круглыми. Я хотел оглянуться, но не успел. За спиной воскликнули:

                - Игорь? Васильев? Игорек... Так вот, оказывается, где ты засекречен!

                - Ванька?! - место передо мной опустело. За моей спиной обнимались.

                - Неужели это ты? Здесь? Ты же...

                - Да это я. Здесь. И только я.

                - Ладно, ладно. Не волнуйся. Но почему все-таки здесь? Постой? А ты, случайно, не тот инженер, который идет к нам по территории нашего предприятия?

                - Тот, тот. Ну, напишу домой, тетя Света не поверит.

                Ну а я сижу в глупейшей позе спиной к событиям и думаю, что там за личность такая экзотическая с женским голосом, а зовут Ваня. Тут слышу опять голос Васильева:

                - Ну что ж ты, Русаков, там в бумаги уткнулся? Принимай своего инженера. Представляешь - землячка. Наши родители - соседи.

                Какой-то внутренний голос говорил мне: беги, Русаков, пока не поздно. Но бежать было уже поздно. До сих пор не могу опомниться. Глянул, и в душе что-то сломалось. Вот так-то. Даже не очень помню, что было потом.

                - Ладно, старик, ты не очень-то расстраивайся, поживем - увидим. Подумаешь, королева, Иоанна Константиновна Петрова, - сказал Леонид и бесцеремонно открыл книгу на заложенной странице. - Ну-ка посмотрим, что мы тут записали?  За три дня всего несколько строчек, специальную литературу как романы читаем. А я, как мальчик, бегаю в библиотеку за книгами. Надоело. Пусть сама ходит.

                - Что ты все ворчишь? Что она тебе сделала? У нее же допуска еще нет. Надоело тебе в библиотеку ходить, давай я пойду, - миролюбиво заметил Алеша.

                - Нет уж! Шеф мне это дело поручил, я и буду мучиться до конца, - проворчал Леонид, лениво разворачивая листок с записями. Он быстро пробежал листок глазами, потом еще раз и, протягивая листок своим товарищам, совершенно серьезно сказал:

                - Ребята, вы только посмотрите, что она здесь пишет.

                А на листке было написано:

                                1.Английский ( немедленно!!!). Роуз и Льюс  - все, что есть.

                                2. Спектральные приборы.

                                3. Каталоги спектров ( черно-белые, цветные?)

                                4. И Фарадей, обязательно Фарадей.

                                5. Два дня учиться у техника, два дня у лаборанта.

                - Это называется: хватать быка за рога, - задумчиво проговорил Алеша. - Джентльмены, а вам не кажется, что с сегодняшнего дня нам придется интенсивнее эксплуатировать свое серое вещество.

                - Боюсь, Алеша, ты, как всегда, прав. Ленечка, давай живо в библиотеку, да смотри, англо-русский словарь не забудь, вдруг понадобится. Каталог спектров, это же надо! И как это мне самому в голову не пришло. Исследуя спектральную активность газов, мы никогда не задумывались над спектральной активностью материала трубок и катодов. Ну, братцы, мы, кажется, заполучили настоящего инженера!

                - Рано радуешься, такую жар-птицу нам не удержать, - мрачно заметил Курников и, взяв с края стола книги, пошел в библиотеку.        

 

3

                Она шла по территории предприятия, залитая солнцем яркого летнего дня, удивляя немногих встречных людей. Она чувствовала, что все они смотрят ей вслед, но это ничего не меняло, потому что как только она отрывалась от дела или оставалась одна, душу сразу сжимала цепкая и холодная рука тоски. Но нужно было жить, жить во что бы то ни стало, за себя и за погибших сына и мужа. Но как жить? Но об этом потом. Сначала она придет в себя. Здесь в этом маленьком городишке хорошо: лес, озеро и всего в часе езды на электричке от Москвы, а там театры, музеи, выставки. Это пока. Но ведь есть еще работа. Работа, которая обещает быть интересной, и рядом умные, бесспорно, умные коллеги.

                В комитете комсомола симпатичная девушка заполняла соответствующие графы в ее анкете, время от времени задавая вопросы. Зашел молодой человек, показавшийся ей знакомым. Он посмотрел на нее с явным любопытством, заглянул в анкету и снова посмотрел на нее. Потом он подошел к столу, на котором стоял телефон, переложил с места на место какие-то бумаги, делая вид, что занят делом, затем постучал пальцами по стеклу, покрывающему стол, глядя при этом с отрешенным видом в окно. И, наконец, произнес:

                - Когда освободитесь, пожалуйста, зайдите на минуту ко мне.

                - Хорошо, - ответила она.                      

                Он ушел. А Иоанна, пока девушка выписывала ей прикрепительный талон, думала, о чем же он хочет поговорить с ней. Она теперь вспомнила, что это тот самый парень, который хотел снять ее с подоконника в день приезда.

                - Ну, вот и все. - Сказала девушка, подавая Иоанне прикрепительный талон. - Это вы отдадите комсоргу своего отдела. А сейчас зайдите к секретарю. Он вас ждет.

                - Куда идти?

                - Комната рядом.

                Он, действительно, ждал ее.

                - Проходите. Давайте знакомиться. Сорокин.

                - Петрова... Иоанна Константиновна.

                - Садитесь, пожалуйста.

                - Благодарю вас.

                Она села за длинный Т-образный стол, покрытый зеленым сукном, почти у самого конца. Он тоже сел на свое место во главе этого огромного стола спиной к окну. Она отметила, что у него более выгодная позиция, и усмехнулась про себя.

                - Значит, вы окончили пединститут?

                - Да.

                - А как же вы попали к нам?

                - Я поступала в аспирантуру в МГУ на физику плазмы, не прошла по конкурсу, но чем-то я их заинтересовала, и мне предложили годик поработать на вашем предприятии. Объяснила она как можно короче, все еще не понимая, к чему он клонит.

                - Вы к нам сразу после института?

                - Нет. Я уже работала в школе.  

                - Какие предметы вы вели в школе?

                - Физику и математику, но вообще я физик.

                - А сейчас кем будете работать?

                - Инженером-оптиком.

                - Так... так...

                - А в чем дело?

                Она понимала, что он этот разговор ведет неспроста, но почему-то не решается подобраться к сути. Нет. Она ему помогать не станет.

                - Ну ладно. Дело вот в чем. Есть у нас в городе оперативный отряд. Мы хотели бы предложить вам стать его членом.

                - Кто это "мы"?

                - Комитет комсомола.

                Она молчит. Она не хочет становиться ни членом оперативного отряда (она даже понятия не имеет, что это такое), ни вообще чем бы то ни было заниматься, кроме работы. Она устала. У нее нет сил ни физических, ни душевных. Весь последний год, как одно мгновение, пролетел перед глазами. Она, молодая учительница с огромной часовой нагрузкой в школе, - секретарь совхозной комсомольской организации. Заседания бюро и беготня по бригадам, ругань, уговоры, внушения. А потом за три-четыре километра бредешь по грязи домой, усталая, голодная. А дома ждут непроверенные тетради, неотложные домашние дела и еще много умных книг, которые надо обязательно прочитать в эту зиму, иначе не сдать экзамен в аспирантуру. И под утро теплые ручки сына обовьются вокруг шеи, ласковые губки прошепчут на ушко:

                - Мамочка, ложись скорее спать, тебе рано вставать.

                А потом этот дикий пожар ... Она вздрогнула и, побледнев, схватила себя за горло, как делают люди, когда им не хватает воздуха.

                - Что с вами? Вам плохо?

                - Нет-нет. Я вас слушаю. Я вас очень внимательно слушаю.

                А потом была больница. Ей так и не сказали, сколько дней она пролежала без сознания. И вот теперь она здесь. После четырех часов дня она свободна и может делать все, что захочет. Нет, она ни за что не станет членом оперативного отряда. Вызывающе смотрит она на Сорокина. Сейчас он будет говорить ей о ее совести, о комсомольском долге. Ей самой не раз приходилось говорить все это в подобных обстоятельствах. Она наизусть знала, что он ей скажет. И все-таки она откажется. Она очень устала. А Сорокин тем временем продолжал:

                - В отряде имеется несколько групп: группа ОБХСС; агитационная группа, которая занимается борьбой с сектантством и пьянством, разбирает семейные и квартирные скандалы; оперативная группа, которая следит за порядком и задерживает правонарушителей; группа по борьбе с детской безнадзорностью. Вот в этой группе мы и хотим предложить вам работать.

                Она опускает голову. Она не будет работать ни в этой, ни в какой-нибудь другой группе отряда.

                - В этой группе у нас работают замечательные ребята. Например, Алексей Лазарев. Он уже второй месяц работает пионервожатым в лагере для детей, склонных к правонарушениям. А вообще он рабочий, занимается в вечернем институте. Хороший парень! Командир этой группы Юра Потоцкий. Он инженер и уже несколько лет занимается этим делом. Они многого достигли, но работы в этой области еще непочатый край. И я думаю, что вы, как педагог, могли бы оказаться им полезны.

                Она, как педагог. Так вот в чем дело! Люди, не имеющие никакого отношения к педагогике, занимаются воспитанием детей, самых трудных детей. А она педагог: ей и карты в руки. Она не имеет морального права отказаться. Он это знает. Он действует наверняка. И все-таки она откажется! Решение принято. И она улыбается улыбкой человека, которому жаль, что красноречие собеседника пропало даром. На лице Сорокина появилась растерянность. Он не ожидал отказа. И все-таки, правда, совершенно безнадежно, он спросил:

                - Ну так что вы ответите мне на это?

                - Я согласна.

                Он удивлен и даже разочарован. Ведь у него в голове уже проносятся те веские и резкие слова, которые он должен сказать этой расфранченной кукле. Она встала. Ей было даже немного жаль Сорокина. Этот человек не знал и не мог знать, что в эти несколько минут она пыталась отречься от себя и не смогла. Ей было грустно. Нужно было начинать новый этап жизни, а сил почти не осталось.

                - Значит, я могу сказать ребятам, что вы согласны?

                - Да, можете сказать. До свидания.

                Она вышла из кабинета, аккуратно прикрыв за собой вечно хлопающую дверь. А он откинулся на спинку кресла, достал платок и вытер неожиданно вспотевший лоб. Что там было у нее на платье? Груши или яблоки? Впрочем, какая разница! Ну и фрукт! Второй раз она загнала его в угол. А он, Александр Иванович Сорокин, секретарь комитета комсомола на правах райкома, не был размазней. Красивый, умный, талантливый инженер, запевала и заводила, он был любимцем всей молодежи городка, пользовался огромным авторитетом и вот уже второй год с успехом руководил комсомольской организацией этого большого предприятия. Иногда он с горечью еще  вспоминал свои замыслы, так и оставшиеся незавершенными, но работа секретаря ему нравилась, не смотря на все неприятности, хлопоты, бесконечность рабочего дня, она давала ему многогранность общения, широкое поле деятельности и масштабность, необходимые его натуре. Он уже привык, что его уважают, что к его мнению прислушиваются, а в последнее время его слово  все чаще и чаще становится решающим при обсуждении многих вопросов. И даже шутливая кличка Вождь, которой называли его близкие друзья, льстила его самолюбию. Все в его жизни было нормально: работа, любимая девушка, друзья, перспективы на будущее. А эта девица, неизвестно почему, с первой встречи поселила в его душе какое-то предчувствие беды. Тогда, в первый раз, он попытался отмахнуться от этого ощущения, но, поднявшись к себе на третий этаж, он обнаружил, что ее комната находится как раз напротив. И с этой минуты ощущение тревоги его больше не покидало. С появлением Петровой окно в комнате почти всегда было свободно от штор и открыто настежь. И даже, если она не сидела на подоконнике, а она продолжала на нем сидеть по вечерам, можно было видеть все, что происходило в этой комнате. И он каждый вечер, когда включал свет и подходил к окну, чтобы задернуть шторы, злился. Открытое окно напротив словно смеялось над ним, уличая его в намерении заняться неблаговидными делами. В обоих общежитиях было только еще одно такое окно, вернее балкон, которое не знало штор. Окно комнаты №70 в их мужском общежитии, но оно выходило на улицу, и жил там Юрка Потоцкий. Юрка Потоцкий. А почему он, собственно, о нем вспомнил? Почему?.. Почему?.. Да ведь они ужасно похожи! Похожи? А чем же? Чем же они похожи? Ну да, непредсказуемостью своих поступков! И еще это ощущение тревоги. Раньше он испытывал его только в присутствии Юрки, словно чего-то не доделал или забыл отдать старый долг. Интересно, не из-за этого ли ощущения он предложил Петровой пойти в оперативный отряд. Саша даже рассмеялся. Каждый раз при встрече Потоцкий, вперяя в него свои огромные, всевидящие глаза, обвиняет его в том, что он не занимается пополнением отряда. А ведь отряд - детище комитета комсомола. Ну что ж, сегодня он им нашел "кадру". Продолжая улыбаться. Сорокин подвигает к себе телефон и набирает номер командира оперативного отряда.

                - Пчелкин? Привет, говорит Сорокин. Я вам человека нашел в группу Потоцкого.

                - Человека, говоришь? А Юры сейчас нет, он в лагере  и пробудет там до конца отпуска, это еще недели две. А он в свою группу сам людей набирает, ты же знаешь его.

                - Смотри, Пчелкин, кадр интересный и Потоцкому, думаю, подойдет. Вы бы пока обработали ее. Пошли к ней кого-нибудь понапористей и позавлекательней, а то она в любую минуту может передумать, а Юрка потом опять будет меня грызть за то, что у него нет людей.

                - Так это девушка? Юра девушек к себе не берет.

                - Эту возьмет.

                - Ой ли! Или ты нашего Потоцкого не знаешь?

                - Именно потому, что я его хорошо знаю, я предлагаю вам этого человека. Впрочем, решайте сами, только потом не говорите, что я вам не помогаю.

                - Ну ладно. Пошлю к ней Максима Викторова.

                - Ай да, тезка! Силен! Против Викторова ни одна женщина не устоит. Записывай координаты: отдел 300, группа Русакова - Петрова Иоанна Константиновна.

                - Ого! Громкое имя!

                - Вот так. Других не держим! Ну пока!

                Сорокин положил трубку. Подумал, что он бы с удовольствием посмотрел, как встретятся Викторов и Петрова, но срочные дела надолго отвлекли его от оперотряда и Петровой.

                                                                               

4

                Возвращаясь в отдел, Иоанна думала о том, что не получилось у нее спокойной жизни. Где-то в глубине души она, не признаваясь в этом самой себе, радовалась, что осталась прежней, что жизнь не искорежила ее, а только здорово скрутила. Будут снова тревоги, снова бессонные ночи, будет на счету каждая минута, будут удачи и разочарования. Для нее начиналась новая жизнь среди новых людей. И именно сейчас она перешагивает ее порог, в эту минуту, когда осознала, что отдала себя тем, кого еще не знает. Это получилось помимо ее воли. И все-таки это было итогом прожитых лет, убедительным доказательством того, что она не может жить иначе.

                Вернувшись в отдел, она, не заходя в инженерную комнату, прошла прямо в лабораторию. Там Коля Цыганков возился с самописцем.

                - Коля, здравствуйте! Я хочу вас попросить показать мне наше хозяйство.

                - Пожалуйста, Иоанна Константиновна.

                - Да, боже мой! Коля, зовите меня как-нибудь попроще. Иванной, если вам так нравится; Инной, так зовут меня дома; Ванькой, так звали меня в школе и в институте. Как хотите, только не так напыщенно и на "ты", если это вас не шокирует. Я думаю, так будет проще работать.

                - Я согласен. Если позволишь, я буду называть тебя Ваней. Называть такую красивую девушку мужским именем - это забавно.

                Она доверительно положила руку ему на плечо.

                - Ваня, так Ваня. Давай, Коля, работать.

                И они погрузились в джунгли проводов, приводов, вакуумных насосов, газовых трубок, самописцев, спектральных приборов разных типов и назначений. Несколько раз в лабораторию заглядывал Борис Иванович, но они его даже не заметили. Потом, когда с обеда пришла Света Ласкина, она тоже как-то неожиданно для себя включилась в их возню с приборами, в душе удивляясь, как это ей самой  не пришло такое в голову. Она уже год здесь работает и только механически включает и выключает приборы, а если что разладится, зовет Колю или кого-нибудь из мастеров. А оказывается, это даже интересно: разобраться во всем самой. И у нее возникает какое-то теплое чувство к этой новой ее начальнице. И вовсе она не задавака, как показалось вначале, и руки не боится запачкать. Руки-то можно вымыть, а вот такое красивое платье пачкать не к чему.

                - Иванна, надень халат, - Света достает из шкафа новенький халат и протягивает его Петровой. Иоанна с благодарностью смотрит на Светлану, она понимает, что это жест признания. Это неожиданно, утром ее не обрадовала перспектива работать с этой девушкой, накануне Иоанна слышала, как та ругалась с Курниковым, не желая выполнять его распоряжения. А тут такое расположение. С чего бы это? Но эта мысль не долго владеет ее вниманием. Она снова с головой уходит в изучение своего хозяйства.

                В конце рабочего дня, когда она, вымыв руки и аккуратно повесив халат на отведенное ей место в шкафу, дописывала план работы  для Светы и Коли на завтра, она услышала, как Коля, приоткрыв дверь лаборатории, позвал ее из коридора тоном заговорщика:

                - Ваня, иди-ка сюда, тут к тебе пришли.

                Подходя к двери, она услышала приглушенный шепот:

                - А мне сказали, что это девушка.

                - Девушка и есть. Сейчас увидишь, только не падай.

                Иоанна решительно распахнула дверь, шагнула и замерла в этом порыве, потому что шагать было некуда. Прямо перед ней стоял высокий молодой мужчина, лет двадцати семи. Буйный вьющийся чуб падал на крутой лоб, яркие синие глаза быстро меняли свое выражение от безмерного удивления через невольное восхищение к дерзкой и вызывающей насмешке.

                - Это с вами сегодня Сорокин разговаривал?

                - Да, - сказала она, не отводя взгляда, но, невольно отступая в лабораторию, давая возможность ему войти.

                - Ну и как?

                - Вы же знаете. Иначе, зачем бы вы пришли сюда демонстрировать мне свое презрение? Вы посмотрели на меня. Я вам не понравилась. И вы решили, что я вам не подхожу.

                - Ну, это мы еще посмотрим, - в Максиме заговорил дух противоречия.

                Она словно читала его мысли, и с этим он не мог вот так, без всякого сопротивления, примириться.

                - А вам не кажется, что я тоже еще буду смотреть. И мои выводы будут зависеть от того, насколько понравитесь мне именно вы, поскольку сейчас именно вы представляете ту организацию, в которую мне предлагают вступить.

                Максим ошалел. Эта раскрашенная выдра почти слово в слово повторила те слова, с которыми Пчелкин направил его сюда. Да, в ней, действительно, что-то есть. Надо исправлять положение. И он примирительно протянул руку.

                - Викторов. Максим.

                - Петрова.

                Ему было приятно ее твердое, почти мужское рукопожатие. Перед Максимом стоял человек, уверенный в себе и знающий себе цену. Будучи сам сильным, честным и открытым человеком, он уважал себе подобных. Он с удивлением заметил, что ее красивые зеленые глаза смотрят на него без тени кокетства очень серьезно.

                - Вот. Ознакомьтесь, пожалуйста, это устав нашего отряда. - Он протянул ей папку с несколькими печатными листками. Иоанне бросилось в глаза обручальное кольцо на правой руке. Это ей понравилось. Такие обычно кольца не носят. Она не знала, что Максим тоже часто прятал свое кольцо в карман. Он и сам не смог бы сказать, зачем одел его по дороге сюда, но с этой минуты он больше никогда не снимет с руки свое обручальное кольцо.

                - Хорошо. Я прочту.

                Она открыла папку. "...член оперативного отряда должен быть честным, принципиальным, непримиримым к пережиткам прошлого..." Иоанна снова подняла глаза на Максима. Он, склонив голову, внимательно наблюдал за ней, но в его глазах опять было безмерное удивление. Встретившись с ее взглядом, он круто повернулся и ушел, не сказав больше ни слова.

                Максим шел очень быстро. Он не заметил,  как  прошел проходную и был уже на полпути к штабу, где они договорились встретиться с Сашей Пчелкиным, а в голове все еще билась беспокойная мысль. Как они похожи! Как сильно они похожи! Не внешностью, конечно. Чем же тогда? Он уже сто раз задал себе этот вопрос и сто раз не мог на него ответить. Но ощущение у него было такое, что он поговорил не с незнакомой девушкой, а со своим товарищем по отряду Юркой Потоцким. Вот только на рукопожатие Юрка отвечает более вяло, как бы торопливо, словно не желая терять время на бессмысленные церемонии.

 

5

                Был еще ранний вечер, и в штабе отряда никого, кроме Саши Пчелкина, не было. Он ждал Максима. Что-то в тоне Сорокина не давало ему покоя. Сорокин - парень не простой. Да и отношения у него с отрядом сложные. Не то, чтобы у отряда были прямые претензии к комитету комсомола, нет, этого не было. А вот дружбы тоже нет. По традиции в отряд всегда принимались очень хорошие люди, можно сказать, лучшие люди предприятия, которое, собственно, было сердцем этого небольшого городка. За последний год в отряд пришло только два человека, и это не были посланцы комитета комсомола. Этих людей нашли сами члены отряда. Ни Пчелкин, ни Совет Командиров вовсе не думали, что на предприятии перевелись стоящие люди. Но все они чувствовали, что престижность отряда, как организации, которая делает общественное мнение в городе, ослабевает. И главная роль в работе с молодежью перешла в руки комитета комсомола. Саша понимал, что это хорошо и правильно. Именно отряд вырастил в своих рядах почти всех членов нынешнего комитета комсомола. И нет ничего удивительного в том, что комитет комсомола стал организатором и вдохновителем всех начинаний молодежи города, а на долю отряда осталась вся черная работа по организации порядка. Но в душе он понимал и ребят, и не только понимал, но и был на их стороне. Он ведь был их командиром. Саша любил своих товарищей по отряду, уважал их и преклонялся перед их огромной работой, которую они вели, не считаясь ни со временем, ни со своими личными интересами. Иногда даже возникало такое ощущение, что дела отряда и есть личный интерес его членов. А, впрочем, так оно, пожалуй, и было. Но работы этой не было видно. Она совершалась в темноте ночных переулков, в ночных рейдах по электричкам, в комнатах штаба, в квартирах некоторых граждан, совершалась тихо. Отряд умел говорить и громко, во весь голос. И голос этот был суров, справедлив и бескомпромиссен. Его боялись. Но члены оперативного отряда держались в тени. На высоких собраниях их хвалили и награждали редко, можно сказать, почти не хвалили и не награждали. Но в отряд  действительно попадали люди из огня и стали. Они были равнодушны к внешнему признанию. Главной их гордостью было сознание того, что, только благодаря им, город уже несколько лет мог спокойно работать и отдыхать, не боясь нарушения покоя со стороны пьяниц и хулиганов, В городе был порядок.

                Члены оперативного отряда с гордостью носили на груди свой отрядный значок. Одни их боялись, другие уважали, третьи восхищались, но понимали не многие. А все было достаточно просто. Люди, работающие в отряде, были романтиками, можно даже сказать, они были отчаянными романтиками. Все они принадлежали к тому удивительному племени людей, которые живут для других. Они как лидеру молний прощупывают проходы в будущее, а потом уже общество всей своей силой и мощью идет по дороге, разведанной ими. И великая ценность таких людей в том, что они, как правило, не сознают этой своей важной миссии. А те, которые в силу большого ума и сознают это, просто скромны. Все это мудрый Саша Пчелкин хорошо понимал и не осуждал своих ребят за то, что нужная, в настоящее время очень активная, но несколько парадная деятельность комитета комсомола раздражает их. Да и не раздражение это было, а чувство сродни тому, которое испытывают родители, следя за успехами своих знаменитых детей, которым некогда бывать дома.

                Разговор с Сорокиным не выходил из головы. Сорокин хоть и не был в прошлом членом отряда, но именно отряд нашел его и рекомендовал парткому его кандидатуру на пост секретаря комсомольской организации. И вот за год работы Сорокин предложил отряду только первого человека. Саша никак не мог понять, то ли Сорокин и в самом деле нашел интересную личность, то ли поскорее хочет избавиться от нападок Юры Потоцкого и посылает к ним первого, кого удалось заманить Кстати это особа женского пола. Конечно, это не криминал. В отряде девушки были и даже очень деловые. Взять хотя бы Серафиму, Элеонору, Альбину... Саша хмыкнул. Он никогда раньше не обращал внимания на то, что у девчонок отряда такие громкие, даже вычурные,  имена. Да и эта, о которой говорил Сорокин, им не уступит, видно, быть ей в отряде. Интересно, что о ней Викторов скажет. Кстати, пора бы ему уже и прийти.

                Но Максим пришел только спустя еще полчаса. Саша уже прочитал в журнале записи вчерашних дежурных, там не было ничего срочного или интересного, кроме ехидной приписки Симы: "Пчелкин, мы начинаем забывать твое лицо". А он, действительно, последнее время приходил в штаб только сразу после работы. Читал журнал дежурств, с удовольствием убеждался, что все в порядке, подписывал лежащие на его столе бумаги и, пользуясь летним затишьем, уходил, чтобы вечером поработать над диссертацией. Не то, чтобы он рвался в науку, это наука требовала от него аккуратного завершения темы, над которой он сейчас работал. Саша и сам не заметил, когда отчет превратился в диссертацию, и теперь, на завершающем этапе, пути назад не было.

                Прочитав записку,  Саша улыбнулся, захлопнул журнал, положил его аккуратно на край стола и начал подписывать "Сигналы". В этот момент в комнату стремительно влетел Викторов. И в самой просторной комнате штаба сразу стало тесно.

                - Привет, Пчелкин!

                - Здоровались уже.

                - Ну, как твоя диссертация, командир?

                - Не юли! Очень тебя моя диссертация интересует, как же! Рассказывай. Кстати, где папка с уставом?

                - Как где? Доставлена по назначению.

                - Но это же против традиций. Ты не должен был командирский экземпляр устава отряда оставлять в руках незнакомого человека.

                - Подожди. Если ты ее примешь в отряд, еще много традиций будет нарушено

                - Ладно. Сядь и объясни все по порядку. Почему ты не подождал, пока она не прочитает устав, и не взял папку?

                - А она не стала его читать, - Максим поставил стул посреди комнаты, оседлал его и положил подбородок   на сложенные на спинке стула руки, - она принялась его сразу изучать, и уже после первой фразы посмотрела на меня так, что я понял, что должен уйти.

                - И ты ушел?

                - Конечно.

                Саша удивился. Кроткий Викторов - это что-то новенькое. Нет. Тут что-то другое.

                - Она тебе не понравилась? Да?

                Максим пожал плечами. Саша видел, что он злится. Викторов был человеком импульсивным. И все, что он не понимал или по каким-то причинам не принимал, вызывало в нем такую ярость, что порой его трудно было удержать от взрыва. Но отряду Максим был предан беззаветно, и ребята его любили. Сейчас Максим опять был на грани взрыва. И все-таки Саша решил выяснить в чем дело.

                - Ну что ты плечами пожимаешь? Ты же славишься своей прямолинейностью. Да! - да. Нет! - нет. Я верю твоему социальному чутью. Не нравится тебе - не возьмем в отряд. Завтра позвоню Сорокину и скажу, что она нам не подходит.

                Максим вскочил со стула и глянул на Сашу так, что тому показалось, что в глазах Викторова полыхнули язычки голубого пламени.

                - Да я не знаю, что тебе сказать! Понимаешь? Нравится, не нравится - это не тот случай О ней нельзя так сказать. О ней вообще никак нельзя сказать. Ее нужно видеть, разговаривать. Придет - сам увидишь

                - А ты уверен, что придет?

                - Нет, не уверен.

                - Кстати, ты сказал ей, куда идти?

                - Нет, не сказал. Не успел.

                - А говоришь, придет.

                - Если решит - придет. И сегодня придет, или не придет совсем. Так что, командир, если хочешь удовлетворить свое любопытство, то будь сегодня в штабе. А я домой сбегаю, Татьяна ждет. Думаю, успею к тому моменту, когда будет нарушена очередная традиция.

                Пчелкин тоже собрался было сходить домой, он жил рядом, но тут пришла Сима.

                - Пчелкин! Ну надо же! Вот что значит вовремя напомнить о себе. А как ты думаешь, вол

ки еще живы?

                - Сдохнут! Викторов торжественно обещает, что сегодня сдохнут.

                - Ну дела! Саша, а я хочу посоветоваться с тобой в одном деле...

                - Давай. Сейчас самое время, пока никого нет.

                - А ты что, ждешь кого-то?

                - И да и нет. Сам не знаю. Посмотрим. Так, что там у тебя?

                - Я еще не до конца все продумала, но это о Максиме. Ты же знаешь, я его очень люблю, но мы не можем больше мириться с тем, что он дает волю рукам. Уже прошли те времена, что только сила решала: мы или они. Сегодня у нас должны быть другие методы. А Максим все еще полагается только на свой кулак. Может, мы припугнем его, что исключим из отряда. А?

                - Вот он придет сегодня, ты ему все это и скажи.

                - Ты что! Ты же знаешь, что здесь будет! Только Потоцкий может на него влиять. Но Юрки нет уже две недели, и я боюсь, что что-нибудь случится.

                - Ладно. Придет Викторов, поговорим.

                - Хорошо. Я пока составлю новые "Сигналы", по дороге зашла в милицию и взяла материал. Ты сразу и подпишешь. - И она ушла в соседнюю комнату.

                Саша посмотрел ей вслед. Она было такая маленькая, что достигала ему, очень высокому человеку, только до пояса, и он чувствовал себя нормально только тогда, когда говорил с Симой сидя. У нее была большая голова, большие и печальные глаза и очень короткая шея, как у всех горбатых людей. Но горба у Симы не было.

                Пчелкину казалось, что Сима в отряде была всегда. Она была старше всех и, как будто разуверившись в своем личном счастье, считала отряд своей семьей, а себя матерью этого большого и беспокойного семейства..Сима вникала во все дела отряда и в личные дела каждого  члена отряда. И не только вникала, но и активно влияла и не отряд и на судьбы  людей. Отдавая все свои душевные силы своим товарищам, она искренне верила в то, что имеет право вмешиваться в их личную жизнь. Сима считала себя человеком объективным и умела убедить своих товарищей, что ей со стороны лучше видно, как нужно поступать в том или ином случае. Иногда кто-нибудь дерзал поступать по-своему, вопреки ее советам, Сима искренне удивлялась и, склонив голову, смотрела на этого человека с грустной и застенчивой улыбкой всепрощения и понимания, как смотрят матери на шалости своих детей. И в конце концов все устраивалось так, как хотела она. Она была абсолютно убеждена, что желает людям добра, и, заставляя других делать то, что им делать совсем не хотелось, никогда не испытывала даже тени сомнения в своей правоте. И эта уверенность каким-то образом оборачивалась доверием к ней. И люди, порой, сами вверяли свои судьбы в ее руки. Саша часто думал о том, что какое это счастье, что такая огромная душевная сила направлена на добро, а не во зло людям.

                Приходили и уходили по своим делам ребята. Сима принесла новые "Сигналы". Саша подписал их. К Симе пришел один из ее подопечных алкоголиков, и она увела его в рабочую комнату. Саша слышал, как они бурно о чем-то говорили. Пришел Максим. Он, молча, выразительным кивком спросил: "Ну как, пришла?" Саша так же молча отрицательно покачал головой.

                - А там Сильченкова воспитывает свою очередную жертву? - Викторов показал на соседнюю комнату.  Он направился туда, сделав зверское выражение лица. Максим любил дразнить Симу. И они часто ругались, правда, беззлобно и так же бурно мирились. Вокруг Максима вообще все бурлило и ходило ходуном.

                И тут они оба услышали звонкий голос, который слышно было еще с лестницы, ведущей в их подвал:

                - Скажите пожалуйста, где мне найти штаб оперативного отряда? Мне сказали, что в этом подвале. А здесь написано: "Народная дружина".

                Викторов метнулся к входной двери и распахнул ее:

                - Все правильно. Это здесь. Заходите.

                И она вошла, сверкая золотом волос, белизной платья, очень короткого с рисунком из ярких фруктов, на немыслимо высоких каблуках, держа в руках красную командирскую папку и с любопытством глядя по сторонам. Пчелкину почему-то захотелось схватить тряпку и вытереть пыль, которую он увидел кругом, вымыть пол и еще что-нибудь сделать, чтобы приглушить этот контраст между ней и всем, что было в этой комнате. Значительным усилием он удержал себя на своем командирском месте, посмотрел на Викторова и, увидав его торжествующее лицо, даже почувствовал благодарность к этому бесшабашному парню за то, что он успел предупредить его.

                - Проходите. Садитесь, пожалуйста. - Саша показал на стул, стоящий по другую сторону его стола; стул, где обычно сидели члены отряда, беседуя со своим командиром. С новенькими Саша беседовал в рабочей комнате. Он тут же поймал торжествующий взгляд Максима и встал, чтобы пригласить гостью в рабочую комнату. Но случилось так, что он встал только для того, чтобы пожать свою руку, которую она уже протянула.

                - Петрова, - сказала она просто, крепко пожав его руку, и решительно опустилась на предложенный ей стул.

                Она с удивлением разглядывала необычно высокого Сашу, который замешкался и теперь вынужден был подойти к шкафу, делая вид, что ему что-то там нужно. Наконец он вернулся, сел напротив нее и, уже не обращая внимания на торжествующего, но притихшего Максима, который скромно присел на краешке дивана, сказал:

                - Значит, вы все-таки решили прийти к нам?

                - Да. А вас это удивляет?

                - Признаться, да.

                - Вас шокирует мой вид?

                Саша сделал какое-то неопределенное движение, хотел что-то сказать, но она его остановила:

                - Конечно шокирует. Но это ничего не значит. Я могла выглядеть совсем иначе, скромно и строго, и иметь самые непристойные мысли и взгляды. Считайте, что мне так сейчас проще жить. И принимайте такую, какая я есть. Или не принимайте.

                - Ну, это, пожалуй, ваше дело: что и как носить и как выглядеть. Но мне кажется, вы не совсем понимаете, чем мы все здесь занимаемся, и что вам предстоит, если вы с нами останетесь.

                - Мне тоже так  кажется. Вот я и пришла, чтобы мне разъяснили. Я внимательно изучила ваш устав и клятву члена оперативного отряда. Похоже на игру взрослых в тимуровцев. Но мне нравятся правила этой игры, и, если найдете возможным меня принять, я с вами.

                Саша аж задохнулся от возмущения. Что это она говорит?! И вдруг с потрясающей ясностью осознал, что всего час назад, он думал почти то же самое о себе и о своих товарищах, только не так обнаженно и откровенно. Пчелкину нужно было выиграть время для обдумывания ответа. И он сказал:

                - Вам, конечно, не раз говорили, что у вас обманчивая внешность.

                - Представьте себе, нет. Ведь люди чаще всего так и не могут решить, как они ко мне относятся. А тех, кто ко мне относится хорошо, моя внешность не интересует.

                - Так. А если вы все-таки останетесь у нас, ну хотя бы на испытательный срок, чем бы вы хотели заняться?

                - Сорокин говорил, что у вас есть группа, которая занимается подростками. Это мне ближе всего.

                - Потоцкий девушек к себе не берет!

                - Потоцкий - это кто?

                - Потоцкий - это командир группы по работе с подростками.

                - А что, он у вас ярый женоненавистник?

                Пчелкин невольно хмыкнул.

                - Да я бы так не сказал.

                - Саша, а ведь Юра, пожалуй, ее возьмет к себе, - это сказала Сима, и Пчелкин  вздрогнул от неожиданности.

                Он не заметил, что Сима здесь, и даже не мог определить, когда она появилась в этой комнате. Это ему не понравилось. Саша очень дорожил своей репутацией наблюдательного человека. И в отряде все знали, что от его глаз ничего не укроется, и если он присутствует, значит -  видит. Он повернулся к дивану. Сима сидела рядом с Викторовым на самом краешке, и они оба внимательно смотрели на него и Петрову.

                - Почему ты так думаешь?

                - Еще не знаю, но мне так кажется.

                Саша снова повернулся к Петровой.

                - Но без Юры мы  этот вопрос решить не можем, а он приедет недели через две.

                - Очень хорошо. Мне это время потребуется, чтобы освоиться как следует на работе. А когда приедет ваш Потоцкий, вы меня позовете. Идет?

                - Вы можете приходить сюда по вечерам, привыкните пока, познакомитесь с ребятами, - не очень уверенно предложил Саша.

                - И познакомлюсь, и привыкну, но не раньше, чем вы договоритесь между собой и все-таки рискнете принять меня в отряд.

                Она встала, собираясь уйти, но остановилась в раздумье и вдруг, обращаясь ко всем сразу, спросила:

                - Да. Пока я еще здесь, не позволите ли вы мне познакомиться с историей вашего отряда. Какие-нибудь альбомы, фотографии, дневники, конечно, если это не секретные документы.

                И тут Иоанна увидела, что лица у всех троих буквально вытянулись. Не поняв в чем дело, она решила, что ей лучше уйти и, улыбнувшись, сказала:

                - Впрочем, ладно как-нибудь потом. До свидания! - И быстро вышла из комнаты.

                А они, молча, в полной тишине слушали, как цокают ее каблучки по каменной лестнице, ведущей из подвала, где был расположен штаб оперативного отряда. Потом все, как по команде, повернулись к окну, мимо которого прошли ее стройные загорелые ноги, и только потом посмотрели друг на друга. И невольно рассмеялись. Выражение на всех лицах было просто неописуемым.

                - Послушай, Пчелкин, а почему у нас нет истории отряда? - Спросил Максим. И было непонятно: шутит он или говорит серьезно.

                - Вот ты и займись этим, может быть драться будет некогда, - огрызнулся Саша, понимая, что не прав, но был просто не в силах сдержать раздражение и недовольство собой, которые возникали всегда, когда он уличал себя в том, что какое-то дело сделал не совсем хорошо.

                - Саша, да ты не нервничай. Ты тут ни при чем. - Успокаивала его Сима. - Но все-таки странно, что мы сами до сих пор до этого не додумались. А ведь сколько замечательных людей прошло через наш отряд! И какие дела мы делаем! Ну и Петрова. Слушай, Максим, а ты свози ее в воскресенье к Юрке. Если он ее возьмет, я думаю, отряду от нее польза будет.

                - Ничего не выйдет, - возразил Максим, - в это воскресенье у меня дневной рейд по электричкам.

                Сима выразительно посмотрела на Пчелкина и, стараясь быть как можно непринужденнее, сказала:

                - Подумаешь, рейд. Сейчас тихо, время летних отпусков, людей мало, можно одно воскресенье и пропустить. Правда, Саша? - Она повернулась к командиру, как бы ища у него поддержки, и он поощрительно подмигнул ей.

                - Да бросьте вы перемигиваться! Что вы из меня дурака делаете? - Возмутился Максим. - Я же знаю, что Сильченкова о своих пьяницах беспокоится, боится как бы я, упаси боже, их не покалечил! А тут такой предлог. Максим, помоги! Максим, отвези! Великое дело для отряда сделаешь. Как же! Я лучше с пьяницами буду сюсюкать, чем с этой Петровой иметь дело, да еще одному!

                - Что боишься? - Сима попыталась сыграть на самом уязвимом месте Максима - самолюбии.

                Но реакция была совершенно неожиданной

                - Да боюсь. Представь себе, боюсь. Боюсь, что она меня перевоспитает  раньше, чем ты.

                И он ушел, хлопнув дверью.

                - Поедет, - сказала Сима и тут же почувствовала, что, если она и выиграла, Викторов в долгу не остался.

                Что-то больно кольнуло ее в самое сердце. Она спокойно попрощалась с Сашей, предварительно уточнив, кем заменить группу Максима на это воскресенье. И только оставшись одна, решила разобраться в причинах этой, неизвестно откуда взявшейся, боли. Сима всегда считала Максима красивым и  сильным, но примитивным. Поэтому относила к своим лучшим делам женитьбу Максима на молодом инженере своего сектора - Танечке. Симе казалось, что этим она внесло интеллектуальное начало в стихийную жизнь Викторова. Но что интересно, именно после свадьбы, их отношения начали как-то странно обостряться. В последнее время все чаще и чаще Максим, который только под ее давлением окончил вечернюю школу, показывал ей, ведущему инженеру Сильченковой, что он не так уж глуп, как она  считает. Сима привыкла к мысли, что понимать людей, чувствовать любые движения их душ - это ее привилегия. И вот сейчас Викторов одной короткой фразой дал ей понять, что знает и понимает ее гораздо лучше, чем она его. Он беззастенчиво высказал вслух мысль, которую она, едва осознав, пыталась спрятать в самых дальних тайниках своей души. Он недвусмысленно дал ей понять, что, если Петрова станет членом отряда, она, Серафима Сильченкова, уже не будет властвовать над умами и сердцами людей. Но к чести Симы она на самом деле в душе была  порядочным и добрым человеком. Испытав впервые в жизни Жгучий, невероятно болезненный укол ревности, она сумела взять себя в руки. "Ну и пусть, - сказала она себе, - если это для пользы дела, пусть будет так. Еще неизвестно, согласится ли Юра взять эту девицу." И сразу почувствовала, что на душе стало легче. Прошла злость на Максима. Осталось только удивление от открытия, что она не такая уж всевидящая и всезнающая, какой себя считала раньше. И не смотря на то, что Петрова, конечно, произвела на нее впечатление, она сейчас думала только о Максиме. Ведь это Максим заставил ее усомниться в самой себе.

 

6

                В воскресенье утром Иоанна наглаживала на подоконнике свой любимый сарафан, красный с шнуровкой на груди. У нее не было определенной цели. Но зато настроение было просто замечательное. Первый раз в этом году она улыбалась наедине с собой. Улыбалась просто так: яркому летнему дню; тому, что ей повезло с соседкой по комнате; что все хорошо на работе; от слабой надежды на то, что она еще оживет. Это началось с момента пробуждения, когда открыв глаза она обнаружила, что ее не пугает наступающий день. Боль пришла почти сразу. Но первое ощущение солнца и синевы утреннего неба оставили в душе почти забытое чувство радостного удивления, с которым она просыпалась всего год назад, считая свою жизнь великим чудом. Природа наградила ее редким даром: уметь быть счастливой. И она ощущала вкус каждой секунды своей жизни, как другие ощущают отдельный запах в винном букете или отдельную ноту в сложном симфоническом произведении. Горе, обрушившееся на нее, слишком большое для любого человека. чуть не убило ее. И вот теперь, обнаружив в себе маленький и слабый росточек жизни, она пыталась сохранить его во что бы то ни стало. Она даже пожалела, что не пошла с Ниной на озеро. Хотя ничего не потеряно. Сейчас она оденется, пойдет на озеро и найдет там Нину. Так будет даже забавнее. Она надела мамину вышитую кофту из тонкого батиста, которая чудом сохранилась еще с довоенных времен. И еще пролежала бы бог весть сколько, если бы она не сшила себе этот сарафан. Первый раз она одела его, когда прошлым летом они с мужем поехали в соседний курортный городок. Там они повстречали друг друга. Там было счастливое и заветное место. И сына они взяли с собой. Это был удивительно счастливый день!

                Стоп! В памяти должно остаться только это! Только счастье бытия, а не горе потерь.

                Она вдруг подумала, что беречь горечь утраты - значит предавать любимых. Нужно беречь в душе счастье, которое они тебе подарили, пока были живы. Горе проходит , а память о счастье - вечна.

И они будут жить, пока в ее душу живет та радость, которую они ей подарили.

                Это открытие потрясло ее. И неизвестно, сколько бы она простояла вот так, посреди комнаты, если бы не стук в дверь. Она открыла, удивилась и почему-то обрадовалась. Это был Максим Викторов. Ей понравился этот парень. Она пропустила его в комнату, а сама, на всякий случай, выглянула в коридор: вдруг он не один.

                - Что там такое? - Максим тоже с любопытством выглянул в коридор.

                - Ничего. Я подумала, ты с женой пришел. Здравствуй, Максим. Я рада тебя видеть. Проходи. Садись.

                Максима обдало жаром это простое "ты". И сразу куда-то исчезла острая напряженность души, мучившая его все утро дома и по дороге сюда. Поручение, которое ему навязали, перестало казаться неприятным.

                - Послушай, мне нравится, как тебя Цыганков Колька зовет  - Ваня. Можно и я так тебя буду звать?

                - Конечно. - Она тоже подсела к столу. - Зачем пришел?

                - К Юрке поедем, собирайся!

                У Максима было какое-то радостное ощущение простоты и душевного комфорта. Сейчас он уже не понимал, что в ней так пугало его. Хорошая девка, своя в доску!

                - Ах на смотрины значит! Ну, это мы сейчас устроим!

                И, не стесняясь Максима, она начала не подкрашиваться, а, что называется, рисовать себе новое лицо. Максим смотрел на нее с немым удивлением, а потом изрек:

                - Боюсь, Юрке это не понравится.

                - Не бойся, Максимушка, вы, мужчины, сами не знаете, что вам может понравиться в следующий момент. Надеюсь, ваш Потоцкий настоящий мужчина, раз о нем так много говорят?

                Максим расхохотался. И вдруг понял, что ему абсолютно наплевать, что там у нее на лице. Ему вспомнилось: "Те, кому я нравлюсь, моей внешностью не интересуются". Ему никогда еще не было так легко ни с одним человеком, даже с Юркой.

                - Ну вот. Я готова.

                Они прошли по всему городку. Почти каждый встречный здоровался с Максимом, и, безусловно, каждый встречный с удивлением смотрел на его спутницу. Иоанне еще долго в этом городке будут смотреть вслед, пока не привыкнут. Но они не обращали на это внимания. Какое-то время стояли на остановке, ожидая междугородний автобус, потом еще ехали минут сорок и все это время разговаривали. Вернее, говорил только Максим, а Иоанна только что-то уточняла или переспрашивала. И он даже не заметил, как рассказал ей всю свою жизнь: как с детства работал, как пришлось бросить школу, и как потом учился в вечерней, и о своей женитьбе, и о том, как хотел бросить жену, когда узнал, что все было подстроено Симой, да и сейчас еще ничего не решил толком.

                - Постой, а кто тебе об этом сказал?

                - Да Танька сама и сказала!

                - А ты не думал, зачем она тебе это сказала?

                - А чего тут думать? Все ясно. Сказала для того, чтобы я Серафиме в рот не смотрел!

                И опять начал рассказывать о том, как и когда поступала его жена. И в какой-то момент поймал себя на том, что уже не жалуется, а хвалит свою Татьяну. Он остановился и. Серьезно глядя Иоанне прямо в глаза, сказал:

                - Ты ведьма!

                - Нет, - ответила она, улыбаясь, - я просто человек.

                Максим впервые в своей жизни подумал о том, что вовсе немало - быть просто человеком. А вслух сказал:

                - Там, на том конце луга на опушке леса живут Юркины подопечные. Ты подожди немного, а потом приходи. Ведь там живут одни мужики, мало ли что!

                - Ладно, ладно - иди, готовь почву.

                Максим ушел, а она осталась одна среди цветов и травы. Этот парень развеселил ее своим искренним отношением к жизни. Она не знала, что ждет ее там на опушке леса, но ей захотелось подшутить над этими милыми людьми. Ведь люди, которых она там встретит, будут обязательно хорошими, в этом она не сомневалась.

                На нее пахнул озорной ветер детства. Последний раз она бегала по такому прекрасному, с высокой шелковистой травой и яркими цветами, лугу в далеком детстве, отдыхая в подмосковном пионерском лагере. Иоанна сняла туфли и босиком, пританцовывая, бегала по лугу, собирая цветы. Потом сплела себе огромный венок, избавилась от излишней косметики, распустила по плечам волосы и в таком полудиком виде прокралась на опушку леса, где стояло несколько палаток вокруг большой армейской, по всей видимости, штабной. Края палатки были подняты, а под пологом за столом спиной к ней сидел Максим, а лицом незнакомый парень. Она как-то сразу всем своим существом почувствовала, что он давно ее видит. Она даже знала, что слабая улыбка, как бы мерцающая, на его губах тоже принадлежит ей. Но со стороны казалось, что он просто увлечен разговором со своим собеседником. Иоанна тихонько подошла к краю деревянного настила палатки, поставила на него свои туфли и замерла. Максим, склонив свою буйную голову и чертя что-то пальцем на столе, что она со своей необычностью очень нужна отряду. Он с трудом находил слова. Сейчас, когда снова пришлось говорить об Иоанне, он опять не знал, что о ней говорить.

                А они в это время в упор разглядывали друг друга. Иоанну поразил его огромный крутой лоб и тонкие, почти женские, руки. И весь он был какой-то хрупкий, почти воздушный, и было совсем непонятно, откуда у этого человека такая сила во взгляде.

                - Послушай, Юра, пока ее здесь не, и она нас не слышит, даже если она тебе не понравится, скажи ей, что ты ее берешь к себе в группу. Ты не пожалеешь об этом.

                - Но она уже здесь. Она все слышит. И она мне нравится, так что врать не обязательно.

                Максим вскочил, резко повернулся к Иоанне, но вместо возмущения онемел от удивления. В который раз за эту неделю! Перед ним стояла ни то нимфа, ни то крепостная крестьянка лет пятнадцати, которую еще не согнула непосильная работа, но которая знает, что барина надо слушаться.

                - Что это такое? - Почти крикнул он возмущенно

                - Произвожу благоприятное впечатление. Ведь именно от этого человека ( я так поняла?) зависит: буду я в отряде или нет.

                Незнакомец тоже встал. Без суеты, неторопливо, как в замедленном кино, взял со спинки стула рубашку, одел, каким-то одним, почти неуловимым, жестом застегнулся. Рубашка была удивительно белоснежной и жестко накрахмаленной, воротник не упал, две верхние пуговицы остались не застегнутыми, - это придало ему романтический рыцарский вид. Не смотря на отмеченные ею подробности, все это произошло быстро. И вот он уже у края настила и протягивает ей обе руки. Она доверчиво вкладывает в них свои, и ... мгновенно оказывается рядом с ним на деревянном настиле палатки.

                И тут произошло невероятное, неожиданное для них обоих, к чему они никогда не привыкнут и до конца в это никогда не поверят. А произошло это так. Он поставил ее очень близко перед собой, и сразу стало ясно, что они почти одного роста, и если бы она была на каблуках, то глаза бы оказались на одном уровне. Он глянул в ее сияющие от солнца и удивления глаза и готов был поклясться, что услышал: "Как это тебе удалось?" А она, глядя на его непостижимую улыбку на плотно сжатых губах, вздрогнула от ответа: "А я тоже произвожу впечатление. Не хочу, чтобы ты думала, что я просто головастик". Но тут вмешался Максим.

                - Юра, у тебя здесь случайно нет микроскопа? Вы бы еще друг друга в микроскоп разглядели!

                Они повернули головы к Максиму; постигли, что он сказал; снова глянули друг другу в глаза, прочли там жгучее желание воспользоваться советом Викторова и рассмеялись. Юра, взяв ее за локоть, мягко подвел к столу, и, уже подавая ей стул, сказал:

                - Где ты ее взял, Максим? У нас таких нет. Я знаю.

                - Да вот. Это Сорокин тебе подарок приготовил. Знакомься. Петрова Иоанна Константиновна, бывшая учительница. Юрий Васильевич Потоцкий, командир подростковой группы оперативного отряда.

                - Инна, значит.

                - Да. Так меня зовут дома.

                - А вот бывшая учительница - плохо.

                - Почему?

                Он внимательно посмотрел на нее, проверяя, шутит она или в самом деле не понимает. Несколько секунд подумал и все-таки решил не щадить.

                - А учитель - это или навсегда, или - никогда в прошлом.

                Иоанна побледнела. Это был не просто болезненный удар. Это был нокаут. Максим испуганно посмотрел сначала на нее. Она прижала левую руку к ключице, судорожно вздохнула, задержала дыхание, выдохнула спокойнее, провела рукой вверх по шее и зажала в ладони нижнюю часть лица. Он, конечно, не мог слышать, как она ругнулась: "Ах ты, головастик чертов!" Но вид Юрки его тоже не успокоил. Тот сидел как каменный истукан, глядя в стол и упрямо сжав губы, только бегающие желваки выдавали в нем живого человека. И Максим понял: это и есть тв минута, которой он боялся. Да они похожи. С ними обоими не знаешь, как они поступят в следующий миг. Но они оба были ему симпатичны. И Максим всей силой своей разудалой души хотел, чтобы эти люди понравились друг другу. Он не слышал, как Юрка молча рявкнул: "Да! Я такой!" Он только каждой клеточкой своего существа понимал, что сейчас эти двое или столкнутся лбами или, взявшись за руки, пойдут рядом, плечо к плечу. О том, чтобы кто-то из них уступил - не может быть и речи.     

                - Знаешь, а ты прав, - наконец, в раздумье произнесла она. - Но за один год я не успела стать хорошим учителем, плохим не хотелось быть. И любили как будто дети меня, и родители уважали. Но не покидало ощущение, что и любовь эта и уважение даются мне как бы в долг, который нужно потом чем-то покрыть, и что одних знаний тут мало, нужно еще что-то, чего во мне пока еще нет. Может быть, именно это я найду в вашем отряде, когда столкнусь с ошибками других. И не надо меня осуждать за то, что я своих не наделала.

                Максим, не дыша, смотрел на Юрку. Он не знал, какой ответ его устроит. Слова Иоанны, а ему больше не хотелось звать ее Ванькой, трогали его неожиданной откровенностью. И только заметив, как медленно оживает Потоцкий, он облегченно вздохнул.

                А Юра сам испугался. За что он ее так? За то, что почувствовал, что не переживет, если она окажется не такой, как он хочет? Но не знал, как она должна себя вести и что говорить, чтобы этого не случилось, потому что в этот момент он сам не знал, чего хочет. Чувствовал, что не может ее потерять и что обязательно потеряет, если хоть что-нибудь она скажет или сделает не так, он сам не знает как. Такого дикого хаоса в его душе и голове не было еще от роду. И с того момента, когда она начала говорить, и до того, как закончила свою нелегкую фразу, он тоже не дышал. Своим абсолютным душевным слухом он не уловил ни одной фальшивой ноты. И тут же душа метнулась в другую крайность: "А зачем ей, т а к о й , сюда, в эту грязь?" И решил, что пойдет до конца. Он давно усвоил эту жизненную мудрость: ни при каких обстоятельствах не изменяй себе и своим правилам - и ты не совершишь хотя бы половину возможных ошибок. Смотрины, так смотрины!

                - Ладно, ты посиди тут немного. Можешь журнальчики посмотреть. А мы с Максимом к моим ребятам сходим. Они сегодня наказаны, занимаются черной работой и очень злые.

                Легкой, почти летящей походкой он пошел куда-то по тропинке. Максим, пожав плечами, бросился за ним. Догнал.

                - Ну что теперь скажешь?

                - Теперь - ничего, через полчаса - все!

                И больше не произнес ни слова, пока они не подошли к мальчишкам, которые, действительно, были злы как черти. Перекидываясь плоскими босяцкими шутками, они  заканчивали отделку могильного холмика. Викторов понял, что они хоронили нечистоты из туалета.

                - Закончили?

                Они молча исподлобья смотрели на Юру.

                - Ну ладно. Не злитесь. Идите, отдохните перед обедом. Да смотрите, еще раз увижу с картами, придумаю что-нибудь похуже.

                Мальчишки двинулись потихоньку к лагерю. И тут Юра, как бы между прочим, сказал им вдогонку:

                - Там в штабе, кажется, посторонние. Наведите порядок по дороге.

                Максим метнулся было за мальчишками, но Юра схватил его за запястье. Викторов остановился. Он знал эту железную руку.

                - Не спеши, Максим, так надо. Пойдем потихоньку за ними. Если я ее возьму, ей одной придется с ними работать, без няньки.

 

7

                Иоанна несколько минут, задумавшись ,посидела у стола. Потом решительно встала, подошла к краю настила, где лежали ее туфли, села рядом с ними, опустив ноги в траву, словно в воду. Взяла в руки одну туфлю, собираясь  одеть, и снова задумалась. И тут, как будто из-под земли, с гиканьем и свистом перед ней возникло восемь или десять мальчишек. Она даже не смогла их сразу пересчитать, хотя это в первый момент показалось очень важным. Они прыгали вокруг, крича, улюлюкая и распевая что-то не совсем пристойное. Она сначала испугалась и растерялась, потом подняла руку с туфлей и сказала:

                - Тише.

                И, может быть, оттого, что в руке у нее была туфля, они на секунду замолкли. Воспользовавшись этой секундой, она спросила:

                - Вас прислали сюда, чтобы выгнать меня?

                - Ага! - ответил один из них, - а ты откуда знаешь?

                - Значит, я ему не понравилась... Хорошо. Я уйду. Только не гоните меня вот так грубо и жестоко. Я посижу несколько минут, Потом надену туфли и уйду. А вы побудьте пока здесь, чтобы я что-нибудь не украла. Хотите, я вас немного развлеку?

                - Ладно, валяй, -  нестройно ответило сразу несколько голосов.

                И они начали устраиваться: двое сели по обе стороны от нее, а остальные на траве, почти у ее ног. Было непонятно, что их больше интересует, обещанный рассказ или процесс одевания туфель. Она еще минуту посидела с туфлей в руке, глядя в пространство, в полной тишине.

                - Ну же! - кто-то нетерпеливо напомнил о себе.

                Она нагнулась. И все как по команде, тут же наклонились к ее ноге. Она надела туфлю, выпрямилась. Они тоже подняли головы. Кто-то услужливо протянул другую туфлю. Она улыбнулась, взяла ее и, помахивая босой ногой, заговорила:

                - Знаете, есть такая поэтесса...

                - А че это такое?

                - Поэтесса - это женщина, которая пишет стихи. Так вот, женщину, о которой я говорю, зовут Инна Лиснянская. Мне жаль, но я с ней не знакома. Но стихи эти она написала про меня.

               

У коровы смешное имя.

                Корову зовут Судьбой.

                Носит тяжелое вымя

                И тяготится собой.

 

                Но только ведро надоишь,

                Чтоб ей и себе - добро,

                Двинет она ногою

                И - опрокинет ведро.

                Только вы и видали

                Этот ее удой ...

 

                Надо же, чтоб назвали

                Корову такую Судьбой.

               

Максим и Юра подошли почти одновременно с мальчишками, так как те потеряли время на то, чтобы незаметно подползти к полатке. Они видели и слышали все от начала и до конца. Они и не думали прятаться, но никто на них не обращал внимания.

                Юра теперь знал точно она - такая! Такая, каких не бывает! А вот он балбес со своими сомнениями! И если он сейчас, немедленно, не сделает что-нибудь совершенно невероятное - все рухнет. Он бысмтро подошел и сказал насмешливо:

                - Ну и ну! Так-то вы выполняете мое поручение!

                Все вскочили. И она - тоже. Одна нога на высоком каблуке, и ей невольно пришлось опереться на ближайшего мальчишку, чтобы не упасть.

                - Юра, а она не хочет уходить.

                - Ну и правильно делает! И я не хочу, чтобы она уходила. А вы-ы, тоже мне, мужики! Разве так за женщинами ухаживают?

                Он тут же оказался на месте парня, за которого Иоанна держалась, бережно усадил ее на настил палатки, взял из ее рук туфлю, опустился на колени и обул ее ногу, да так ловко, словно всю жизнь только этим и занимался.

                - Ну, ты даешь! - со стоном восхищения выдохнули разом все мальчишки.

                А он медленно поднимал голову, боясь и желая снова заглянуть в ее глаза. Взглянул и прочел с облегчением: "Ты испугался?" "Да", - ответил он просто. Легко вскочил сразу на две ноги и весело сказал:

                - А ну, живо мыть руки! Пора обедать.

                Максим ликовал. Он восхищался Юрой. И это было просто невероятно, что Иоанна оказалась такой девчонкой, что нельзя было ни хвалить ее, ни восхищаться ею, тут душа просто в тупик заходила. Ее нужно было принимать или не принимать. А уж если принимать, то ничему не удивляться.

                - Ну что, Максим, не пора ли нам в самом деле домой? Или нас тоже накормят обедом?

                - Конечно, накормим! - раздался незнакомый голос. - Я думаю, что это за шум в штабной палатке? Решил поглядеть на всякий случай. А тут у нас гости!

                - Знакомься, Алеша, - это пополнение в нашу группу. - Юра показал на Иоанну, которая глядела на вновь пришедшего через плечо.

                Открытое доброе лицо, широкие плечи атлета и спокойные руки рабочего человека. Руки, которые никогда не пытались стыдливо прятать, такие же выразительные, как и лицо, так же активно живущие, как и весь этот человек. Они даже больше говорили о своем хозяине, чем лицо, потому что быстрее реагировали на события. Одна из них уже обнимала Юру за плечи, а другая взялась за подбородок, потом позвала Максима и тоже устроилась на ближайшем плече Викторова. И только потом довольное лицо склонилось к плечу.

                - А что, парни, если уж нарушать традиции, то только так.

                Теперь они, все трое, стояли напротив нее и серьезно разглядывали ее.

                - Я думаю, мне пора начинать капризничать.

                - Но ты не будешь. Ладно? - С надеждой спросил Юра.

                - Ладно. Вы все мне тоже нравитесь, поэтому не буду. Но учтите, я это умею делать.

                - Все вы, женщины, такие. Что-что, а капризничать умеете! - Сказал Алеша.

                А руки его уже хлопотали над столом, по-видимому, он готовил его для обеда.

                - А что, есть значительный опыт в этом вопросе? - Ехидно спросила Иоанна.

                Алешкины руки сделали какой-то неописуемый растерянно-возмущенный отрицательный жест, глаза искали поддержки у товарищей, но те дружно хохотали. Чтобы Алеша Лазарев в течение нескольких  минут  сказал две фразы! Это великая роскошь для человека, который мог вечер провести с друзьями и не сказать ни одной. И вот, договорился!

                - Да пощади ты его. Он у нас даже тихих женщин боится. Ну а ты, - Максим теперь говорил уже Лазареву, - можешь считать, можешь считать, что в вашей группе ничего не изменилось. Зови ее Иваном, не очень ошибешься!

                - Тоже скажешь! Не делай из меня дурачка! - возмутился Алеша.

                - Да он и не шутит. Меня в самом деле так зовут.

                - Ладно. Потом разберемся. Раз Викторов такой умный, пусть за обедом сходит. А мы тут без него о своих делах поговорим.

                Алеша подвел Иоанну к столу. Улыбающийся Юра устроился напротив. А Максим, видя, что Алеша тоже усаживается за стол, снисходительно изрек:

                - Так уж и быть. Поговорите.

                Иоанну поразило то, что Алеша считает ее членом группы. Каким же огромным авторитетом обладает этот парень, почти мальчишка с виду, который сидит напротив нее, если одно его мимолетно сказанное слово имеет силу закона!

                Юра протянул руку, взял бумагу, небольшой аккуратно обрезанный листок, и ручку.

                - Значит так. Без нас в отряд не ходи. Работать будешь с нами. Я хорошо знаю Пчелкина, он быстро разберется и сразу найдет тебе дело. Викторову скажу, чтобы тебя не трогали. А тебе, чтобы не передумала, пока нас не будет, задание дам.

                Он написал на листке: Самарин Евгений, цех 15.

                - Юра, ты же сам хотел им заняться. -  Алеша не мог скрыть удивления.

                - Теперь дарю ей. А поскольку ты его знаешь лучше, то ты о нем и расскажи.

                Лазарев испуганно посмотрел на Потоцкого, как бы спрашивая: "Все говорить?"

                - Да. Говори все. Что знаешь и о чем догадываешься.

                - Хорошо. - Глядя в стол, чтобы не смотреть на Иоанну, Алеша начал рассказывать. - Прошлой весной мальчишки ограбили магазин. Был суд. Трое попало в колонию, а двоих осудили условно. Женька, который сейчас работает в нашем цехе, а тогда ученик девятого класса, был одним из этих двоих. Против них прямых улик не было. Но у меня такое ощущение, что он самый главный. Наглый он, самоуверенный и не хочет работать.

                - А как он на заводе оказался? - Поинтересовалась Иоанна.

                - А вот в этом и будет суть моего поручения, - подхватил разговор Юра. - Понимаешь, после суда ему дали закончить девятый класс при условии, что после этого он уйдет, не будет позорить школу и разлагать других учеников.

                - Ну и правильно. Он в самом деле плохо бы влиял на своих одноклассников.

                - В тебе сейчас говорит бывшая учительница.

                Иоанна возмущенно взглянула на Юру, но ничего не увидела в его взгляде, кроме стальной решимости. И все-таки она спросила:

                - Юра, мне неприятен этот выпад. Зачем?

                - Да это не к тебе лично. Для нас с тобой этот вопрос решен. Но почему ты не сказала: как это один плохой может дурно влиять на сорок хороших? Почему же наоборот?

                Иоанна глядела ему в глаза, подперев подбородок ладонью стоящей на локте руки, и слушала как прилежная ученица.

                - Молчишь. И мне по этому поводу сказать нечего. А вот Женька Самарин уже второй год не учитсяи не очень устает на работе при своем укороченном рабочем дне и явном нежелании трудиться, имеет массу свободного времени, и действительно есть от него определенная социальная опасность. И самое страшное, как говорит Алеша, для него нет авторитетов.

                - Это как? - Она посмотрела на Лазарева.

                - А вот так, - ответил он ей, - он считает, что все только то и делают, что дрожат за свою шкуру.

                - Ну и ... - она снова посмотрела на Юру, он молчал, и она продолжила. - Ты предлагаешь мне взять над ним шефство, выучить, перевоспитать и сделать из него человека.

                - Боюсь, что это будет очень трудно.

                - Надеюсь, вы не ждете результатов к своему приезду?

                Парни одобрительно рассмеялись.

                - Что-то Максима давно нет? - Забеспокоился Алеша.

                - Как нет? Мы здесь! - Максим и еще двое мальчишек принесли обед и все, что нужно для того, чтобы накормить четверых.

                - Ну как? Что она для тебя тут придумали? - С любопытством спросил Максим у Иоанны, пока Алеша по праву хозяина хлопотал у стола, а Юра что-то быстро писал.

                - Они подкинули мне субъекта по имени Женя Самарин.

                - Да?! Это тебе личный подарок от Потоцкого. Великая честь. Свое отдал. Сам хотел в сентябре заняться.

                - Ты меня так хвалишь, словно ругаешь, - Юра поднял голову от своих заметок.

                - А ты все правильно понимаешь! Способный!

                - Да, Викторов, да. Отдал свое. Чем больше на нее смотрю, тем больше обретаю уверенность в том, что умнее это получится лучше, чем у меня.

                Они пообедали. Алеша показал гостье лагерь. Юра с Максимом поговорили о делах отряда. Чувствовалось нежелание хозяев расставаться с гостями, но пора было уезжать. Юра пошел проводить их до шоссе. Иоанна шла впереди, настроение у нее было замечательное. Природа затихла пере вечером, даже птицы не пели. И только душа ее звенела на высокой ноте, словно струна, натянутая между небом и землей. И ей казалось, что она могла бы так обойти всю землю, лишь бы шли рядом эти замечательные люди, которые сразу поняли и приняли ее, которым ничего не надо объяснять и можно просто быть собой, многоликой и непостижимой даже для самой себя.      

                Она вышла на шоссе и оглянулась.

                Мужчины стояли внизу у края луга. Они смотрели на нее, и Иоанна поняла, что Юрка больше не сделает ни шага.

                " Что? Думаешь, если выйдешь на шоссе, то уедешь с нами?"

                " Я не выйду на шоссе. Я останусь здесь."

                Она легко сбежала по насыпи к ним вниз.

                - Юра, я очень рада нашему знакомству. Спасибо тебе, что ты есть, что ты такой! Может быть, никогда больше не придется сказать тебе таких слов. Мы, люди, редко говорим друг другу хорошее. Но сейчас есть настроение, и есть повод.

                Он молча смотрел на нее с той же неуловимой улыбкой, которой встретил несколько часов назад. И тут она увидела в его руках, которые до этого он держал за спиной, небольшой букетик полевых гвоздик. С ума сойти! Она быстро глянула на Максима, его выразительные глаза были печальны. Ни о чем не думая и боясь снова услышать его, она протянула обе руки, взяла цветы, сделала еще один шаг и нежно его поцеловала.

                И тут Максим, подхватив в охапку, уволок ее на шоссе: подходил автобус. И она даже не успела увидеть выражения Юркиных глаз, автобус мгновенно сорвался с места и помчал ее назад в город.

                А у Юрки остановилось сердце. До конца жизни он будет помнить эту минуту. Он мог бы и умереть. Но мудрая природа, подарив ощущение, знание дала позже. Он поймет, но уже потом, что Жизнь, Смерть и Любовь или, как Вселенная, рождаются одновременно в короткий миг или стягиваются в одну точку Пространства, как Черная дыра. И он прошел через одну из этих точек Пространства-Времени, где все эти три понятия сливаются в одно, без названия и выражения. Все, что позволила Природа человеку - это Жизнь, Смерть и Любовь, - но все это он получает по отдельности и не в той мере, в какой хочет. И не это ли то самое триединое божество, породившее все религии на Земле? Многим дано любить и быть любимыми, хорошо жить и красиво умирать. Но вспыхивать на жизненном пределе небытия и не сгореть - удел единиц. И только они знают, что этот торжественно-радостный миг ледяного ужаса не сможет перекрыть ни одно ощущение, ни в прошлом, ни в будущем.

                А в автобусе Максим с грустью думал о том, что он, конечно, не так уж много читал, да и жизненный опыт у него не велик, но в его понимании, если это любовь, то такой должна быть ее вершина, а не начало. И если это все-таки начало любви, то что же будет дальше? Он с тревогой смотрел на свою спутницу. Она напряженно смотрела назад, словно хотела рассмотреть скрывшуюся за горизонтом фигуру. Максима поразило то, что на лице ее было выражение человека, рассматривающего видимое, а не глядящего просто так. Наконец она вздохнула, откинулась на спинку сидения, на миг закрыла глаза, потом, лукаво глянув на Викторова, сказала:

                - Будет жить!

                Потом Максим со смехом об этом расскажет Потоцкому. А тот, к великому его удивлению, скажет совершенно серьезно: "Ну что ж, Максим, считай, что  с той минуты я у нее в долгу."

                Простившись с Максимом Иоанна медленно шла к общежитию. Время от времени она подносила к лицу букетик гвоздик и вдыхала терпкий запах земли и великой мужской любви. Она знала, что было с Юрой. Она знала об этом еще до того, как поцеловала его. Она сама пережила такое. И теперь радовалась за него. Хотя с великой печалью понимала, что ему еще предстоит постигнуть великую тайну и великую силу этого мига. А ей открылось: почему живет она - теперь ее очередь подарить человеку идеальную любовь, вернуть полученное в избытке, чтобы он понес эстафету дальше. Она еще в лагере поняла, что если она останется, или как-то. Заставит Потоцкого уехать с ними, то их отношения определятся однозначно, не так уж плохо для них обоих. Но случись такое, Юра не пережил бы острого шока от сфокусированных эмоций большого интеллекта, который до того момента даже и не подозревал, что он вообще способен чувствовать в этом диапазоне. Но Природа, по-видимому, сама выбирает объекты для своих откровений, и потому произошло то, что произошло.

                Нина лежала на своей кровати. Она отдыхала после воскресного дня, проведенного на озере. С интересом разглядывала она свою соседку, которая пришла невесть откуда да еще с совершенно необыкновенным букетом.

                - Откуда это у тебя?

                - Потоцкий подарил.

                - Потоцкий?! Но его же нет в городе!

                - Меня Викторов к нему возил. А ты его откуда знаешь? Ты же не член оперативного отряда.

                - Да Юру весь город знает. На него одного половина опытного завода работает. Этот мальчик - государственное достояние.

                - Этот мальчик - просто человек. Может быть он и гений, но он еще и человек. И эмоции у него такие же как и у всех. - Она задумалась, посмотрела на Нину и продолжила, - возможно даже, что и в этом он талантливее других.

                - А ты, случайно, не из тех? - С интересом спросила Нина.

                - Нет. Я не из них. - Ответила Иоанна с грустной улыбкой, ищет глазами, во что бы поставить цветы. Она еще не знала, что теперь это ее любимые цветы на всю жизнь. И что теперь, где бы она ни жила, где бы ни работала, всегда в ее комнате и на рабочем столе будут гвоздики. Это был первый Юркин подарок. И она даже не молгла предположить, с какой щедростью одарит ее этот человек всего за один миг своей жизни и за то, что она оглянулась и не дала ему умереть, и за то, что потом не сойдет с Олимпа.

 

8

                Когда Петрова в понедельник пришла на работу, она увидела в инженерной комнате незнакомого человека. Он сидел за столом начальника лаборатории, по-видимому, он им и был, так как сидел за столом по-хозяйски. Иоанна поздоровалась  и села за свой стол. Стол начальника был слева, и сам он сидел к Иоанне лицом. Впервые  за все время работы Иоанна почувствовала дискомфорт. Она сидела боком, а этот человек мог рассматривать ее в упор. И все-таки  она с удовольствием отметила, что на ее столе, как всегда, все приготовлено для работы: новая статья для перевода, каталоги спектров, ленты со спектрами, снятые накануне Колей с самописцев. Она все внимательно просмотрела, продумала, в каком порядке будет это делать, но работать было неуютно из-за того, что ее явно и требовательно рассматривают, причем молча. Она достала из сумочки несколько гвоздик из вчерашнего букета и сходила в лабораторию за колбочкой. И только поставив цветы и снова сев за свой рабочий стол, она повернула голову к человеку, молчаливо и бесстыдно ее разглядывающему. Лицо у него было невыразительным, но вполне интеллигентное; волосы неопределенного цвета, гладко зачесанные; глаза, глубоко посаженные, не знали покоя. Серый костюм был безупречен. Но при всей невыразительности внешности этого человека Иоанне он показался капризным и властным, но не это самое главное. Он вызывал у нее недоверие. Она ни за что не могла бы  объяснить почему, ведь она ничего о нем не знала, кроме того, что раз он сидит за этим столом, значит он начальник лаборатории. В его отсутствии никто не сказал о нем ни единого слова, ни хорошего, ни плохого.

                - Я вас слушаю, - сказала Иоанна с улыбкой. И сразу увидела на его лице гримасу неудовольствия. Он понял, что потерял инициативу.

                - Вообще-то я должен вас слушать. Я начальник этой лаборатории, Бурлаков Иван Петрович.            

                - А я и не покушаюсь на вашу должность. Просто я это поняла сразу. А вы не знаете, кто я. Вот я и слушаю, что вас интересует.   

                Она понимала, что дерзит. Но так бесцеремонно с ней никто в жизни не обращался. Даже если бы он наорал на нее в тот момент, как она вошла, она была бы менее шокирована.       

                - Прежде всего, как вас зовут? А затем, что вы здесь делаете? - Он начинал злиться. Он не был хамом, а дураком тем более. Он понимал, что с этого надо было начать, как только она вошла. Но ..., но просто никогда таких не видел.

                - Зовут меня Иоанна Константиновна, фамилия моя Петрова. Отдел кадров направил меня в ваш отдел, а начальник отдела определил в группу Русакова, где я уже две недели работаю инженером-оптиком. Образование у меня высшее, но не специальное, коллеги помогают мне. И я им благодарна.

                Она сидела спиной к двери и не видела, что в лабораторию вошли Леня и Алеша и теперь стоят, прислонившись к косякам. А Бурлаков делал вид, что не видит, потому что хотел им в назидание поставить на место эту дерзкую девицу, а заодно и всю их группу вместе с руководителем.

                - В моей лаборатории распоряжаюсь только я. И я сам определю, чем вы будете заниматься.

                - Вы ошибаетесь.

                Лицо Бурлакова потемнело от гневного румянца, проступившего через загар.

                - В чем же, интересно, я ошибаюсь?

                - В главном. Лаборатория не ваша, а государственная. И прежде, чем дать мне другую работу, вы должны вникнуть в то, что я делаю и дать мне закончить начатое или доказать, что я не пригодна для выполнения работы, порученной мне руководителем группы.

                Бурлаков вскочил и пробежался по комнате, в которой была абсолютная тишина. Люди у дверей, казалось, не дышали. А Иоанна, до сих пор не зная, что они не одни, невинным голосом спросила:

                - Мне встать? Или вы позволите мне сидеть?

                - Что?! - Он кричал. Этого никто еще не слышал. Ребята пожалели, что не ушли в начале разговора. Но теперь было уже поздно.

                - Я чувствую себя неудобно. Я не знаю как себя вести: как с начальником лаборатории или как с мужчиной. Как начальник, лаборатории вы должны были  пригласить меня для разговора к своему столу, и теперь я, не спрашивая вас, уже бы стояла. Но я сижу на своем рабочем месте и, как женщина, имею право  разговаривать с мужчиной сидя.

                Бурлаков глянул на нее дикими глазами и выскочил из комнаты. Зря она подумала, что у него невыразительное лицо - очень даже выразительное. Она посмотрела ему вслед и тут увидела зрителей. Все они: Тропинкин, Курников, Крутикова, Русаков - стояли у дверей и молча смотрели на нее. Они были удивлены. Оказывается перед ними не просто способная провинциалочка, красивая и экстравагантная, но старательная, у всех все спрашивающая и готовая часами смотреть в рот лаборанту, лишь бы ее учили. Они увидели выражение величайшего презрения, с которым она провожала человека, посмевшего посягнуть на ее человеческое достоинство и на их достоинство тоже. Они впервые поняли, что имеют дело не с девочкой, желающей произвести впечатление, а со взрослой женщиной, с твердыми жизненными принципами и большой внутренней силой. Бурлакова вывести из себя трудно. Он убивал всех своей холодной вежливостью. А она обошла его на любимом коньке! Да, это было серьезно. И они молчали. Каждый из них подумал: а что же будет теперь в их лаборатории уже истерзанной внутренними противоречиями. А она, увидев их, расстроилась, встала и, разведя руками, сказала:

                - Вот. Поговорили. Познакомились.

                И тоже вышла из комнаты. Ей было обидно, что люди иногда просто бросаются на нее с озлоблением только из-за того, что у нее такая внешность, но не уродовать же себя из-за таких. Но ведь она уже привыкла, научилась держать себя в руках. Так почему же сорвалась? И ей было стыдно за свою слабость. Она была требовательна к людям, но не спускала и себе. Она не играла на публику, но получилось все именно так. И это ее мучило. Но почему она сорвалась? Что в этом человеке так ее вышибло из колеи? Что-то  в самой сути его было ей прямо-таки антагонистично. Но это не оправдывало ее в собственных глазах. Нельзя презирать людей только за то, что они тебе почему-то не симпатичны. И этим она как бы уравняла себя с ним. И ей было стыдно.

                В лаборатории Коля устанавливал на стенд газовую трубку, пришедшую утром из откачки. Света подключала к ней спектральные приборы. Иоанна, коротко поздоровавшись, присоединилась к ним. Работали молча, проделав стендовую операцию быстро и аккуратно, ребята оставили Иоанну одну воевать со спектрографом. Она меняла режим снятия спектров. Нужно было ухитриться получить фон, на котором идет газовое излучение. И только добившись того, что наметила, и, подключив самописцы, она успокоилась и, казалось, приняла какое-то решение.

                А Бурлаков в это время сидел в кабинете Васильева.

                - Так, говоришь, все и произошло? - Игорь Иванович поглаживал сияющую, загорелую и абсолютно лишенную волос голову.

                - Ей, наверное, наговорили обо мне бог весть что!

                - Ты не прав, Иван. Ты же знаешь, что и Русаков и его ребята не такие. Тут что-то другое, что-то в тебе. Ты в самом деле очень изменился в последнее время. Нервничаешь, и отпуск тебе не помог.

                - Чем дальше, тем больше жалею, что согласился защищаться первым. Почему все так получилось? А теперь еще эта девчонка!

                - Знаешь, я Русакову сказал, что сам буду курировать его работу, чтобы вы не бились лбами. А эта девочка, - у нее очень сложная судьба. Рассказывать и то страшно, а пережить такое не всякий сможет. Но это ее, и не мне об этом говорить. Нас здесь случай свел, а вообще-то мы с детства знакомы. Она родилась, я в шестом классе учился. И все это не интересно. А помню ее по-настоящему с одного случая. Каждый раз, когда зарываюсь или закусываю удила, вспоминаю этот случай. После первого курса я приехал на каникулы в наш южный город. Однажды утром выхожу на балкон и вижу сцену у входа в магазин, который находился прямо под моим балконом. Стоит здоровенный мужик, а перед ним пятилетняя девочка, моя соседка.

                - Дядя, ты зачем папиросу на цветы бросил? Видишь, урна рядом стоит?

                - У ну отойди, а то от тебя мокрое место останется!

                - Не отойду! Не отойду! Сначала подбери!

                Он наклонился, чтобы убрать ее с дороги. Вид у него был такой свирепый, что я на всякий случай свесился с балкона, чтобы в случае чего вмешаться. А девочка только отошла на шаг и говорит:

                - Дядя, я не окурок, я ребенок.

                Здоровяк выпрямился и расхохотался на всю улицу.

                - Вот сопля! - Он поднял окурок и бросил его в урну, а она уже доверчиво держала его за руку и щебетала, заглядывая в глаза:

                 Дядя, ты ведь больше так не будешь, правда?

                 Отвяжись, тебе говорят! Не буду!

                Но самое интересное, я потом ни раз видел этого мужика. Перед дверями магазина он оглядывался, но окурок бросал только в урну. Знаешь, во дворе у нас все взрослые принимали ее всерьез. Ты подожди немного, все образуется. У вас еще наладятся, если не дружеские, то деловые отношения. Я просто уверен. Ну а если через неделю ничего не изменится, я похлопочу, чтобы перевести ее куда-нибудь попроще. Чего я боюсь по-настоящему - это, что ей образования не хватит для работы у нас.

                - А вот за это как раз бояться нечего. Она тут такими темпами читает! Я видел ее список. А мальчики, по-видимому, ее снабжают, допуска-то у нее еще нет.

                - Хорошо. Потерпи неделю. Но я думаю, вам повезло: она всех вас помирит.

                - Тоже мне миротворец! Обыкновенная фурия!   

                Когда бурлаков входил в рабочую комнату, он не почувствовал, чтобы с его приходом умолк какой-то разговор. Люди работали. Или каждый делал вид, что работает. Но чувствовалось, что они ничего не обсуждали. Так и было, потому что никто еще не определил своего отношения к случившемуся. Это Бурлакова успокоило. Он сел за рабочий стол и начал работать. Нужно было подготовиться к разговору с сотрудниками, а пока он просматривал отчет группы Русакова, который ему дал Васильев уже утвержденным. И в тот момент, когда он с обычным чувством зависти и восхищения, которые он всегда испытывал к Борису, заканчивал чтение документа, в комнату вошла Петрова. Он невольно поднял голову, но, увидав ее, хотел снова спрятаться за бумагами, но не успел.

                - Иван Петрович, - она говорила громко и отчетливо, как бы приглашая к вниманию всех. И все, как по команде, подняли головы и развернулись так, чтобы все видеть и слышать. - Я не знаю, как бы я поступила, окажись мы с вами с глазу на глаз, но то, что при нашем разговоре присутствовали все, вынуждает меня  принести вам мои извинения. Я сама осуждаю свой поступок. Вы вольны поступить как вам будет угодно: можете извинить меня, можете предложить мне уйти из лаборатории. Я приму любое решение.

                Бурлаков ожидал чего угодно, только не этого. Нельзя сказать, что он сразу ей все простил, но он не мог сидя разговаривать с женщиной, которая стоит, и теперь стоял вместе с ней посреди комнаты. А все остальные со своих мест снова смотрели на них с большим вниманием. Бурлаков огляделся и по каким-то, почти неуловимым, признакам  с удовольствием отметил, что обстановка разрядилась. И это было правдой. Все сразу почувствовали облегчение. Их конфликт с Бурлаковым был личным, и посторонним здесь делать было нечего. Поэтому без него с Петровой никто не говорил о начальнике лаборатории. И каждому из них утренняя стычка Иоанны с Иваном Петровичем была чем-то неприятна. Они получили непрошеного союзника, и это ставило их в неловкое положение, будто они ее на него натравили. И вот теперь все с облегчением вздохнули. Если суждено будет этой девчонке остаться в их группе, то теперь с этой минуты она станет среди них своей. Все ждали, что скажет Бурлаков.

                - У нас еще будет время выяснить наши отношения. Я вас приглашаю для беседы в 15 часов. А сейчас продолжайте свою работу. - И, повернувшись к Русакову, продолжил, почти не меняя тона, - Борис, я был у Васильева, прочел твой отчет и готов с тобой побеседовать.

                Иоанна вернулась в лабораторию и с головой ушла в работу. Она тщательно провела все замеры спектральных всплесков, рассчитала энергетический выход и осталась недовольна. Она уже понимала, что должна получить и в чем состоит ее задача, и чувствовала, что в их работе сейчас самый важный этап. Работа ее увлекала, и она будет сидеть сутками, чтобы чего-то добиться, конечно, если начальник лаборатории не захочет от нее избавиться. Она снова открыла каталоги спектров. Эту огромную книжищу она мусолит давно и, видно, не скоро с ней расстанется. Она еще не осознала до конца, что ищет с таким упорством. Ребята после первого всплеска интереса кажется, остыли к ее затее. Но она вновь и вновь открывала эту книгу и часами рассматривала сотни спектров, измеряла, сравнивала, записывала номера некоторых из них. А парни даже начали над ней подтрунивать, мол, девочка любит книжки с картинками. Но сегодня ее никто не трогал, и она спокойно занималась изучением и систематизацией спектров. Во всех спектрах ее интересовала только одна красная линия. И все спектры, где наблюдалась активность в этой области, она сводила в свою, особую таблицу, не очень понимая сама, зачем ей все это надо - идея только формировалась в ее голове. И только Борис Иванович поощрял ее в этом занятии. Он каждый день с интересом заглядывал в ее таблицу и удовлетворенно хмыкал, словно уже знал, что она найдет, когда доведет дело до конца. Но он  ничего не говорил, только хмыкал и давал новые задания, к этой работе отношения не имеющие. Но как-то так получалось, что, выполняя его поручения, она все быстрее и глубже вникала в смысл того, чем здесь вообще занимались, и с каждым днем все лучше и лучше понимала задачи их маленькой группы и свое место в ней. А это еще больше подстегивало ее собственное упорство. И вот сейчас она настолько была увлечена своим делом, что не замечала течения времени, и вздрогнула, когда кто-то шепнул ей на ухо:

                - Идем обедать.

                Алеша Тропинкин улыбался, глядя на ее испуганное лицо. А она, оправившись от неожиданности ,была несказанно удивлена таким жестом с его стороны. Она знала, что ребята обедают в столовой, но ее они никогда с собой не приглашали.

                - А Леня где?

                - А он в очереди стоит. Быстро собирайся!

                По дороге Алеша сказал:

                - А ты молодец. Мы с Борисом посоветовались и решили, что если ты согласишься, вдвоем пойдем на курсы английского языка. У нас при аспирантуре прекрасные курсы. А вдвоем легче язык изучать. Будем практиковаться - разговаривать друг с другом.

                - Это если меня сегодня не выгонят.

                - Уже не выгонят. Хотя утром, конечно, мы думали, что так и будет.

                - А что твоя жена скажет?

                - А она уже все сказала. Пришла, посмотрела и решила, что ты человек не опасный.

                - Ой ли?

                - У меня Алёна умница. Она сказала, что в таких влюбляются только самоубийцы, а я у нее нормальный.

                Иоанна от души рассмеялась.

                - Так и сказала?

                - Да.

                Они пришли в столовую. Она выглядела аквариумом посреди территории предприятия, вся из стекла и стали. Очень многие на предприятии питались в столовой. Это было удобно и не дорого. Столовая работала с 7 часов утра и до 9 вечера, это устраивало и тех, кто работал в ночную смену. А "люксовцы", особенно парни, здесь завтракали, обедали и ужинали.

                Они подошли во время. Ленечка выбивал чеки. Быстро получив обед, и удобно устроившись у самой стеклянной стены, они приступили к трапезе, к первой совместной, но, как оказалось потом, не последней. Ребята позвали Иоанну не только для компании, нужно было кое-что обсудить.

                - Леня, после обеда шеф будет говорить с тобой, а потом с Иоанной. Я думаю, он предложит тебе присоединиться к нему и работать с Крутиковой, а ее, - Алеша кивнул в сторону Иоанны, - оставит нам с Борисом.

                - С чего это ты взял?

                - Ну не потерпит он, чтобы группа Бориса оказалась такой многочисленной. Меня с Борисом уже не разорвать, хотя утром он попытался даже это сделать. А вот ты - человек нейтральный. Твою тематику сейчас можно развернуть в каком угодно ракурсе. А как математик, ты все равно работать должен на всех. Так что придется тебе пострадать за общество - соглашайся.

                - Тоже мне страдание! Он же сейчас в струе. Каждому дураку понятно, что с ним работать выгоднее, чем с Борисом. Но только за кого ты меня принимаешь? А Тропинкин?

                - За порядочного человека. Ты представляешь, что будет, если ты заупрямишься?

                - Ну и что будет?

                - Он тогда избавится от Иоанны, благо предлог уже есть, а тебе все равно не даст работать с нами. А если ты согласишься, то ему даже доставит удовольствие оставить Бориса и с людьми и в то же время без специалиста. Он же не знает, что эта бестия скоро будет стоить нас двоих вместе взятых.

                - Ох, Алеша, что ты говоришь! - Смутилась Иоанна.

                - Ладно, не корчи из себя оскорбленную невинность. Сама знаешь, не бегали бы вокруг тебя три умных мужика, чтобы организовать тебе ликбез,  если бы не видели в этом прока. Мы бы просто ухаживали за тобой, авось бы кто-нибудь уже преуспел.

                Она усмехнулась, благодарная Алешке за грубоватый тон.

                - А мне что делать, о великий стратег и тактик?              

                - А тебе лучше всего помолчать. Выясняй с начальником отношения, но не демонстрируй ему своей эрудиции. А еще лучше, если ты ему глазки состроишь. Вот тогда, даже защитив диссертацию, ты не убедишь его, что ты существо мыслящее. Он считает, что женщины в науку входят только через одну дверь, через дверь спальни.

                - Знаешь, Алеша, возможно ты и прав, но что-то мне в твоем плане не нравится, может быть та роль, которую ты мне отвел в этом спектакле. Леня, конечно, поступит так, как он считает нужным. А вот я честно тебя предупреждаю, что попытаюсь обойтись без интриг.

                - Ну, как знаешь, как знаешь. Хотя, чем закончится ваш разговор с Бурлаковым, сейчас и представить трудно.

                Не только Алеша Тропинкин не мог себе этого представить, но и другие сотрудники лаборатории ожидали с тревогой дальнейшего развития событий. И когда Петрова подсела к столу начальника лаборатории, комната как-то сразу опустела. И они остались одни.

                - Итак, начнем наш разговор сначала, - внешне спокойно начал Иван Петрович. - Ваша реакция вызвана тем предубеждением, которое в мое отсутствие создали у вас наши коллеги?

                - Нет. Это не так. Мне никто о вас не сказал ни слова. Я даже имя ваше впервые от вас услышала. Моя реакция - это реакция на вас.

                - Вот как?

                - Да. Первое впечатление может быть обманчиво. Но для меня оно много значит. Я почувствовала вашу неуверенность в себе, а  агрессивность уже как следствие. Что-то у вас здесь происходит. Со временем я, конечно, это узнаю. Но лучше, если просветите меня именно вы.

                Волна гнева снова окатила Бурлакова: "Что она себе позволяет!" Но его собеседница смотрела на него спокойно и серьезно. В ее огромных глазах, устремленных на него, не было ни любопытства, ни ожидания, ни сомнения. И он вдруг  почувствовал, как давно ему хочется перед кем-то поплакаться, как он устал от этой ноши, которую он сам на себя взвалил, а она давила его и мешала жить.

- Но мне придется начать издалека.              

- Нас никто не торопит. Мне кажется, что сюда никто не войдет, пока один из нас не выйдет.

                - Дело в том ...

                И Иоанна узнала. В одном из дворов старинной московской улочки, сколько они себя помнят, дружили трое ребятишек: Борис, Ваня, и Марина. Потом они пошли в школу, потом в институт. Поступили сразу и учились в одной группе, вместе отдыхали, мыслили, мечтали. Где-то на четвертом курсе Борис и Марина поженились. Это обескуражило Ивана. Он не замечал, что между Борисом и Мариной есть какие-то особые отношения, он сам хотел жениться на Марине, но после окончания института. Борис оказался смелее, напористее и, в этом Иван давно убедился, талантливее. Женитьба друзей поразила Ивана, но дружбы не нарушила. Все было как прежде. В свое время он тоже женился. Институт они закончили с отличием, и все трое получили направление на одно предприятие, а Борис и Иван даже в один отдел в лабораторию очень талантливого молодого ученого И.И.Васильева. Они работали, не считая ни времени, ни сил. И когда работа подошла к концу, на выходе оказалось, что материала достаточно на одну докторскую диссертацию и на одну кандидатскую. И тут встал вопрос: кто? Он или Борис? Конечно, если по справедливости, то Борис. Но Борис сказал: "Давай, Иван, это твое. У меня еще есть задумка. Станешь завлабом, поможешь!" И все случилось так, как сказал Борис. После защиты Васильев стал начальником отдела, а Бурлаков принял его лабораторию. Но за суматохой перестановок получилось так, что тему Бориса не успели включить в перспективный план работы лаборатории. И теперь выходило, что Бурлаков ни только не помогал своему другу, но и сильно мешал работать. Во многом это было в силу объективных причин. Но самое интересное в том, что, став тормозом в работе Бориса, Бурлаков на него же и сердился. И то, что тот ни разу не упрекнул своего друга-начальника, выводило Ивана из себя, и он, действительно, поступал порой так, что это делало исследования Русакова почти невозможными. Отношения катастрофически портились. И что самое ужасное, Иван точно знал, что будь на его месте Борис, такого бы не случилось.

                - Не воспринимайте это как душевный стриптиз. Но это рано или поздно все равно станет вам известно. И вы абсолютно правы, лучше вам узнать это от меня.

                - Да. История невеселая. Послушайте, Иван Петрович, я не очень во всем этом разбираюсь, но мне кажется, что выход есть.

                - Какой выход?! Иногда я думаю, что Борис тоже знает, что надо делать. Но теперь он мне не верит и не подскажет.

                - Надо добиваться включения его тематики в план работы лаборатории.

                - Да вы понимаете, что предлагаете? Это же надо бороться и пробивать! Пробивать на уровне министерства. Наши исследования больших денег стоят, и изменить план - это необычайно трудно, скорее всего, невозможно.

                - Но ведь это ваш друг. Вот и боритесь за друга. А кто сказал, что дружба дешево стоит?

                Она по-прежнему честно и открыто смотрела ему в глаза, и Иван Петрович почувствовал, что простил ей утреннюю выходку. И о получившемся разговоре он не сожалел. Откуда-то пришла уверенность, что об этом никто в лаборатории не узнает. На душе стало легче. Ему нравится быть начальником лаборатории. Ах, если бы в ней не было Бориса! Он все-таки не до такой степени карьерист, чтобы растоптать старую дружбу. Он так устал от этого раздвоения личности, что, наверное, сегодня уступил бы свое место кому угодно. Чего же он боится? Почему действительно не попробовать? Ведь в случае успеха, он упрочит свои позиции и сохранит друга. Впрочем, дружбы уже не вернуть. Ну хоть подлецом не будет выглядеть. А это  не мало. Он еще об этом подумает.

                - Теперь о вашей работе у нас. Борис Иванович вами доволен. И тут я не буду ничего менять. Вы будете работать втроем: Русаков, Тропинкин и вы. А Курникова будете использовать только как математика.

                - Но я еще не ахти какая помощница, чтобы заменить  Борису Ивановичу Курникова. Мне еще нужно многому научиться, а я даже не могу пользоваться библиотекой даже книжной, не говоря уже о стеклянной.

                - Вы получите допуск раньше, чем через шесть месяцев. Сегодня же начну оформлять документы на ваш допуск.

                Иоанна шла домой и думала: ай-да Лешка! Ай-да Тропинкин! Стратег и тактик! Но с Тропинкиным все было понятно, а вот Бурлаков - это сложнее. Сегодня она как-то особенно остро ощутила, что на людей нельзя вешать ярлыки: плохой, хороший. Человек - это схема, где все точно выверено.. Человек всегда хочет найти мотив для своих поступков, объяснить их или оправдаться хотя бы перед самим собой. И еще раз перед ней разверзлась бездонная пропасть человеческой души. И глянул оттуда великий первобытный  Страх. Страх, который правит поступками людей: страх быть незамеченным, страх не продвинуться в первые ряды к событиям, жизненным благам и раздаче наград, страх не найти Любовь, страх потерять близких, страх перед Жизнью, страх перед Смертью - у каждого свой Страх. Нет людей, которые не знают страха. А мужество заключается в том, чтобы не бояться самого страха. Мужественные люди не бегут, не прячутся от своего страха, они находят в себе силы, чтобы понять его и найти в себе более сильные стимулы, они действуют побуждаемые этими стимулами, а не первыми порывами страха. И вот перед ней двое. Один - испугался, что не успеет, а теперь он боится, что его догонят и перегонят, и страх толкает его на низкие поступки, которые заставляют его еще больше страдать. Так и хотелось крикнуть ему: "Остановись, Иван! Ты еще молод и силен. Страх убьет тебя еще задолго до того, как ты исчерпаешь свои возможности!" И другой - он пропустил вперед своего друга, он был уверен в себе и неосторожно поставил себя в зависимое положение от человека, которого оскорбил этой щедростью. Вольно или невольно дал ему понять, что чувствует его страх и его неуверенность в своих силах. Трудно этим двоим теперь. Бояться, это еще не значит быть трусом. Но все зло на земле от трусов. Они первые прыгают в бездну от страха и тянут за собой тех, кто шел с ними в одной связке. И чем неожиданнее этот скачок, тем опаснее для идущих рядом. Вот и выходит, что самые опасные не те, кто боится открыто, а значит, борется со страхом, а те, кто скрывает свой страх за внешним спокойствием и даже бахвальством. Их страх прорывается неожиданно, порой даже для них самих, ведь им кажется, что, отмахнувшись от своего страха или спрятав его, они избавились от своего повелителя. Но он живет в слабых душах, живет и убивает.

 

9

                - Ну как твои дела? - Спросила Нина. Она лежала в постели. У Нины было слабое здоровье. Работа сильно ее утомляла. И прежде, чем заняться домашними делами или пойти в кино, а то и в гости, ей нужно было хорошо отдохнуть.

                - Да ничего как будто. Вживаюсь в обстановку и в образ инженера. Как оказалось, это не очень легко.

                - Не вешай носа! - Нина приподнялась на локте, повернувшись так, чтобы видно было комнату, и, улыбаясь, продолжила, - Тут про тебя уже легенды сочиняют. Уж очень ты яркая, все-то тебя заметили!

                - Какие еще легенды?

                - А то, что ты красива, как ведьма, неприступна, как богиня, и умна, как мужик. И что по городу и по предприятию ходишь не иначе, как с телохранителями.

                - Ой-ей-ей! Надо же такое придумать! Красота - это одна видимость. Неприступность - от провинциальности, не знаю как вести себя в столице. А вот ума, если бы добавили - не отказалась. Вот видишь, как все просто.

                - А как насчет телохранителей? - Нина продолжала лукаво улыбаться.

                - О, к сожалению, это всего-навсего гиды. А вот ...

                Но тут постучали в дверь. Иоанна подошла, открыла и удивленно отступила, пропуская в комнату неожиданную гостью. Это была Сима.

                - Здравствуйте! - Сказала Сима, поразив Иоанну совершенно неподражаемым выражением лица, в котором невероятным образом одновременно сочетались  и безграничное любопытство и почти детское смущение и абсолютная решимость во что бы то ни стало добиться своего.

                - Здравствуйте! - Ответила Иоанна, выжидающе глядя на гостью.

                - Вы меня, наверное, не помните?

                - Отчего же? Помню. Я вас в штабе оперативного отряда видела.

                - Правильно. Меня зовут Сима. - Она улыбнулась своей застенчивой улыбкой. Иоанну поразило несоответствие этой беззащитной улыбки с тем впечатлением, которое сложилось у не об этом человеке после разговора с Максимом. Они молча смотрели в глаза друг другу, обоюдно чувствуя внутреннюю силу другой. То ли легкая рука Максима помогла Иоанне в этот момент, то ли она мгновенно вспомнила выражение Юркиных глаз, когда вчера Максим случайно сказал что-то о Симе, неповторимое непередаваемое выражение, но так или иначе, это был миг прозрения. Иоанна поняла, что не подчиниться этой женщине и не стать при этом ее врагом можно лишь в одном единственном случае - остаться для Симы загадочной и непостижимой. А чтобы не знала Сима, не должен знать никто. Вот так и случилось, что никто так и не смог понять, откуда такая сила в этой почти девочке с легкомысленным видом кокетливой барышни и маменькиной дочки. А Сима проведет даже не одну бессонную ночь, вновь и вновь выискивая щель в тайники души Иоанны. Но ей, Симе, страдавшей только от собственной некрасивости и счтавшей, что этого достаточно, чтобы тонко чувствовать душевные порывы других людей, не дано было читать в душе человека, испытавшего высший миг человеческого счастья и бездонную глубину пропасти своего небытия, а между этими крайностями самое обыкновенное безутешное человеческое горе. Но ни Сима и никто другой в этом новом для Иоанны мире не узнают, что осталось за чертой, которую провела судьба по ее жизни. Никто не коснется ее боли и ее радости. Новые люди смогут принести Иоанне только новую радость и новую боль. А ведь всего минуту назад, она готова была все рассказать Нине, и это казалось естественным поделиться с другим человеком, объяснить ему себя. И только Сима своим моральным напором заставила ее принять это решение. Не явись она сюда в этот момент с одним желанием: завладеть и покорить, - кто знает, может быть многое в этой истории произошло иначе.

                Приняв решение, Иоанна сразу поняла, что ее не пугает могучая, почти гипнотическая сила, исходившая из этой маленькой женщины, желания которой как бы материализовывались, обволакивая человека, на которого были направлены, лишая его собственной воли. Всем своим существом она ощутила, как соскользнула с нее эта пелена чужой воли, не найдя опоры, не нащупав слабых мест.

                А Сима поняла свою оплошность. Нельзя было спешить. Она почувствовала, как захлопнулась дверца в душу этой девочки, но она верила в свои силы и не могла даже предположить возможности уступить кому бы то ни было в моральном поединке. В то время Сима еще не знала, что между словами возраст и опыт нет знака равенства.

                - Проходите. Садитесь. - Наконец  произнесла Иоанна.

                - Не надо церемониться. Я сама из общежития. Да и зашла я всего на минуточку. Мы приглашаем тебя поужинать с нами. Потоцкий, правда, запретил тебя трогать, но познакомиться мы имеем право. Ну как?

                - А это произойдет немедленно?

                - Нет. Через час приходи в семидесятую комнату мужского общежития.         

                - Хорошо. Если успею, то приду. Но если меня не будет, не сердитесь и не делайте поспешных выводов.

                - Так мы ждем, - ни то спросила, ни то напомнила Сима. Она снова застенчиво улыбнулась и тихо выскользнула из комнаты.

                Нина все это время молча наблюдала за происходящим. Она не часто высказывала свои суждения, но была умной женщиной. Быстро поняв и оценив ситуацию, она рада была за свою соседку. Иоанна ей нравилась. Нина приняла ее безоговорочно. И теперь хоть и сожалела о том, что так и не узнает ничего об этой непростой девочке, была спокойна за нее. Серафиму она знала, как и все в общежитии. И увидав ее поражение, сама Сима еще этого не поняла, была очень довольна, так как всегда считала великим грехом, идущим от неуемной гордыни, желание одного человека вершить судьбы других.

                - Ну что ты об этом думаешь? - Иоанна присела на краешек Нининой кровати.

                - Примерно то же, что и ты. Мне кажется, что ты приняла правильное решение.

                - Нина, - Иоанна нежно погладила ее по руке, лежащей поверх простыни, - я никогда раньше не жила в общежитии. И ты не представляешь, как я рада, что мне повезло, и ты - моя соседка. Я сложный человек. И мне важно, чтобы ты знала: даже если я буду молчать неделями, всегда помни - с этой минуты я тебе верю. Я постараюсь не омрачать твою жизнь, но очень прошу тебя: будь ко мне терпима.

                - Я тоже поверила тебе сразу. И хотя ты меня немного пугаешь, очень довольна, что все так получилось, и ты оказалась в этой комнате.

                - А почему я тебя пугаю?

                - Почему пугаешь?.. - Нина легла на спину и, закинув руки за голову, смотрела в потолок. - Да потому, что рядом с тобой не может быть покоя. И с твоим вторжением в эту комнату через не пройдут все бури и штормы, которые ты вызовешь в нашем спокойном городке, где давно уже не было никаких особенных событий. Ясно? А теперь собирайся. Тебе нужно туда сходить.

                - Ты так думаешь? - Иоанна не была уверена, что сама она этого хочет.

                - Да. Я так думаю. Ты ведь, конечно, не знаешь, что это та самая комната, где живет Юра Потоцкий. Лучше, если ты там побываешь до его приезда. Мне кажется, что у вас и так будет все не просто.

                - Возможно, ты и права. Но у меня ничего нет. С чем я пойду?

                - Возьми там в ящике помидоры и огурцы, я привезла сегодня из Москвы, и гроздь бананов тоже возьми.

                - Нина! Ну, ты как факир из восточной сказки. Спасибо, о великая благодетельница! Я тогда сейчас все быстро приготовлю и еще успею отдохнуть. У меня был трудный день.

 

10

                Когда Иоанна, отдохнув и приведя себя в порядок, входила в мужское общежитие, первым, кого она увидела, был Сорокин. Он шел ей навстречу, блестя белозубой улыбкой на смуглом лице.

                - Здравствуйте, Александр Иванович! - сказала Иоанна, протягивая ему руку как старому знакомому. Саша удивился. Не узнать ее он, конечно, не мог, но чтобы официальный разговор в комитете комсомола был воспринят как близкое знакомство, такого с ним еще не бывало. Но девушка была привлекательной, и он с удовольствием поздоровался с ней за руку.

                - Здравствуйте, здравствуйте, Петрова. А что вы здесь у нас делаете?

                - Да вот, знаете, ищу комнату №70. Меня пригласили туда на ужин.

                - Ого. Сильны мужики!

                - Мужики? Хотя, конечно, да. Кто же может жить в мужском общежитии, если не парни? Но меня пригласила женщина.

                - Я вижу оперативный отряд принял вас в свою дружную семью. Хорошо. Я тоже живу на третьем этаже и покажу вам куда идти.

                - Вы живете в общежитии?

                - Да. У нас тут с жильем туговато. А для меня это даже хорошо, я живу среди тех, с кем работаю.

                - А вы знаете, это хорошо, что я вас встретила. У меня есть к вам вопрос. Можно?

                - Я вас слушаю.

                - В комитете комсомола есть человек, отвечающий за работу с молодыми рабочими?

                - То есть как? Почему с ними надо отдельно работать?

                - Но ведь не все они комсомольцы, а проблемы у них все-таки есть. Кто-то же должен ими заниматься.

                - Это интересно. Зайдите на днях в комитет комсомола, побеседуем. Разговаривая, они поднялись на третий этаж. - Вам сюда, - он показал на дверь, которая находилась рядом с лестничной площадкой чуть правее и вела в самую крайнюю  на этаже комнату. - А я живу вон там, в комнате №80. Добро пожаловать!

                Она посмотрела вдоль коридора туда, куда показал Сорокин, но даже не задумалась о том, что он показал на ту комнату, окно которой было точно напротив ее окна. И Саша сразу это понял. Значит, она действительно сидит на подоконнике ради своего удовольствия, подумал он, а не для того, чтобы смотреть на окна мужского общежития. Странная девица! И у него снова защемило сердце. Хотелось, чтобы сейчас она шла в госте в их комнату , а не ребятам из оперативного отряда. А Иоанна, словно прочитав его мысли, приветливо помахала ему рукой и сказала:

                - Спасибо. Возможно, как-нибудь воспользуюсь вашим предложением. До свидания!

                - До свидания, - ответил Саша без всякого энтузиазма, она уже не видела его, хотя еще и смотрела в его сторону.

                Иоанна подошла к указанной двери. Секунду помедлила, внутренне собралась с мыслями и силами. Там, за этой дверью, ее опять ждали незнакомые люди, которых нужно было понять, и теперь уже хотелось, чтобы они тоже поняли и приняли ее. Она постучала, сначала не очень уверенно, потом более решительно. И услышала, но почему-то сзади:

                - Войдите.

                Она замерла. Потом медленно оглянулась. И с облегчением обнаружила, что это не Сорокин. Ей все-таки было не по себе в мужском общежитии, и пошути сейчас кто-нибудь над ней, она бы немедленно ушла. Но перед ней стоял невысокий темноволосый молодой человек с добрым тонко выписанным природой лицом, но особенно примечательными были глаза, совершенно черные, опушенные длинными, на зависть любой девушке, ресницами. В руках у него была кастрюля, из-под крышки пробивался пар, и пахло картошкой, сливочным маслом и укропом. Под пристальным взглядом Иоанны он смутился, это его украсило, поскольку добавило крови в его бледноватое лицо.

                - Входите, входите. Я имею право вам это сказать, я здесь живу.

                Она открыла дверь, пропустила его с кастрюлей вперед и вошла в комнату, которая ничем не отличалась от ее собственной, разве, что не было кровати, стоящей поперек комнаты, да вместо окна был балкон. Она тут же решила, что в ближайшее воскресенье они с Ниной эту кровать выбросят. В комнате было чисто. Дверь на балкон была открыта. Иоанна выглянула на улицу, под балконом зеленым ковром сомкнулись кроны молодых деревьев. Она вернулась в комнату. Хозяин хлопотал у стола, и, казалось, не обращал на нее внимания. А Иоанна обошла всю комнату, кровати стояли вдоль стен покоем, около каждой тумбочка. И на всех трех тумбочках не было ни одной вещи, на стенах ничего не висело. На этажерке были книги. Она провела рукой по корешкам - это была только специальная литература. Она еще раз оглядела комнату и, может быть, по давнишней нетронутости определила кровать Потоцкого. Она стояла справа от входа сразу за балконной дверью. Ей стало весело от этого открытия , и, повернувшись к хозяину, с любопытством, но тайком, наблюдавшему за ней, она сказала:

                - А я к вам ужинать пришла.

                Это было для него неожиданно. Но удивление только мелькнуло в его глазах, и тут же добрая улыбка осветила его тонкое бледное лицо.

                - Ну тогда вы во время. Садитесь. Я сейчас ... - и он вышел из комнаты.

                Иоанна достала овощи и задумалась: а сколько их всего будет? Посмотрела на стол, там было четыре тарелки, Этот человек не знал, что она придет. Значит, их будет пятеро. Прекрасно! Она все разрезала и красиво уложила на одной из тарелок, поставила ее на середину стола, взяла вторую тарелку и начала устраивать на ней бананы. Дверь открылась. Он стоял на пороге с чайником и теперь с нескрываемым удивлением смотрел на стол, потом перевел взгляд на Иоанну, весело рассмеялся и сказал:

                - А ведь точно ужинать пришла! Откуда же взялась такая смелая? Что-то я у нас в городке тебя не видел. - Он поставил чайник на край стола.

                - Да я здесь недавно. - Она снова подошла к балкону, положила руку на косяк и уже хотела выйти, но в этот момент снова открылась дверь, и в комнату весело вошли трое: Сима, а с ней стройная симпатичная девушка в очках с красивыми пышными черными волосами, уложенными в высокую прическу, и рослый широкоплечий блондин с упрямым подбородком и холодными серыми глазами, которые жили отдельно от веселого в этот момент лица.

                - Ну вот и все в сборе. - Сказала Сима, - Вовочка, извини, я тебя не предупредила, что у нас гостья будет. Но я вижу вы уже познакомились.

                - Да нет, не успели, - сказал Вовочка, зачем-то подвигая стул на середину комнаты.

                - Тогда знакомьтесь. Петрова Иоанна. А это хозяева комнаты Володя Воронин и Дима Иошин. Эля Родникова. Все члены оперативного отряда. - Сима по очереди представила Иоанне ее новых товарищей и снова вернулась к ней. - Воронин, а это пополнение в вашу группу.

                - Да брось шутить, Сима, - небрежно отмахнулся Дима, подошел к кровати, что стояла у стены напротив двери, сел, откинулся на стену и широким жестом предложил:

                - Садитесь, девушки.

                - Вовочка, можно мы на твою кровать сядем? - спросила Сима и, подхватив Элю под руку, увлекла ее к кровати слева от двери, и они обе сели.

                Иоанна довольная тем, что догадка ее оказалась верной, села на стул, стоящий посреди комнаты. Володя пододвинул табуретку, устроился рядом с ней и, заглядывая ей в глаза, спросил:

                - Это правда, да? Правда?

                - Воронин, с каких это пор ты мне не веришь?! - возмутилась Сима, - Потоцкий сказал, что она будет работать с вами.

                Но Володя все еще ждал ответа от Иоанны, и она улыбнулась ему и кивнула. А Дима молча рассматривал ее своими холодными глазами, но затянуться паузе он не позволил.

                - Юра, конечно, в людях разбирается. Но я еще не понял.

                - Что тебе непонятно? - Спросил Володя, ставя табуретку на место, к столу.

                - Мне не понятно, чем она будет заниматься в вашей группе?

                - Пока человеком по имени Женя Самарин, - спокойно ответила Иоанна вместо Володи. К своему удивлению она чувствовала себя прекрасно. Холодный взгляд  Димы не пугал, в нем не было лжи и хамства. Ей было легко. А это говорило о многом.

                Дима шутливо поднял руки.

                - Ну, если Самарин, сдаюсь, - сказал он насмешливо.

                Девушки переглянулись молча, а Володя, начавший было раскладывать картошку по тарелкам, остановился с ложкой, на которой лежала красивая картофелина, лоснящаяся от масла и украшенная укропом, повернулся к Иоанне, внимательно на нее посмотрел и, взяв другой рукой эту картофелину, стал ее есть с задумчивым видом.

                - Ребята, скорей к столу, а то он все сам съест! - Забеспокоилась Сима. - Да тут у тебя тарелок не хватает, хозяин!

                - Сейчас принесу, - Дима упруго встал с кровати с грацией сильного зверя, скорее барса, чем льва. В нем не было дутого величия, но все время ощущалась готовность: к прыжку, к атаке, к веселью и к защите, если нужно. И походка у него была пружинистая, он шел не только ногами, а всем телом, по которому движение перекатывалось красивой волной, шел бесшумно и легко. - Оставь Воронина в покое, Сима. Пусть переварит. Новость того стоит. - И вышел из комнаты.

                Иоанна заметила, каким взглядом, полным любви и гордости, Эля  проводила Димку. И на душе совсем потеплело. Это жизнь своей властной рукой заводила ее в свое русло. И она теперь малой капелькой будет мчаться в общем потоке, взметаясь брызгами радости, крутясь в водовороте будней и отдыхая на затишных плесах дружеских вечеров.

                - Ладно. Прошу вас, девочки, к столу. - Володя снова входил в роль радушного хозяина. Но, усаживая Иоанну, он тихо спросил, - А ты не боишься?

                - Боюсь? Нет. Я еще не знаю, чего стоит бояться.

                - Вовочка, а мы еще колбасы принесли. Эля, давай ее сюда, - Сима подошла к столу. - А где ты раздобыл все это богатство?

                - Да вот она принесла. Пришла, заявила, что ужинать будет здесь, и давай выгружать из сумки разные фрукты-овощи. Ну, я молчу, жду, что будет дальше. Кто ж знал, что вы ее пригласили.

                Все рассмеялись. Пришел Дима с тарелками. И ужин начался. Дима, который ел с удовольствием сильного и здорового мужчины, похрустывая огурцом, повернул голову к Иоанне и спросил:

                - А ты не боишься?

                Все снова дружно рассмеялись. Иошин удивленно обвел всех взглядом.

                - Не понял юмора.                     

                - Да я только что спросил  то же самое. Не боится. Не знает еще, чего надо бояться. А вот как взяться за дело, по-видимому, знает. Ее сюда Сорокин привел. А я варил картошку на втором этаже, у нас все конфорки были заняты. Шел по лестнице за ними, слышал, какой вопросик она ему задала.

                И Володя пересказал им разговор Иоанны с Сорокиным о молодых рабочих.

                - Это интересно, - Сима перестала есть, - ну-ка расскажи, что ты имеешь в виду, - обратилась она к Иоанне.

                - Мне кажется, комитету комсомола нужно обратить внимание на этот участок работы. Ведь молодые рабочие, которые не комсомольцы, ничем не объединены, не заняты общественной работой, никто не думает о том, как они проводят свободное время. А от скуки чешутся руки. Они начинают стихийно развлекаться, и вы не сидите без дела. Так я говорю?

                - Да. Тут есть над чем подумать, - Володя почесал затылок.

                - Слушай, Петрова, ты обязательно сходи к Сорокину и обсуди с ним этот вопрос. Надо же такое придумать! А ты как, Сима, считаешь? - Диме понравилась мысль заняться молодыми рабочими.

                - Я не знаю, насколько это реально, но интересно бесспорно. Устами младенца, как говорится ...

                Иоанна улыбнулась про себя, глядя в тарелку. Откуда им было знать, что у нее за плечами совхоз-миллионер, и что до этого она дошла нелегкой думой, пытаясь удержать молодых парней и девчонок в деревне. Она почувствовала на себе внимательный взгляд и, подняв глаза, встретилась с веселыми глазами Эли, которые поблескивали сквозь стекла очков.

                - А ты к нам с юга приехала? Говорок такой гукающий.

                - Да. Я из Крыма. Неужели заметно? Надо же!

                Иоанна только сейчас обратила внимание, что Эля до сих пор молчала, но ее молчание было таким же естественным, как и ее реплика. И вообще Эля держалась очень естественно, без напряжения и позы. Она была мила необыкновенно. Ее черные  выразительные глаза сияли. Она любила, и ей хотелось, чтобы все вокруг были счастливы и добры. Она видела огромный  Димкин интерес к новенькой, но это ее не пугало. В отважной душе этой девочки не было места для страха, она любила и верила. И нельзя, ни за что нельзя, было обмануть эту любовь и веру. И когда прозвучал ее голосок, журчащий нежной мелодией, глаза Димы как-то смягчились, сделались глубже. Он поднял руку, желая обнять Элю за плечи, но не сделал этого, а просто закинул руку за спинку своего стула.

                - Ну, братцы, наелся, - сказал он, довольно улыбаясь.

                - Спасибо, Вовочка, - хором сказали девочки и встали из-за стола.

                - Давай помогу убрать, - предложила Иоанна.

                У Володи засияли глаза, но он запротестовал:

                - Нет-нет. Мы тут сами управимся.

                - Ну тогда мы пошли. Ладно, мальчики? - Спросила Сима.

                Димка сделал какой-то протестующий жест, но Сима уже выводила Элю за руку из комнаты. Иоанна усмехнулась, глядя насмешливо на Димку. Он ринулся к двери, но она, будучи уже за порогом, оглянулась, чтобы прошептать ему:

                - Опоздал, рыцарь, долго думал! - И захлопнула дверь перед самым его носом.

                Дима прижался спиной к двери и, улыбаясь, сказал:

                - Слышишь, Воронин, а эта, глазастая, сразу все заметила.

                - Что заметила? Что у вас с Элей любовь? По-моему это мог бы заметить и слепой. Жениться тебе пора.

                - Я тоже так думаю. Пока инициатива еще в моих руках.

 

11

                Через несколько дней Русаков пригласил Иоанну для разговора. Он проанализировал ее работу. Сняв шелуху, он быстро выбрал зерна и крупицы действительной пользы. Иоанна с ужасом увидела свой коэффициент полезного действия, который по ее оценке не превышал одного процента. Это подействовало на нее настолько удручающе, что даже руки опустились. Хотелось плакать, но она разучилась. Она, конечно, понимала, как сильно ей не хватает специальных знаний, и работала на совесть. Безусловно, еще прошло мало времени, но так явственно своего невежества и умственного бессилия она еще никогда не сознавала. Ей было так стыдно, что она не заметила, с каким нескрываемым восхищением на нее смотрит Борис Иванович. Откуда было ей знать, что-то, чем она сейчас занималась, не изучают ни в одном институте. Это то, чему учатся на месте и не просто в процессе работы, а только в процессе творческой деятельности. Для нее так сильно сместились грани бытия, что, будучи творческой личностью, но оглушенная огромным потоком информации, который она продолжала в себя впитывать, она не ощущала себя венцом творения. Сейчас было в ней что-то  от беззащитности улитки, потерявшей свой домик.. Она чувствовала, что, не смотря на интенсивность работы, она топчется на месте, и ее придавливает к земле громоздкое сооружение из собственных комплексов. И стало ясно, что показывать, что ты живешь и мыслишь - одно, а жить и мыслить - это совсем другое. И что нужно все-таки выбирать: или жить и мыслить или ...

                - Вы меня не очень внимательно слушаете, Иоанна Константиновна.

                - Борис Иванович, это только так кажется. У меня вообще обманчивая внешность.

                - Я бы не сказал. Помните у Лукиллия:

                                                "Лгут на тебя, будто ты волоса себе красишь, Никилла,

                                                Черными, как они есть, куплены в лавке они".

                - Вы хотите сказать, что я насквозь фальшивая? - возмутилась она.

                - Я хочу сказать только то, что сказал. Вы вообще не тот человек, за которого себя выдаете. Я не обвиняю вас в притворстве. Просто за вашими плечами не беспечная жизнь обеспеченной девочки. Вы выглядите на пять лет моложе, а душою старше на десять лет своего возраста, а может даже и больше. Мне не ясно, как это могло произойти. Но неопределенность вашего состояния порой чувствуется. У вас в глазах бывает такая смертельная тоска, что мне страшно. И если вам в жизни пока не за что держаться, то живите, пожалуйста, для меня, для моего дела, без вас я его не закончу. Я хочу, чтобы вы это знали с самого начала.

                - Вы, конечно, шутите, Борис Иванович. Но будем считать, что вы меня уговорили.

                Он глянул ей в глаза, они были серьезны и печальны. И Борис Иванович понял, что она примет его дар, сохранит, защитит, одарит в ответ его чем угодно: дружбой, благородством, преданностью - но никогда он не добьется любви этой женщины, потому что она знает об этом что-то такое, чего даже не знает он, готовый сложить к ее ногам весь мир и свою жизнь в придачу.

                - Вы напрасно себя казните. Польза от вас огромная. Во-первых, климат у нас в лаборатории стал помягче; во-вторых, не понимаю, как вам  это удалось, но все мы стали работать лучше; в-третьих, то, что делаете непосредственно вы - это очень важно. Но я хотел говорить с вами совсем о другом. Я тут придумал одну штуку. Причем на эту мысль натолкнула меня одна из заказанных вами книг. Речь идет о полом катоде. Давайте сюда ваш тайный список, посмотрим, не найдется ли там подходящего материала.

                Они долго выбирали, спорили, искали подходящую форму, рылись в справочниках, потом бежали в лабораторию, перебирали там газовые трубки и, не найдя подходящей, снова возвращались к своим столам, потом опять бежали в лабораторию. Где-то ближе к обеду Борис Иванович сам составил программу и помчался на ВЦ, там у него были друзья, которые обещали запустить его программу в обеденный перерыв. Иоанна в это время чертила. И когда после обеда прибежал сияющий Борис Иванович, у нее уже готовы были все чертежи и для стеклодувов, и для слесарей, осталось только проставить оптимальные размеры, которые выдала машина.

                - Ну вот. На сегодня вы свободны, Иоанна Константиновна. Заявки на материал и на изготовление  оформим мы с Алешей сами.

                Иоанна взглянула на часы, было всего три часа, но у нее были дела в городе, и она с радостью приняла свою свободу, как награду за хорошо сделанную работу.

                На следующий день, придя в лабораторию, как всегда чуть раньше других, потому что она завтракала в столовой предприятия, Иоанна нашла на столе записку: "Иоанна Константиновна, вы мечтали попасть в цех №15, я счастлив, что могу доставить Вам это удовольствие. Б.И." Под запиской лежали пропуск в цех №15 на ее имя, заявка на металл и на работу и чертежи маленькой детальки, из-за которой вчера разгорелся костер их бурной деятельности.

                Иоанна задумалась, собираясь с мыслями, словно готовясь к очередному прыжку в неведомое, впрочем, так оно и было. Вот и настал момент, когда она должна встретиться со своим подопечным. Ей не нужно было спрашивать, где находится цех №15, она знала, и как туда пройти и кто там начальник.

                Она готова. Несколько минут ходьбы. Вахтер. Кабинет начальника цеха.

                - Мне нужен начальник цеха Усов Владимир Никанорович.

                - Это я. Проходите. - Молодой мужчина поднялся ей навстречу. Он был высок, светловолос, лицо строгое, грубо сработанное, вызывало симпатию.

                - Петрова. Отдел 300. Принесла вам заказ.

                - Та самая Петрова из группы Русакова?

                - Что значит та самая? - Она хотела возмутиться. Но его лицо было спокойно и приветливо, и она раздумала сердиться. - Ну та.

                - Интересно. Ну-ка, что там у тебя? Ты садись, Петрова. Знаешь когда приходить. На сегодня еще не раздавали заказы.

                Он внимательно изучал ее бумаги.

                - Да у вас тут серьезно и дорого.

                - Дорого - да, но технически - просто.

                - А раз дорого, значит серьезно. - Он смотрел на нее с улыбкой, с какой взрослые смотрят на симпатичного ребенка.

                - У меня к вам есть просьба.- Осторожно Иоанна сделала первый шаг к своей цели.

                - Какая же?

                - Можно мне самой выбрать исполнителя?

                Владимир Никанорович насторожился. Был у них в цехе умелец, удивительный человек, он все мог. Не станет же Петрова просить его на такую простую деталь. Да и он все равно ей откажет. Волков сейчас занят ювелирной работой для волноводов Потоцкого. И все-таки кого она попросит? А Викторов был прав, интересная девчонка. И любопытно, как она подступится к нашему Женьке?

                - А кого бы вы хотели?

                - Есть у вас такой рабочий - Женя Самарин. Я прошу вас, отдать наш заказ ему.

                - Самарин? Ни за что! - Усов был возмущен.

                - Почему так категорично? Он что у вас очень занят? У меня другие сведения.

                - Да он запорет ваш катод! Переведет дорогой металл!

                - Он совсем ничего не умеет делать?

                - Делать-то умеет, но не хочет. Нет у него высокого сознания. Нет ответственности за свой труд.

                - И много он у вас таких деталей запорол?

                - Ни одной, конечно!

                - А откуда вы знаете, что эту он испортит?

                - Да не испортил он ни одной дорогой детали только потому, что ему ни одной не доверили. Он стальные через одну в корзину с браком складывает!

                - Вот и складывает потому, что серьезного дела не поручаете. Я согласна отвечать за брак. Двух моих зарплат хватит? За четыре месяца расплачусь. Сейчас напишу расписку.

                Усов смотрел, как она пишет расписку, но не останавливал. Вот схватила за горло! Пусть пишет! Таких надо учить, и чем раньше, тем лучше. Видали мы таких умников! Женечка сейчас ей мозги вкрутит. Сама прибежит упрашивать, чтобы ее от него избавили. Ну вот дописала. А почерк как у школьницы. Интересно, а лет ей сколько? Викторов говорит, что после института. Что-то не верится.

                Он включил микрофон.

                - Самарина к начальнику цеха.

                Женька вошел в кабинет вальяжной походкой с наглой улыбкой человека, не ожидающего для себя ничего хорошего и готового ко всему. А был он высоким красивым парнем лет семнадцати. Длинные очень светлые волосы почти достигали плеч. Черты лица правильные, особенно бросались в глаза губы смелого рисунка и темные, почти черные, глаза с длинными ресницами и смоляными бровями в разлет. "Ну и ну, - подумала Иоанна, - теперь ясно, чего мне нужно бояться. А уж взялся за гуж, не кажи, что не дюж!" Он сразу увидел Иоанну и, приняв ее за ровесницу, сделал в ее сторону цокающий жест губами, который по желанию можно было принять и за воздушный поцелуй и просто за презрительное цоканье. Но сюда его, по-видимому, приглашали не часто, а может быть, и вовсе не приглашали, поэтому ему трудно было бороться с любопытством, рвущимся прямо из души. Он повернулся к начальнику цеха.

                - Ну? Чего звали?

                - Самарин, ты хотя бы поздоровался!

                - Зрасте вам, - Женька делает цирковой реверанс с поднятием воображаемой шляпы. У Усова каменеет лицо, но он старается держать себя в руках.

                - Ну что ты паясничаешь?! У тебя тут персональный заказчик появился, а ты рожи корчишь.

                И тут у Иоанны екнуло сердце. Какое-то мимолетное выражение отчаянной надежды промелькнуло на лице этого парня и тут же исчезло, он не поверил.

                - Эта пигалица что ли заказчик?

                - Как ты с инженером разговариваешь? Да к тому же с женщиной! - Усов начал терять терпение.

                - А на ней не написано, что она женщина. - Сказал Женька с гаденькой улыбкой и тоскливым взглядом человека, добровольно прыгающего в пропасть.

                Усов вскочил. Кулака его были сжаты, и чувствовалось, что он сейчас вытолкает Женьку из кабинета взашей. Иоанна тоже встала. Быстро подошла к Женьке и, дотронувшись до его руки чуть повыше локтя, сочувственно спросила:

                - А ты что, до сих пор не можешь отличить женщину от мужчины?

                Они оба, взрослый сердитый мужчина и наглый мальчик, глянули друг другу в глаза, и к великому обоюдному удивлению, каждый увидел в глазах другого свое собственное восхищение. А Иоанна продолжала:

                - Это, конечно, очень трудно в наше время, потому что женщины часто ходят в брюках, а мужчины отпускают длинные волосы. Но так и быть, за то, что ты мне сделаешь катод, я открою тебе большой секрет, - и она громко прошептала ему на ухо, предварительно поманив его, чтобы наклонился, - если в платье, то обязательно женщина.

                 Секунду он оторопело на нее смотрел, а потом, запрокинув голову, расхохотался, искренне и весело. И во время этого смеха с него словно слетела змеиная шкура и выглянуло нормальное любопытное мальчишеское лицо. И даже руки подрагивали от нетерпения: ему хотелось взять заказ, лежащий на столе начальника цеха, но теперь он уже не смел, или не мог, вести себя так, как несколько минут назад. А Усов, который только что хотел пинком вышвырнуть Женьку из своего кабинета, взял заказ со стола и протянул ему. Женька прочитал, на секунду закрыл глаза, снова прочитал, слегка подрагивающей рукой положил бумаги на стол, посмотрел на начальника цеха с невыразимой обидой и молча пошел к двери.

                - Самарин, стой! - Усов теперь понимал, что эта "пигалица" вот так, одним махом, добралась до самого Женькиного сердца, и теперь только от него, Усова, зависит - добьется она успеха, или сейчас Женька навсегда уйдет от людей.

                А Женька остановился, но стоял спиной к нему и Иоанне, и непонятно было, что он там делает в области лица, то ли чешет переносицу, то ли поправляет свои кудри.

                - Женя, вернись, - голос Усова стал чуть мягче, - товарищ Петрова ... Кстати, как вас зовут?

                - Иоанна Константиновна.

                - Так вот Иоанна Константиновна, действительно твой персональный заказчик.

                Женька продолжал стоять не поворачиваясь, только плечи его как-то судорожно подергивались.

                - Владимир Никанорович, а можно я возьму Женю к нам в лабораторию и покажу ему для чего нам нужна именно такая деталь?

                Усов только кивнул. Иоанна подошла к Женьке, положила руку ему на плечо, чуть надавив, как бы подталкивая его к двери, оглянулась на Усова и , грустно улыбнувшись, сказала:

                - До свидания, Владимир Никанорович. Спасибо!

                Как только за ними закрылась дверь, Усов набрал номер телефона.

                - Позовите, пожалуйста, Викторова. Максим? Здравствуй! Познакомился с вашей, то есть с нашей Петровой. Ну знаешь! Самарина, как теленка, повела к себе в лабораторию. Не видел бы своими глазами, ни за что бы не поверил. Да. Да. Нет. Она тут такое придумала! Нет. Это не телефонный разговор. Вечером встретимся в штабе, расскажу. Пока.

                Они вышли из цеха и направились в ее лабораторию. Причем Иоанна намеренно отставала, а когда Женька замедлял шаг, она быстро вырывалась вперед, он догонял ее, она снова отставала. Наконец он не выдержал:

                - Ты вроде как стыдишься идти рядом со мной?

                - Тебе правду сказать или соврать?

                - Конечно, правду, - догоняя ее в очередной раз, самоуверенно заявил Женька.

                - Если говорить правду, то да.

                - Это почему же? Парень я красивый!

                - Даже слишком! Поэтому, может быть, виляешь бедрами как проститутка?

                Он остановился и преградил ей дорогу.

                - Что ты сказала? А ну повтори! - почти крикнул он, глядя на нее загоревшимися от гнева глазами

                Иоанна смотрела на него спокойно и строго. Она тоже знала силу своего взгляда. А еще ей было жаль этого мальчика. Она уже поняла, что у него нет ни почвы, ни программы: он просто жертва своей внешности. Он думал, что этого достаточно, чтобы покорить весь мир, чтобы подняться над другими; вляпался в грязь, и теперь у него ничего нет за душой, на что можно было бы опереться в жизни; он просто не знал, что там должно что-то быть, и не понимал, почему люди отвергают его, такого красивого, и злился на людей, а они не воспринимали его всерьез. И еще она подумала, что, может быть, она пришла во время. В сентябре, когда им собрался заняться Юра Потоцкий, могло быть поздно, потому что мальчик был в таком состоянии, что готов был совершить что угодно, лишь бы не ощущать этой пустоты ни внутри, ни вокруг себя. Но она его не боялась.

                - Зачем повторять? - Сказала она тихо. - Ты же слышал.

                А Женька вдруг увидел какие у нее необыкновенные глаза, огромные и зеленые. Но даже не это его поразило. На него никто еще так не смотрел, во взгляде не было ни восторга, ни насмешки - обычные выражения глаз, устремленных на него. Нет, ему не захотелось стать лучше, ему еще надо было дорасти до понимания необходимости этого желания. Но ему захотелось кое-что выяснить:

                - А почему мне этого никто не говорил?

                - А ты думаешь правду легко сказать? Когда-нибудь ты поймешь, что сказать правду гораздо труднее, чем ее выслушать, - ответила она в раздумье. - Что, идем дальше? Или ты передумал и вернешься?

                - Нет уж. Я пойду посмотрю.

                - Тогда не позорь меня. Иди, как подобает настоящему мужчине.

                - Попробую.

                А она думала уже о другом. Поймет ли ее Борис Иванович. Ведь сейчас так много зависит от него. А она его даже не предупредила. Да какое она имела право так рисковать его делом ради этого, в общем гадкого, мальчишки?

                Но Иоанна зря волновалась за Бориса Ивановича. Борис Русаков был талантливым человеком. А талант - это дар. И если отмечает природа какого человека таким подарком, то всегда с щедростью необыкновенной. И люди эти становятся как бы маленькими солнцами и одаривают всех своей лучистой энергией, не боясь иссякнуть, не ожидая сиюминутной благодарности за свой свет и тепло. Борисом восхищались все, кто его знал. Был он невысок, худ как птенчик, лицо полностью покрыто черной бородищей, глаза живые, и весь он - само движение. Он как шарик ртути не знал покоя. Человек большой эрудиции, блестящий остроумец, главный автор команды КВН, победившей в телевизионном конкурсе, генератор идей, прекрасный специалист, он был удивительно чуток в общении с людьми. Светлая душа была у Бориса Русакова. И Иоанна волновалась зря.

                Когда они с Женькой пришли, Борис Иванович работал в лаборатории. Иоанна подвела к нему Женьку:

                - Вот он будет делать наш катод, Женя Самарин.

                - Да, Иоанна Константиновна, любите вы жить красиво, а, главное, с большим размахом, - он улыбался.

                И Иоанна поняла, что Борис Иванович каким-то чутьем уловил ее идею с двумя зайцами, а может быть Усов успел его предупредить, пока они шли. А Борис Иванович уже обращался к Женьке:

                - Ну-с, юноша, будем знакомы. Борис Иванович. Идите-ка сюда поближе.

                Вчера Иоанна думала о том, каким нужно быть умным, чтобы ей, темной, так просто объяснить такую сложную вещь, как эффект полого катода. А сегодня она в немом восторге слушала, как он объясняет то же самое этому дремучему парню. И она вспомнила то недовольство собой, которое преследовало ее в школе. Теперь, только теперь, слушая Бориса Ивановича, она поняла, что ее мучило: она не умела о сложном говорить просто. А он умел. Значит она слишком мало знала, чтобы учить других! Но не только Иоанне Борис Иванович помог сделать открытие. Женьке он показал такой высокий стиль общения, что парню показалось, что он через какое-то сокровенное окошко выглянул в другой мир. А Иоанна, глядя на то, как Борис Иванович обращается с босяком Женькой как с принцем крови, вспомнила белоснежную и туго накрахмаленную рубашку Юры Потоцкого среди лугов под сенью армейской палатки. Мы можем говорить любые красивые слова, но если мы сами живем по-другому, эти слова не будут услышаны.

                Женька не мог описать состояния, в котором он возвращался в свой цех. Ничего подобного он никогда не ощущал. Это была какая-то дикая смесь из запоздалых сожалений, слабых надежд, злости и радости. Эти двое что-то перевернули в его душе, задели какие-то струны, о существовании которых он даже не догадывался. И теперь там звенело, шевелилось, воздвигалось и рушилось - и сам Женька в этом не участвовал, а только с любопытством прислушивался к этому сложному движению в своей душе.

                Усова он встретил на пороге цеха.

                - Ну что, будешь делать катод или отдадим его кому-нибудь другому? -  С усмешкой спросил его начальник цеха.

                - Мне бы хотелось. - Женька, как и час назад, еще не верил, что это серьезно, что над ним не шутят.

                - Тогда возьми у меня на столе заказ и заявку на материал, - сказал Усов и вышел из цеха.                 Женька зашел в кабинет начальника цеха не без робости. Осторожно подошел к столу, где лежал заказ на работу, которой ему на разу не поручали. Но первой попалась ему на глаза расписка Петровой. Женька прочитал, и у него захватило дух. Он схватил расписку, выскочил из кабинета, пролетел через весь цех и помчался обратно в трехсотый отдел. По дороге он обогнал Усова, но даже не заметил этого. А тот, увидев Женьку, мчащегося с бумагой в руке, остановился, секунду подумал и вернулся в цех. События разворачивались чересчур бурно. Нельзя сказать, что он без умысла оставил расписку Петровой на столе. Ему хотелось, чтобы Женька ее прочитал. Полезный документ для парня, у которого нет веры в людей. Но, что Женька выкрадет расписку, этого Володя не ожидал.

                Женька влетел в лабораторию, где Иоанна и Борис Иванович работали со спектральной трубкой, в которой билась красная жилка огня. Борис Иванович смотрел в окуляр спектрографа, а Иоанна следила за самописцем, отмечая всплески интенсивности.

                - Вот, - Женька сунул в руки Иоанны ее расписку.

                - Где ты это взял? - Спросила она тихо, не поднимая на него глаз.

                - На столе у начальника цеха, - он еще не успел отдышаться и не заметил зловещих ноток в ее голосе.

                - Усов сам тебе это дал? - Все так же, не поднимая головы, почти шепотом спросила она.

                Борис Иванович, заинтересованный и встревоженный ее тоном, взял бумагу у нее из рук, быстро прочел и сразу все понял. Всем своим существом он ощутил, что Иоанна находится в крайней степени гнева. Но чтобы гнев, почти бешенство, проявлялись так, он видел впервые и ему стало не по себе от сознания той неистовой силы, которая таилась в этой легкомысленной на вид девушке, почти девочке. И Женька, который до этой минуты чувствовал себя почти героем, вдруг засомневался.

                - Нет. Его не было. Я зашел за заказом. Прочитал, схватил и прибежал сюда, чтобы отдать тебе.

                - Ты вор? - Она вскинула на него глаза, и Женька отшатнулся, они сверкали и горели как глаза кошки ночью. - Возьми, - она кивнула на листок бумаги, который был еще в руках Бориса Ивановича, - и положи на место, - и медленно вышла из лаборатории.

                Женька не помнил, как пришел к себе в цех. Слово "вор" тяжело пульсировало в его голове. Даже на суде никто не сказал ему этого слова, ни то щадили, ни то жалели, а может это само собой разумелось, но так или иначе, в упор его назвали вором впервые. И когда? В момент, как ему казалось, благородного порыва! Он третий раз за сегодняшний день входил в кабинет начальника цеха, в святая святых, куда ему до сих пор не было доступа, но в данную минуту он ничего не чувствовал, кроме великой усталости.

                - Проходи, Самарин, садись. Куда это ты бегал, сломя голову?

                Женька до того был раздерган, что ему не пришло в голову, что теперь нужно выкручиваться. Он протянул Усову бумагу, которая жгла ему руки.

                - Да вот, хотел отдать.

                - Ну и?

                - Она что, эта баба, святая? - Вместо ответа как-то обиженно спросил Женька.

                - Не понимаю.

                - Ну что тут не ясного? Были же эти, как их, святые угодники, что ли?

                - А в чем дело? - Все еще не понимая спросил Усов. Ему доставляло неописуемое удовольствие видеть растерянное, почти человеческое, Женькино лицо.

                - А в том, что всего за каких-то пару часов она дважды меня смертельно оскорбила, а я проглотил молча. А теперь еще буду из шкуры лезть, чтобы она не платила свои жалкие гроши. Ведь если я запорю деталь, ей по этой расписке и за четыре месяца не расплатиться.

                Усов встал, подошел к понуро сидящему Женьке и положил ему руки на плечи.

                - Нет, Женя, она не святая. Просто хорошая умная девочка, в которой гибнет талант педагога. Сам говоришь, за каких-то два часа она превратила тебя из супербоя в обыкновенного потерянного мальчишку. Если ты ей поможешь, может быть станешь человеком. А теперь иди работать. Вот ключ, твой личный сейф №8. И учти, запорешь деталь, высчитывать буду не из твоих двухсот пятидесяти, а из ее ста рублей по расписке.

                Много лет спустя, когда уважаемого инженера Евгения Петровича Самарина спросят, почему он всегда справляет день рождения в августе, если родился в декабре, он ответит:

                - Человек, которого вы знаете, родился именно 18 августа 1964 года.

                Именно в этот день до того, что будет потом, было еще очень далеко. И все-таки события этого дня так сильно потрясли Женьку, что он  действительно запомнил его на всю жизнь.

                Спустя пару дней, Усов работал у себя в кабинете, когда дверь открылась, и легко и стремительно вошел загорелый и веселый Юра Потоцкий.

                - Здравствуй, Володя!

                Володя вышел из-за стола, протянул ему руку и, улыбаясь, сказал:

                - Здравствуй, Потоцкий. Любопытно, что тебя больше интересует: твои волноводы или Женька Самарин?

                - И то и другое в равной степени, - усмехнувшись, ответил Юра, - рассказывай.

                - Тут рассказывать нечего, нужно смотреть. Пойдем.

                Они вошли в цех. Усов повел Юру туда, где лежали его волноводы, которые сегодня утром закончил Волков. Потоцкий в немом восхищении трогал их руками. Казалось, он забыл обо всем и о времени и о людях, стоящих рядом. И это молчание длилось, пока он не пробежал своими тонкими, чуткими и быстрыми пальцами по всей поверхности волноводов. Потом он повернулся к Волкову и сказал с глубокой признательностью:

                - Николай Николаевич, вы маг и волшебник! Это больше, чем я ожидал, и даже больше, чем придумал. Ведь здесь вы по-своему наклонили отражатель, и это, пожалуй, самое оптимальное решение.

                Волков, высокий пожилой мужчина, молча улыбался, он был вообще немногословен, он просто любил работу, любил делать хорошие и нужные вещи, и когда получалось задуманное, это само по себе радовало его гораздо больше, чем любая похвала. Волкова наградой нельзя было удивить. Он был Героем Социалистического Труда, Лауреатом многих премий, автором и соавтором многих изобретений. Но Юру он любил, и его похвала была ему приятна, подлинное счастье, светившееся в глазах этого талантливого мальчика, трогало его душу.

                - Давай приноси еще что-нибудь. Сделаю.

                - Спасибо, Николай Николаевич, непременно скоро принесу. Есть очень интересная идея. Обсудим потом. - Сказал Юра и тут же переключился на другое. Он уже не первый раз обвел цех глазами, но никак не мог разглядеть белой патлатой Женькиной головы. - А где Самарин? - Спросил он у Усова, сожалея, что придется приходить еще раз.

                - Да вон он, на своем рабочем месте, - улыбнулся Володя, не без лукавства глядя не вытянувшееся юрино лицо. Потоцкий пригляделся и в высоком парне в рабочем берете действительно узнал Женьку, но с большим трудом. Они подошли.

                - Привет, Самарин. Отвлекись на минуту. Дело есть.

                - Здравствуй, - Женька улыбался. Ему нравилось, что Потоцкий обескуражен его видом.

                - А кудри куда дел?

                - Не прикидывайся, Потоцкий! Сам ведь ко мне эту Петрову подослал. Вот ей в жертву и пошли мои кудри. Вот начальник не даст соврать, она мне очень доступно объяснила, чем мужчина отличается от женщины. - Женька говорил грубовато, но не агрессивно, как обычно, это порадовало Юру и он решился.

                - У меня к тебе тоже дело. Вот зеркало. Сделай для него оправу из серебра. Усов даст. Усов не пожалей грамм сорок-пятьдесят. У Петровой скоро день рождения. Подарим.

                - Некогда мне.

                - Ничего. Отложи пока свое дело на пару дней. Сделай оправу для зеркала. Главное, чтобы оно так и осталось полупрозрачным, а все остальное придумай сам. Через два дня приду.

                - Идем, - сказал Володя, - получишь серебро. Только не бросай, где попало, теперь есть, где хранить. Излишки сдашь.

                После того, как Женька ушел, бережно держа маленький слиток серебра, Усов рассказал Юре все, что тут произошло между Самариным и Петровой.

                - В тот же день он подстригся и только после этого пришел за металлом для катода. Спрятал его в сейф, но каждое утро вынимает, кладет в карман на груди и делает катоды из стали. Уже столько металла перевел! Не обедает и домой не выгонишь. Я не мешаю, только даю еще кое-какую работу на день. Делает быстро без брака, и опять к этому чертовому катоду. Я сначала думал, что зря он так долго возится, но когда вник, понял, что Русаков и Петрова выдали очень интересное решение. Деталь простая, но чтобы был эффект, нужна ювелирная точность. Вот Женька и набивает руку.

                - И все равно мне не понятно, почему он так старается.

                - А тут есть одна бумажка, - Усов достал расписку Петровой и рассказал все, что было с ней связано.

                Юра несколько раз прочел  расписку и  сказал в раздумье:

                - Да. Это она лихо. Опередила меня. А ведь когда мы с Алешей о Женьке ей рассказывали, было такое ощущение, что не слушает она нас вовсе. Потом мы смоделировали несколько вариантов их знакомства. Но такого даже и предположить не могли.

                - Юра, а где ты зеркало взял? - Полюбопытствовал Усов.

                - Борис дал. Говорит, для нее не жалко. От того прибора дал, для которого Женька катод делает. Так что может теперь не торопиться. Пока напылят новое зеркало, он успеет сделать катод. А ты оформи пропуск на вынос и все остальные документы заранее, чтобы потом не было задержки. Я пошел. За волноводами пришлю.

                Юра медленно шел в свой сектор, который находился в дальнем конце предприятия. И было трудно понять, о чем он думал: о своих волноводах или об этой девчонке, встреча с которой так поразила его. Ему была понятна реакция на нее других людей, но он не мог понять истоков, откуда в ней все это. Ведь все, что она делала было так просто. Все, что она брала, лежало на поверхности, но все это бралось и делалось в таких невероятных сочетаниях, что придавало ее поступкам и действиям особое очарование и неповторимость. Он знал точно только одно, что не готов встретиться с ней ни сегодня ни завтра, что ему нужно работать. А потом, может быть, все встанет на свои места.

 

12

                Утром в день своего рождения Иоанна проснулась с великой грустью. Ей некого было звать на день своего рождения и негде было его справлять, да и не было такого желания. Она с ужасом почувствовала, что на нее снова накатывает приступ черной непроглядной тоски. И, как бы желая убежать от нее, она вскочила с постели. Хорошо, что сегодня всего-навсего суббота, рабочий день, и не нужно оставаться наедине с собой. Она быстро оделась, привела себя в порядок и вышла из комнаты еще до того, как проснулась Нина.

                Спешить было некуда, до начала работы было далеко, и она медленно брела, стараясь ни о чем не думать. И вдруг совершенно четко услышала: "Инна, здравствуй! Поздравляю тебя с днем рождения!" Она вздрогнула, оглянулась вокруг - никого. Подняла голову. Как странно! Она, оказывается, под балконом семидесятой комнаты мужского общежития. Сколько раз проходила здесь с работы и на работу, не поднимая головы! Но на балконе тоже никого не было, только как-то странно дрогнула дверца, будто ее прикрыли изнутри. "Юрка!" - мелькнула внезапная мысль, и на душе стало теплее". Но откуда он знает?" "Если у мужчины есть сердце, то для него нет преград ," - прозвучала в душе забытая фраза из Махтумкули. Но нельзя же в самом деле стоять под чужими окнами и прислушиваться к своим галлюцинациям. Она снова побрела к проходной, с глубокой скорбью сознавая, что живому нужна любовь и забота живых людей, и что она не исключение, и что сегодняшний день будет бесконечно длинным и очень печальным. Но она ошиблась. День, действительно оказался длинным, но гораздо менее печальным, чем она предполагала.                       

.               Когда она после завтрака пришла на работу, еще не было девяти часов, но все, даже Бурлаков, сидели на своих рабочих местах и работали. Она поздоровалась, кто кивнул, кто ответил, но была в комнате какая-то напряженность, причин которой она не могла пока понять. Сначала она подумала, что опоздала, но глянув на часы, поняла, что причина не в этом. В полной тишине она подошла к столу и замерла от неожиданности. На столе ее стоял маленький букетик полевых гвоздик, и лежала большая, на весь стол, очень красочная газета с рисунками и стихами, отражающими месяц ее жизни в лаборатории, и через всю газету яркая надпись: "С днем рождения, Иоанна Константиновна!" Она смотрела на газете, а читать не могла, в глазах стояли слезы. Они не высыхали и не проливались, а именно стояли, застилая свет и мешая смотреть. Она тряхнула головой. Две слезинки капнули на лист газеты, а она улыбнулась, обвела всех глазами и сказала:

                - Спасибо. Но откуда вы знаете, что у меня сегодня день рождения?

                Борис Иванович, лукаво глядя на Иоанну, ответил:

                - Да вот тот, кто принес цветы, и просветил нас. А то так бы и умерли, не узнав светлого дня вашего рождения.

                Все сразу оживились. А Иоанна тревожно подумала: "Значит все-таки Юрка!" Но когда начала читать газету, то смеялась и веселилась вместе со всеми. Газету повесили на стену, и весь отдел целый день бегал на нее смотреть. Не было никаких сомнений, что это детище Русакова.

                Часов в десять зазвонил телефон. Бурлаков взял трубку, послушал и позвал:

                - Иоанна Константиновна, вас. Приятный мужской голос.

                Она взяла трубку. Это был Юра.

                - Здравствуй, Инна. Поздравляю тебя с днем рождения!

                - Так ведь поздравил уже!

                - Что ты говоришь? А я и забыл!

                - Ты откуда дознался, что у меня день рождения? А? Сам узнал и других просветил!

                - А что поздравили? Молодцы!

                - Ты на вопрос не ответил.

                - А зачем отвечать? Если у мужчины есть сердце, то для него нет преград.

                Она вздрогнула и побледнела. Это заметили только Бурлаков, он слышал весь разговор, так как телефон стоял у него на столе, и Борис Иванович, он, казалось, просто стал собственными глазами. Она молчала. Юра спросил:

                - Ты что молчишь?

                - Не шути так, - наконец, выдавила она из себя, - мне страшно.

                - Мне тоже, - тихо ответил он и добавил, - приходи сегодня вечером в штаб, надо поговорить.

                - Когда?

                - Часов в шесть вечера.

                - Ладно. Приду. До свидания.

                И помчался день. Он больше не пригибал Иоанну к земле. Она не будет сегодня одна, об этом позаботился Юра Потоцкий. Это был второй подарок Юры Иоанне. С этого дня она, всегда раньше приглашавшая людей к себе на день рождения, никогда больше не будет этого делать. Сегодня она поняла, тот, кто хочет тебя поздравить в этот день, узнает, найдет, не забудет. Юрка на всю оставшуюся жизнь подарил ей дни рождения, наполненные улыбками друзей и душевной щедростью тех, кто ее любит. Отныне она всегда в этот день будет готова встретить тех, кто к ней придет, но никогда никого не будет звать. И самые невероятные люди будут появляться в ее доме в этот день с легкой руки Юры Потоцкого. И только сам он  больше никогда не будет рядом с ней в этот день, хотя она будет каждый раз просыпаться от звука его голоса:" Здравствуй, Инна. Поздравляю тебя с днем рождения!"

                Ближе к обеду опять зазвонил телефон. На этот раз трубку взял Борис Иванович. Несколько минут он внимательно слушал, потом с интересом посмотрел на Иоанну и ответил кому-то на том конце провода:

                - Ах, даже так. Ладно. Ждите, - и положил  трубку.

                - Ну, Иоанна Константиновна, вы и в самом деле именинница. Там на проходной вас брат ждет.

                Она недоверчиво смотрела на Русакова, абсолютно уверенная, что он шутит. Вчера, поздно вечером, она звонила домой, со всеми переговорила, а сегодня в двенадцать часов брат здесь. Такого просто не может быть! Но Русаков улыбался без обычной своей лукавинки.

                - Отпустим ее, ребята? Как вы думаете?

                - Да пусть идет. Хотя брат мог бы и подождать!

                - Да бросьте меня разыгрывать, Борис Иванович! Не может быть там моего брата.

                - А он сказал, что ваш брат - Иван Петров.

                - Ванечка! - Она прижала обе руки к губам и глянула на Бориса Ивановича. И такая радость светилась в ее глазах, что Русаков подумал: "А ведь в старину сказали бы про такие глаза - лучезарные," - и зажмурился от их яркого света.

                - Я пойду. Ладно? - Вдруг робко спросила она и, не дожидаясь ответа, схватив сумочку, выбежала из инженерной комнаты. Она бежала до самой проходной. Да, Ванечка Петров был братом, но братом ее погибшего мужа, и не просто братом, а братом-близнецом. Она и муж были однофамильцами.

                Он стоял, прислонившись к стеклянной стене проходной, и курил. Увидел ее, быстро потушил и бросил окурок, сделал несколько шагов навстречу. А она упала ему на грудь и заплакала тихо, но горько всхлипывая. Он нежно гладил ее по волосам и плечам.

                - Ну что ты, солнышко, успокойся. День рождения у тебя сегодня все-таки.

                - Ой, Ванечка, если бы не ты, разве я могла бы сегодня поплакать! Идем отсюда скорее. Хорошо, что людей нет. Никому ничего не хочу объяснять. Наше это и ничье больше.

                Он взял свою сумку на длинном ремне, в которой что-то подозрительно шуршало и шевелилось, повесил через плечо, и они пошли в сторону общежития. Иоанна не видела Ванечку два года. Когда произошла катастрофа он был в плавании. Потом, когда она лежала без сознания, он приезжал, но уехал, так и не дождавшись ее выздоровления.

                - Я рад, что ты живая, сестренка.

                У Иоанны снова потекли слезы. Андрей тоже называет ее в каждом письме  сестренкой. Тогда, когда она только начала приходить в себя, он сказал: "У нас теперь нет брата, но ты нам сестра". Вот и Ванечка сейчас назвал ее сестренкой. Сестры у них не было, а погибшего Сергея они боготворили, и всю братскую любовь оба перенесли на нее. Какой путь проделал Ванечка, чтобы поздравить ее с днем рождения?!

                - Знаешь, Ванечка, оказывается личные праздники самые тяжелые. Привыкаешь, что они согреты теплом тех, кого любишь, и вдруг - пустота. Ничего нет. Я сегодня проснулась, а перед глазами прошлое, реальное, яркое, а дотянуться не могу. Мука какая!

                - Мы с Андреем так и знали.

                - Ванечка, да ты не огорчайся. Здесь люди замечательные. Меня уже поздравили с днем рождения. И откуда только узнали?

                - Сама ты хорошая -  вот и поворачиваются к тебе люди лучшей своей стороной.

                Они уже пришли. Иоанна усадила гостя у стола, а сама с ногами забралась на кровать.

                - Да нет же. Есть тут один парень, ваш с Сережей ровесник, пожалуй. Удивительный человек. Если бы не Сережа, влюбилась бы.

                - Дай-то бог!

                - Я знаю, что вы с Андреем порадовались бы за меня. Но это невозможно. Не смотри на меня так. Я не зарекаюсь. Да и вообще тебе могу только об этом сказать. Ведь тебе - все равно, что Сереже. Хотя я вас всегда различала. А теперь, когда его нет, мы с тобой самые близкие люди на земле потому, что ни тебе, ни мне его никто не заменит.

                - Не могу смотреть, как ты ревешь! Прекрати сейчас же! Сережа хотел, чтобы ты была счастливой.

                - А я буду, Ванечка, обязательно буду счастливой, только как-нибудь иначе.

                - Давай, солнышко, сменим тему нашей задушевной беседы.

                Он поднялся и подошел к двери, где висела его сумка.

                - А мы с Андреем тебе подарочек приготовили.

                Он запустил руку в сумку и достал оттуда тигренка.

                Иоанна одним прыжком оказалась на полу, взяла тигренка и подняла его вверх.

                - Да он же живой, Ванечка! - Сначала с восторгом воскликнула она, и тут же почти  гневно, - А где его мама?

                - Инна, ну ты сущее дитя! Такая резкая смена эмоций. Надеюсь, что ты не думаешь, что это я убил тигрицу, чтобы доставить тебе такое удовольствие: поиграть с живым тигренком? Это Андрей его спас. Браконьеры убили и унесли тигрицу, а двое малышей осталось. Когда Андрей их нашел, второй уже умер. От этого он двое суток не отходил. - Он подошел и погладил тигренка. - Подрастет, отдашь в зоопарк или в цирк. На волю человеческих выкормышей опускать нельзя.

                - Он ведь еще совсем малыш, - жалостливо сказала Иоанна. Тигренок был ласковый и беззащитный как самый обыкновенный котенок.

                - Да, он маленький. Ест только из соски. У меня тут соска есть, но молоко уже кончилось. Я сейчас сбегаю, принесу. Кстати, я тебе еще кое-что привез, но оставил у вахтерши. - И Ванечка быстро вышел из комнаты.

                Иоанна снова села на кровать, положила тигренка на колени и задумалась, ласково перебирая его красивую шерстку. А думала она о том, как ее раньше удивляло, что люди путают Ванечку и Сережу. И только сейчас она увидела это поразительное сходство, но Ванечка для нее так и остался Ванечкой. Ей по-прежнему было с ним легко. Правда иногда замирало сердце от знакомого жеста, улыбки или взгляда, но это был другой человек, хотя и единственный в мире, кому позволено было говорить с ней о Сереже. Она улыбнулась, вспомнив, как в детстве Ваня и Сережа считали, что они две половинки одного человека, причем Ваня всегда говорил, что лучшая досталась Сергею. Вот и сейчас, она и Ваня, не договариваясь, оба считали, что в нем осталось что-то от Сережи. И эта, почти мистическая, вера делала их молчаливый союз нерасторжимым. И их братство было, пожалуй, сильнее кровного. Она рада была, что приехал Ванечка. Ему она могла сказать все и не боялась быть непонятой. Да. Это просто замечательно, что приехал Ванечка! Она его никуда не отпустит сегодня. Потому что ей страшно встречаться с Юрой. Это даже нельзя было назвать страхом. Она просто испытывала ужас первобытного человека, столкнувшегося с чем-то неведомым и необъяснимым. Этого она не могла сказать даже Ванечке, потому что тайком считала это своей сумасшедшинкой после тяжелой болезни.

                Ваня буквально ввалился в комнату, нагруженный большой сумкой и огромным арбузом.. Иоанна даже никогда не видела таких огромных арбузов!

                - Как ты все это дотащил сюда?! - Воскликнула она, пытаясь ему помочь.

                - Это секрет фирмы!

                - А зачем тебе столько вещей? Я что-то не помню, чтобы ты раньше ездил с таким багажом.

                - А это не мои вещи, а твои. Подарки тебе от наших и от ваших. Я тут - чрезвычайный и полномочный посол от двух дружественных семейств Петровых.

                - Раз подарки, давай скорей распаковывай!

                Она с удовольствием выгружала всякие вкусные гостинцы, которые ей прислала мама, одев на голову меховую шапку, подаренную Андреем. Тут же поставила на проигрыватель пластинку, которую прислал младший брат, студент. Это оказалась Крейцерова соната Бетховена. Ванечка с радостью участвовал в этой ее суете. Наконец Иоанна села среди всех этих вещей и в ужасе сказала:

                - А зачем мне так много и еды и вещей?

                - Ну с едой все просто, позовешь ребят, и ее не будет. А все остальное - пригодится. Каждый хотел что-нибудь тебе подарить, даже мои дети, видишь какие картинки нарисовали. Только я ничего тебе не дарю.

                - Да уж, конечно! А костюм этот не ты привез? А всю эту мелочь Андрей в тайге подобрал? Брось, Ванечка, прибедняться.

                - Ладно. Собери все, и давай сходим куда-нибудь пообедаем.

                - Не сходим, а съездим. У нас ближайший ресторан в районном центре, а в столовой именинники не угощают.

                - Что у тебя сегодня вечером?

                - Вообще мне назначили свидание в одном месте. Но можно не пойти ради такого случая. 

                - Как это можно не пойти? Пойдем обязательно! С каких это пор, моя дорогая тезка, вы стали необязательным человеком? А? Тем более, что это, по-видимому, тот молодой человек, в которого можно влюбиться. Да? На свидание мы пойдем обязательно! Во сколько?

                - В шесть часов вечера в штабе оперативного отряда.

                Ваня остановился посреди комнаты, сделал круглые глаза, вытянул шею и губы, сказал: "О-о-о!" - потом улыбнулся и продолжил:

                - Тем более, что свидание деловое. Не пойти нельзя!

                Они собрали разбросанные по комнате вещи. Потом покормили тигренка, устроили его в старой пуховой шапке Иоанны и положили на подушку. Иоанна написала Нине записку. И они поехали в районный центр обедать.

 

                А в это время Юра снова сидел в кабинете Володи Усова и ждал, когда Женька принесет свою работу. Но Женька не торопился. В его душе в последние дни вообще творилась сплошная неразбериха, да и не только в душе, но и в голове. Когда Юра Потоцкий попросил его сделать зеркальце для Петровой, а Усов дал серебро, Женька подумал, что Петрова принесла ему удачу. За неделю два интересных заказа и оба связаны с ней. Он с восторгом взялся за работу, даже сбегал в соседний цех и выпросил два крошечных осколка рубина, которые все равно бы выбросили с пылью, а ему они были позарез нужны, чтобы сделать задуманное. Он увлекся. Вообще-то в этот цех Женька попал не случайно. С детства в школе его любимым предметом было рисование, он неплохо лепил, но потом это как-то ушло из его жизни. И вот теперь, когда он взял в руки этот красивый, податливый, светящийся каким-то ночным светом металл, его сердце аж зашлось от радости и предвкушения того, что он сделает. И он тут же взялся за работу. Но потом что-то случилось. Чем ближе работа была к завершению, чем точнее руки воплощали замысел, тем жгучее была обида, взявшаяся, казалось, ни откуда. Вот эту красоту он делает, чтобы кто-то подарил Петровой, обозвавшей его вором, и которая даже не узнает, что это сделал он, Женька Самарин. А эти чистенькие праведники тоже хороши, за счет государства делают бабам подарки. О, теперь они не возьмут его своими громкими словами. Он постарается и сделает так, чтобы ей понравилось, чтобы она хвасталась своим подарком перед другими. Тогда он найдет случай, чтобы сказать ей, что она тоже воровка, что ничем она не лучше его, даже хуже. Он, по крайней мере, не строит из себя воплощенное благородство. Женька даже хмыкнул про себя. Из каких кладовых памяти пришло к нему это выражение: "воплощенное благородство"? А еще больше не хотелось ему отдавать эту первую вещь, сделанную в порыве вдохновения, в чужие руки, и в то же время хотелось, чтобы оценили его работу, чтобы увидели, что он чего-то стоит, а не просто цеховой отщепенец. Начальник цеха уже третий раз зовет его к себе. Надо идти. И он побрел. Вошел в кабинет, облокотился о косяк, засунул руки в карманы брюк, исподлобья глянул на Усова и Потоцкого и тут же перевел взгляд в дальний угол потолка.

                - Звали?

                - Ты сделал то, о чем просил тебя Юра? - Нетерпеливо спросил Усов.

                Самарин медленно перевел взгляд на него, потом на Потоцкого, Юра был спокоен. У Женьки даже сердце подпрыгнуло от злорадства, когда он представил, как он всех их будет разоблачать. И все-таки ему  было не безразлично, что скажет о его работе именно этот человек.

                - Ну сделал, - с деланным безразличием буркнул он. - Вот.

                Женька положил на стол свою поделку и замер, не сводя глаз с Юры Потоцкого. А тот быстро глянул не зеркальце, потом на Женьку, осторожно взял вещицу в руки, поднял до уровня глаз, чуть склонив на бок голову и прищурив глаза, начал ее внимательно рассматривать. А Женька вдруг подумал, что глаза у Потоцкого такие же огромные как и у Петровой, только у той зелени в глазах побольше. Юра с удивлением рассматривал Женькину работу: зеркальце было обвито хвостом змеи, а туловище и голова стали ручкой, причем изящная головка змеи была отогнута, один рубиновый глаз был открыт, а второй прикрыт и из-под века выглядывала маленькая рубиновая искорка.

                - Женька, неужели это сделал ты?! - Наконец, улыбаясь, он снова посмотрел на Женьку. - Это очень красиво! - Юркины глаза сияли. И Женьке даже жалко было, что он приготовил для него такую пакость. А Юра повернулся к Усову:

                - Я доволен. Можешь оформлять.

                - Ну я пошел, - небрежно бросил Женька и направился к выходу.

                - Куда это ты пошел? Подожди сейчас бухгалтер придет. Распишешься на наряде, на бирке ювелирного изделия и в книге поделок. - Остановил его Усов.

                Женька оторопел. Его башня, построенная из грязи и злости, вдруг рухнула, причем на него самого. И, наверное, первый раз в жизни ему было стыдно. Может быть именно в этот момент он даже и не догадывался, что это стыд, просто окатило душу жаркой волной и кровь бросилась в лицо. Значит работа будет официально оформлена, Юра Потоцкий сейчас расплатится, а его поделка выйдет из завода не в кармане, а в фирменной коробочке ювелирного изделия, которые разрешено цеху выпускать из отходов производства. Женька стоял, опустив голову, и что-то ковырял носком в полу. А тем временем мастер, бухгалтер и кассир, которые пришли даже незамеченные Женькой, оценивали его работу, оформляли бумаги и рассчитывались с Потоцким. Юра расписался в получении изделия, поблагодарил всех, не обращая внимания на Женьку, и пошел легким шагом к выходу, но на пороге остановился и сказал через плечо:

                - Что, ханурик, не получается всех людей подогнать под свою мерку? Руки у тебя золотые, это верно, но душа мелкая и пустая.

                Женька поднял глаза и, встретившись со взглядом светлых глаз Юры Потоцкого, неожиданно ощутил прилив такой же, как Юрины глаза, светлой радости от того, что не удалось ему, Женьке, стащить в свое болото ни этого человека, ни Усова, ни Петрову. А значит, есть куда идти! И он улыбнулся. Женька не мог сказать, видел Юра его улыбку или нет. Того, казалось, не интересовала Женькина реакция на его слова, он был за стеклянной дверью кабинета начальника цеха и быстро шел к выходу из цеха. И только через много лет, вспоминая этот эпизод, Самарин поймет, что не маленькую безделушку сегодня подарит Потоцкий Петровой, а вечную Женькину признательность за то, что она открыла ему новый мир людей и отношений.

 

                Когда Нина пришла с работы, первое, что бросилось ей в глаза, был великан-арбуз. Он стоял на столе и там, казалось, больше уже ни для чего не было места, но на одном из углов стояла бутылочка с молоком с одетой на горлышко соской, а под бутылкой записка.

                "Дорогая Нина! Ничему не удивляйся. Ешь, что тебе понравится. А вечером покорми, пожалуйста , тигренка. Я приду попозже и не одна. Инна-Ваня".

                - Так, - сказала Нина, прочитав записку, - все понятно. "Ешь, что захочешь", - это значит арбуз или молоко из соски. Тигренок - это не ясно. А не одна - это с одной стороны Инна, а с другой - Ваня. Забавно!

                Она одела халатик, собираясь сходить в душ. А чтобы потом не простыть, решила сразу закрыть окно, и тут увидела, что подоконник прямо-таки завален снедью.

                - Так. Значит соска - это не для меня, - сказала себе Нина, - тогда для кого?

                Она внимательно обвела комнату глазами, но не увидела ничего, похожего на ребенка, тогда она заглянула под кровати, может, упал, с детьми такое иногда бывает. Но не обнаружив ребенка и там, начала волноваться. Снова прочитала записку. Что за чушь! Ребенка назвать тигренком - это даже не смешно. Но вот где он? Может быть орал, и его взяла вахтерша? Какое легкомыслие - оставить ребенка без присмотра! Нина побежала к вахтерше.

                - Вы ребенка из нашей комнаты не брали?

                - Твоя соседка его увела. Только никакой он не ребенок, а здоровый мужик!

                Нина внимательно посмотрела на вахтершу, пожала плечами и поплелась к себе на третий этаж. Теперь она совсем уже ничего не понимала. Она раздумала идти в душ, отложив это на вечер. Улеглась, решив, что поест, когда отдохнет, а может быть Иоанна к тому времени появится. Она даже начала засыпать, когда ей показалось, что в комнате кто-то сопит и шевелится. Она соскочила с кровати и увидела, что из пуховой шапочки, которая почему-то лежала на подушке Иоанны, выглядывает симпатичная мордочка с большими желтыми глазами. Нина подошла, протянула руку, открыла шапочку и обнаружила там самого настоящего тигренка.

                - Ну и напугал ты меня, черт полосатый! - сказала Нина добродушно и подумала: "Ну вот. Началось!"

                Она снова укутала зверька и вернулась к своей кровати, теперь с твердым намерением поспать, предчувствуя, что вечером рано уснуть не удастся.

               

                Вечером в штабе оперативного отряда было шумно. Лето подходило к концу, почти все вернулись из отпусков, в городе стало многолюдно, и спокойная жизнь кончилась. Сегодня здесь было много людей. В отряде было принято поздравлять именинников. Петрова была новенькая, поэтому сегодня здесь были даже те, кому не нужно было дежурить. Любопытно было посмотреть, кого это Потоцкий взял к себе в группу. А те, кто успел познакомиться с Иоанной, хотели посмотреть, как она воспримет эту отрядную традицию. Да и вечер был субботний. Иошин сидел на месте Пчелкина и тихо разговаривал с Элей и Наташей Мирной, совсем юной и очень миловидной девочкой. Сима воспитывала Володю Воронина, а тот шутливо отбивался от нее. Лия и Фаня рассказывали, как они отдохнули на берегу Черного моря, а их слушали несколько ребят. Алеша Лазарев что-то перебирал в шкафу. А Юра и Максим сидели на диване.

                - Ты думаешь, она придет? - Спросил Максим Юру.

                - Думаю, что да. Обещала.

                - Но уже скоро семь, а ты пригласил ее на шесть часов.

                - Ну мало ли что. День-то сегодня у нее необычный. И потом она не знает, что кроме меня ее еще кто-нибудь ждет. А ты-то чего переживаешь? Что у нас дел на сегодняшний вечер не найдется?!

                Но тут открылась дверь, и на пороге появилась Иоанна, а за ней высокий широкоплечий, с чеканным лицом римского воина, молодой человек, лет двадцати семи. Иоанна сразу увидела тех, кого уже знала, и ей было приятно, что все они были здесь. Все повернулись к двери и с любопытством смотрели на вошедших. Иоанна посторонилась и, пропустив Ванечку вперед , представила его:

                - Знакомьтесь, Иван Петров.

                - Брат, что ли? - Максим первый протянул Ванечке руку.

                - Да. Брат. - Подтвердил Ванечка, отвечая на рукопожатье.

                Иоанна вопросительно на него посмотрела, но он остановил ее строгим взглядом, жалея о том, что заранее не договорился с нею об этом. Максим заметил эту немую сцену, но ничего не мог понять сразу, а тут еще Димка вклинился в разговор:

                - Да, не богатая фантазия у ваших родителей: сын - Иван, дочь - Иоанна.

                - Зато традиции сильны, - как ни в чем не бывало, отпарировал Иван, - в нашей семье и женщин и мужчин Иванами зовут. Она у нас Иван IV и даже Грозный.

                Ванечка держался так, словно расстался с этими ребятами всего час назад. Это понравилось Иоанне и она простила ему его маленькую ложь. Да и было ли это ложью? Это отражало суть и не требовало никаких объяснений.

                - Очень хорошо, что ты все-таки пришла, -  подошел к ним Юра. Он дружески пожал руку Ивану и улыбнулся ей своей загадочной улыбкой, которая на миг осветила его лицо и исчезла как блик света, и трудно было уловить, где она появлялась: в уголках губ или в прищуре глаз. Но такова была сила этой быстрой улыбки, что у человека, к которому она была обращена, на душе становилось светлей.

                - Юра, ты извини, что тебе пришлось ждать. Ваня приехал неожиданно, и мы заговорились. - Но тут она поняла, что ее ждал не только Юра. Но второй раз извиняться не стала, а только смущенно улыбнулась и развела руками. Это всех с ней примирило. Володя повел ее и Ивана к дивану, а Юра исчез в соседней комнате. Все как-то притихли. Чувствовалось, что сейчас ее будут поздравлять. И она сидела на низком диване чуть напряженно. Между ней и Ваней было свободное место, но на него никто не сел, хотя некоторые стояли. А Ваня уже что-то объяснял Симе, примостившейся справа от него. Юра появился в сопровождении Усова, держа в руках небольшую коробочку. Иоанну удивило появление Усова, но выяснять это сейчас было неуместно. А еще было любопытно, что могли подарить ей люди, которые ее совсем не знают. Но Юра не торопился открывать коробочку. Он глянул на нее пытливо, как бы проверяя, сумеет ли она оценить подарок или нет, потом все-таки открыл и достал маленькое полупрозрачное зеркальце на тонкой серебряной ручке, сделанной в виде змейки.

                - Как красиво! - Она бережно взяла зеркальце в руки, и оно показалось ей знакомым. Тут же вскинув глаза на Юру, она растеряно проговорила:

                - Но ведь это же!..

                - Да. Да. - Быстро перебил он ее. - Зеркало дал Борис, Володя дал серебро, - он показал на Усова, - а сделал... Знаешь, кто сделал? Женька Самарин!

                - Да ну? - Недоверчиво спросила Иоанна и посмотрела на Усова.

                - Правда, правда, - улыбаясь подтвердил Володя.

                Иоанна разглядывала вещицу с интересом и удивлением. Это было красиво, необычно и, как ей показалось, со смыслом. Она глянула на Юру, присевшего между ней и Ванечкой, и, встретившись взглядом с его сияющими глазами, почувствовала, как он рад, что сумел удивить ее, и, благодарная ему всей душой, сказала:

                - Спасибо, ребята! Это очень трогательно. - Она отдала зеркало в чьи-то протянутые руки, наклонилась к Юре, - а это тебе за идею, и поцеловала его в щеку. Он побледнел и зажмурился. А она тут же пожалела о своем поступке. И поклялась, что больше никогда не позволит себе ничего подобного. И тут же услышала его отчаянный вопрос: "Но почему?" И впервые волна чужой человеческой боли окатила ее с ног до головы. "Мне больно!" - стоном откликнулась ее душа. И он ответил: "Я не хотел, прости!"

                В суматохе никто не заметил этой заминки, кроме Ванечки. Точно с такой же болью, как у этих двоих, он ощутил непомерную жалость к этому парню, который пришел в жизнь Иоанны слишком рано, когда раны ее еще не затянулись; и к ней, не понимающей, что в ее душе рождается новая любовь, которую она принесет в жертву тому, кого уже нет. И ничем он не мог им помочь.

                А в комнате царило всеобщее оживление.

                - А ведь, действительно, красиво получилось!

                - Юра, ты правильно решил подарить Самарина Петровой. Для тебя бы он не стал такие шедевры делать. Ай, да Женька! Из шкуры вылез. - Задумчиво сказал Алеша Лазарев.

                - А я, прямо-таки, зауважала этого вашего Самарина, - лукаво улыбаясь, произнесла Эля, разглядывая себя в миниатюрное зеркальце.

                - Ребята! Идемте ко мне. Я, правда, не готовилась специально. Но, думаю, там найдется, чем вас угостить и даже удивить. Да, Ванечка?

                - Конечно! Давайте прямо сейчас и пойдем! - Ивану нравились эти люди, и он был рад, что Иоанна оказалась среди них.

                - Да неудобно как-то, - смущенно сказала Сима.

                Но тут вмешался Максим.

                - А если бы это был мой день рождения, и я всех позвал. Ты бы пошла?

                - К тебе бы пошла, конечно! Да, Викторов, ты прав. Значит пойдем и к Петровой.

                - Только, уж если идти, то всем вместе. И чем раньше, тем лучше, - поторопил всех Ванечка.                 

                Но раньше не удалось. Когда все уже готовы были выйти из штаба, туда влетел Коля Звягинцев.

                - Ребята! Пчелкин послал. Там на танцплощадке такое творится! Уму не постижимо!

                Все переглянулись, но Иоанна сама предложила выход.

                - Давайте сначала туда. А потом ко мне.

                - Умница! - Юра быстро направился к выходу, у двери оглянулся, - Сима, закрой штаб. Пошли, ребята!

                До танцплощадки было недалеко. Минут пять быстрой ходьбы. Расположена она была на небольшом пятачке между кинотеатром и отделением милиции. Правда отделение это было таким маленьким, что его силами, конечно, трудно было удержать порядок  в этом быстро растущем городе. Вот и сейчас Юра подошел к единственному милиционеру, который стоял рядом с Пчелкиным, и они оба в ужасном недоумении смотрели на то, что происходило за забором. А там с диким визгом бесновалось стадо патлатых юнцов. Иоанна увидела Женьку Самарина среди них, на удивление он был красиво подстрижен, но рот его был перекошен в страшной гримасе дикого экстаза, а глаза вылезли из орбит, как будто он белены объелся. Максим с диким рыком кинулся к калитке, но Юра и Ванечка, не сговариваясь, схватили его с двух сторон.

                - Вы что, меня задерживать пришли сюда? - Возмущенно встряхнул плечами Максим.

                - Стой, Викторов! - Строго сказал Саша Пчелкин. - Силой тут ничего не сделаешь. Я здесь давно наблюдаю. Шел в штаб и не мог пройти мимо. Этот комок медленно, но растет. Сегодня их мало. Разгоним! А что будет завтра? Нужно что-то радикальное. Но вот что? Юра, а ты как думаешь?

                Юра задумчиво смотрел на площадку.

                - Я думаю, - он провел ладонью по щеке, которую Иоанна поцеловала, ему казалось, что она до сих пор горит огнем, - я думаю, способ есть. Клин клином вышибают! Но чтобы был эффект, это надо делать не нам. А в этой толпе я не вижу никого, кто бы сумел.

                Максим понял, о чем сейчас думает Юра, и, удивленно глянув на него горящими от гнева глазами, спросил:

                - А сам-то ты сумел бы?

                - Я-то смог бы да, пожалуй, еще Иошин, мы с ним уже думали, что до нас это дойдет обязательно. Но это не то. Эффект не тот!

                Ванечка стоял рядом и очень внимательно слушал Юру, потом он посмотрел на площадку, оглянулся на Иоанну, положил руку Юре на плечо и сказал:

                 - Ты прав, парень, - это способ. И есть здесь два человека, которые могут это сделать: я и она.

                - Юра! Ты же не пошлешь ее туда! - Возмущенно склонился Максим к Потоцкому, чтобы заглянуть ему в глаза.

                - Стой, Максим, не кипятись! - Тихо, почти шепотом, ответил ему тот.

                - Но это же все равно, что послать ее в клетку с тиграми! Разогнать их - и все дела!

                - Пчелкин прав. Разгонять нельзя! Это не решение проблемы, - строго сказал Юра. - Ты забыл, Максим, у нас здесь не детский сад. То, что не можешь сделать ты, должен сделать кто-то другой, кто может! Если это будут Иван и Иоанна - прекрасно! Только бы они смогли.

                - У нас должно получиться, - уверенно ответил Иван, - только помните, пока мы там, никто из вас не должен заходить на площадку. Может возникнуть драка. А я боюсь за нее.

                - Драки не будет, - спокойно и уверенно заявил Саша Пчелкин.

                Теперь, когда решение было принято, он просто и естественно воспользовался своей властью и авторитетом командира отряда. И через несколько минут все оперативники стояли за забором площадки на одинаковом расстоянии друг от друга, только Димка стоял рядом с Элей, а Юра не отошел от Максима.

                За эти несколько часов, что Иван провел с Иоанной, она успела рассказать ему все о своей жизни здесь. Он чувствовал, что она еще любит Сережу как живого. Может быть именно во имя этой любви, она пытается снова научиться жить, определить свое место среди людей. Ни он, ни она сейчас не могут даже предположить, какой будет эта жизнь. Но в данный момент это не самое главное. Главное то, что она оказалась сильной. Ванечка знал, что Сережа, который продолжал жить в нем самом, никогда не простил бы ему гибели этой девочки. Они с братом сделали все, что могли. Он ехал сюда, чтобы увидеть людей, которые ее теперь окружают, и увидел - Иоанне повезло, особенно с этим Юрой. Есть что-то между ними общее. У Иоанны еще есть сомнения на счет того, заняться ей молодыми рабочими или нет. Ваня усмехнулся. Он знал, что Иоанне, чтобы жить, надо действовать. Что ж, сейчас он отрежет ей пути для отступления. Надо рискнуть. Он подошел к Иоанне:

                - Идем, сестренка. Будь внимательна!

                Она давно поняла, что задумали Юра и Ваня. Она тоже считала, что другого выхода нет, поэтому спокойно ждала, пока настанет ее черед. Она молча кивнула, Ваня обнял ее за плечи, и они пошли к входу на танцплощадку. Проходя мимо Максима и Юры, она протянула Юре сумочку, где лежал подарок. Они смотрели ей вслед. И Юра только сейчас увидел, что Иоанна в черном платье. Что за фантазия в день рождения одеть черное платье! Оно как змеиная чешуя обтягивало ее, очень женскую, фигурку. "А Женька - не дурак!" - пронеслось у него в голове, есть в ней что-то от змеи. Золотистые волосы, собранные на голове в пучок, открывали тонкую изящную шейку, красивой линией переходившую в затылок.

                - Ты чудовище! - Прошептал ему на ухо Максим.

                Но Юра его не слышал. "Инна!" - Молча крикнул он вслед Иоанне, она оглянулась через плечо, улыбнулась ему. И он услышал: "Не бойся!" А у Максима защемило в душе от этого совершенно Юркиного жеста - оглядываться неожиданно в последний момент.

                Но не только Юра и Максим, но и все остальные тоже с предельным вниманием следили за этой парой. Они вошли на танцплощадку, Иоанна остановилась недалеко от входа. Что-то неуловимо изменилось в ее внешности, лицо ее было еще серьезно, но волосы были уже свободны, еще секунда, и сменилось выражение лица. Максим видел однажды у нее такое выражение лица, когда они возвращались от Потоцкого. Казалось, что она видит в пространстве что-то такое, чего никто, кроме нее не видит. Тело ее было напряжено и слегка подрагивало, чувствовалось, что она незаметно проверяет готовность мышц к большой нагрузке и к послушанию. Но это было заметно только  посвященным. Все остальные вообще не понимали, в чем дело. А Иван тем временем пробирался к оркестру. Наконец он взобрался на эстраду, подошел к руководителю, о чем-то с ним пошептался, тот кивнул, а Ванечка подошел к краю эстрады. И в этот момент оркестр резко смолк, казалось на самой высокой ноте. Все замерли в неестественных позах, некоторые даже на четвереньках. И через секунду раздался вопль недовольства, но оркестр молчал. Ваня подошел к микрофону.

                - Это что за поросячья ферма?

                И в ответ новый взрыв негодования, свиста и угроз. Он выждал несколько секунд и снова сказал в микрофон:

                - Шума много, а ответа я не услышал.

                - Кто ты такой, чтобы здесь указывать?

                - Это модный танец рок-н-ролл!

                - Тащи его, ребята, за ноги, чтобы не выступал!

                И уже кто-то ринулся к эстраде, но Ваня рявкнул в микрофон уверенным голосом человека, привыкшего отдавать команды:

                - Сто-оп!

                Парни невольно остановились. А Иван, уже более спокойно, продолжал:

                - То, что вы здесь изображали, так же походит на рок-н ролл как задница павиана на личико хорошенькой девочки!

                Кое-кто захихикал и обстановка разрядилась, а Ваня заканчивал свою мысль:

                - А не уважать и похабить чужие танцы - это все равно, что не уважать себя и свою Родину!

                - Видал, куда загнул, философ!

                - А ты покажи как надо! - Именно этого и ждал Ваня Петров.

                - А что! И покажу!

                И крикнув оркестру: "Рок!" - Он как будто взлетел над эстрадой и прыгнул в отпрянувшую толпу. И только он коснулся ногами бетонного пола танцплощадки, как оглушительно грянул оркестр. А Ваня пошел по кругу, как бы выбирая себе партнершу, а на самом деле оттесняя всех к забору, а люди на площадке и сами расступались, потому что Ванечка и не шел вовсе, а превратился в нечто единое с музыкой от носков ботинок до кончиков волос. И было такое ощущение, что одежда не скрывает его сильного гибкого тела, не позволяющего себе ни одного движения, не соизмеримого со звучащей музыкой и с законами гармонии и красоты. Он двигался по кругу и, наконец, оказался в том месте, где стояла Иоанна, впрочем, она тоже уже не стояла. Ее тело точно так же двигалось в стремительном ритме, хотя она и не отнимала ног от пола. Ванечка протянул ей руку, она подала ему свою с грацией балерины и ... все дружно ахнули! Ибо Иоанна мгновенно перелетела через Ваню и была уже на середине площадки. И помчались они в безумном ритме танца, откликаясь своими тренированными телами не только на каждый такт, но и на каждый звук. Иногда даже казалось, что они могут рассыпаться на части, так автономно жили их него, руки, туловища, а порой все это гармонично собиралось в одну волну. Но общее впечатление, производимое танцем на всех, было неотразимым. Танец, не смотря на всю свою дерзость, был настолько эстетичен, что даже зрители, стоящие по ту сторону забора, замерли от неожиданности, недоумения и восторга.

                Музыка смолкла так же неожиданно, как и  началась, и с последним звуком танцоры остановились как вкопанные. Они в полной тишине поклонились на все четыре стороны. Этого оказалось достаточно, чтобы перевести дыхание. И в тишине, все еще висящей над площадкой, снова раздался голос Ивана:

                - По средам с 19 до 21, в клубе Иоанна Константиновна будет давать уроки танцев. А вы по утрам делайте зарядку.

                И снова обняв Иоанну за плечи, Иван повел ее к выходу из танцплощадки. Сначала захлопали в оркестре, а потом и все проводили их  дружными аплодисментами. Они подошли к Юре, Максиму и Пчелкину. Юра снял пиджак и набросил Иоанне на плечи:

                - Идемте отсюда. Здесь больше делать нечего.

                - Мы же собрались идти ко мне. Вы забыли? У меня ведь все-таки день рождения! - Голос Иоанны еще звенел от возбуждения.

                - Идите, - сказал Пчелкин, - я еще немного здесь побуду и тоже приду.

                К Иоанне подошла Сима. Она взялась за лацканы Юриного пиджака и, глядя Иоанне в глаза, сказала:

                -Ты смелая и сильная девочка, я думала, что ты совсем не такая.

                - Я всякая, - отшутилась Иоанна и, опершись на предложенную Юрой руку, направилась в сторону общежития. И все пошли за ними, бурно обсуждая случившееся.

                А они шли молча. И только у самого общежития Юра спросил:

                - Устала?

                - Немного. Я боялась, что не смогу. Ведь я давно не танцевала.

                А где-то сзади Максим в это время задал Ванечке мучивший его весь вечер вопрос почти в утвердительной форме.

                - Ты ей не брат вовсе?!

                Ваня остановился, в упор посмотрел на Максима и сказал очень серьезно:

                - Она мне - сестра. И было бы хорошо, чтобы с ней у вас тут ничего не случилось. Берегите ее.

                - Что значит берегите?

                - Иоанна славная девочка, но она никогда не думает о себе. А людей, которые сами себя не берегут, должны оберегать другие.

                У входа в общежитие Максим и Иван догнали Юру и Иоанну. Входили и поднимались на третий этаж все вместе. Вахтерша всех знала, поэтому пропустила без разговоров. Сима распорядилась, и Дима, Володя Воронин и Володя Усов пошли за стульями в красный уголок. Все были возбуждены до предела, обсуждая танцплощадку, спорили и громко высказывали свое мнение, казалось, что уже ничто не может поднять еще больше эмоциональный накал каждого. Но вот Иоанна открыла дверь, пропуская гостей. И они, входя, замирали там, где их настигало это совершенно невероятное зрелище: на кровати Иоанны резвился тигренок.

                - Да. - Наконец, первым пришел в себя Юра, чуть склонив голову и поглаживая рукой подбородок, - а ты, Максим, говорил, что ее нельзя пускать в клетку с тиграми. Смотри!

                И сразу несколько рук протянулось к тигренку. И быть бы зверю заласканному, но его спасла Нина. Она появилась в комнате, видно выходила на минутку, пробилась в первые ряды и категорически заявила:

                - Уберите руки. Зверя трогать нельзя! Он очень маленький.

                И взяв инициативу в свои руки, начала спокойно командовать, куда и что подвинуть и как поставить. Юра подошел к проигрывателю и машинально включил, даже не глянув на пластинку, и вздрогнул при первых звуках Бетховеновской сонаты для скрипки. Он глядел на вращающийся диск и видел мчащуюся в танце Иоанну, с развевающимися волосами и очень серьезным лицом, и прыгающего рядом тигренка. Его душа была переполнена.

                - Юра, - Ваня подошел сзади и коснулся его плеча рукой.

                - Нет. Не надо. Все, что она захочет, она скажет мне сама, - ответил Юра, даже не повернув головы, - или не скажет, - добавил он задумчиво и только тогда посмотрел на Ванечку. Ваня с грустью смотрел в огромные светлые глаза Юры, теперь до конца понимая фразу, небрежно брошенную Иоанной. Да, если бы она встретила этого парня раньше, чем Сережу, в ее жизни не было бы Сережи. Но Сережу она встретила раньше. Значит? Ничего это не значит! Если бы не было Сережи, то не было бы сегодняшней Иоанны. А ведь именно она, вдова его погибшего брата, покорила этого парня и нужна ему. И в их отношениях нет места ничьей воли, ни доброй, ни злой.

                Не захотел Юра услышать  Ваниного совета: не торопить события. Не захотел ничего знать о ней из чужих уст. А может быть не смог, был до краев наполнен своими чувствами и ощущениями. Может быть отложил этот разговор до завтра. А может быть просто ничего не хотел знать. Но второй момент, когда тайна Иоанны могла выйти на поверхность, снова был потерян. Так и стояли они, Юра и Ваня, молча, спиной ко всем и слушали музыку.

                В комнате в это время арбуз переселили на пол, раздобыв для него огромное блюдо. А на стол перекочевали свертки, баночки и коробки, стоящие на подоконнике. Как только стол был накрыт,                        Иоанна пригласила всех к столу. Все были молоды, веселы и голодны. Поэтому ели быстро и с аппетитом. За столом разговоры вертелись вокруг Ванечки. Он рассказывал о своей службе легко и весело. И от этого каждый еще лучше понимал, что этот сильный и веселый парень живет, хотя и интересной, но невероятно трудной и опасной жизнью.

                Арбуз был гвоздем программы. Веселье, царившее в комнате, достигло верхнего предела. Все смеялись, все говорили, пошучивали друг над другом и клялись, что не встанут из-за стола, пока не съедят весь. Но клятву выполнить было нелегко. Поэтому приход Саши Пчелкина всех привел в неописуемый восторг. Перед большим Сашей поставили изрядный кусочек, на который уже никто не покушался. А Саша как-то быстро и аккуратно с ним расправился, чем вызвал новую бурю восторгов. А он достал из кармана безукоризненно белый платок, промокнул губы и сказал:

                - А на танцплощадке полный порядок. Так что давай Петров Иван иди к нам в отряд. Нам такие нужны.

                Все снова рассмеялись. Еще немного поговорили и начали собираться по домам. Иван и Иоанна пошли всех провожать. Они попрощались со всеми на пороге общежития. Юра уходил последним.

                - Можешь у нас переночевать, Иван.

                - Спасибо, но в этом нет нужды. А вот , если завтра покажешь окрестности, буду тебе признателен. Некоторые уже месяц здесь живут и ничего не знают.

                Юра глянул на Ивана, усмехнулся и ответил:

                - Хорошо. Завтра в десять на этом месте. - Повернулся и пошел к своему общежитию, но у дверей неожиданно оглянулся и бросил через плечо:

                - Я буду здесь в десять в любом случае.

                Иван даже вздрогнул, именно в этот момент он подумал, что пора идти, так как времени до последней электрички оставалось совсем мало. Юра скрылся в подъезде, а Ваня повернулся к Иоанне:

                - Проводи меня, сестренка, мне пора.

                - Ванечка! Почему ты уезжаешь? Ведь ты только что договорился с Юрой на завтра!

                - Мне кажется, он меня хорошо понял.

                - Но почему ты мне ничего не сказал? Я тебя не пущу!

                - У меня самолет в четыре часа. А не сказал я об этом специально, чтобы не портить тебе день. Человек счастлив во времени, если оно не довлеет над ним. Идем. - И он перекинул через плечо свою сумку, которую до этого момента прятал от Иоанны за спиной.

                Платформа электрички находилась рядом с проходной. И Иоанне дважды пришлось пройти под юркиным балконом. На балкон падала густая тень от деревьев, и ничего не было видно. Но Иоанна могла бы поклясться, что когда она шла с Иваном и когда возвращалась одна, Юра стоял на балконе. Это знание было для нее так же достоверно, как и то, что она видела и слышала в действительности. И Юра знал, что она знает, что он стоит на балконе. Но на этот раз они разминулись молча. И только тогда, когда Иоанна с помощью Нины навела кое-какой порядок в комнате и, уже собираясь нырнуть в постель, выглянула в окно и, глядя в сторону невидимого из ее окна балкона, сказала: "Ты все еще не спишь? Спокойной ночи!" В ее душу влетела ответная радостная волна: "Спокойной ночи!". Иоанна легла в постель и мгновенно заснула.

 

 

13

                На следующий день Иоанна проснулась рано. Но еще некоторое время, не открывая глаз, перебирала в голове события вчерашнего дня. В ногах у нее зашевелился тигренок, он словно почувствовал, что она проснулась. Она дотронулась до него, взяла в руки, перенесла ближе к подушке, устроилась на боку и стала с ним играть. Он оказался веселым и резвым, но ласковым. Она играла с тигренком до тех пор пока не почувствовала на себе взгляд Нины. Подняла голову и увидела, что та лежит на животе, сложив обе руки под подбородком на подушке, и, улыбаясь, смотрит на нее.

                - Доброе утро, Нина!

                - Доброе утро. Ты себе представляешь, что нас ждет в связи с этим зверем?

                - Еще не очень. Но думаю, мы не допустим, чтобы он нас сожрал. Но если ты категорически против него, я сегодня же отвезу его в зоопарк. Там его выходят.

                - Да нет. Пусть пока поживет. Буду внукам рассказывать, что жила с тигром в одной комнате. Не поверят ведь! Но чтобы нам потом не обижаться друг на друга, давай все обговорим сразу. Расходы пополам и работу пополам. Мне хочется, чтобы он был у нас общий. Будем дежурить: ты день и я день. Кто дежурит, тот и кормит. Согласна?

                - Нина, ты еще спрашиваешь?! Когда ты только успела все это продумать?

                - Значит согласна. Тогда сегодня мой день. А завтра посмотрим, как ты управишься в рабочий день.

                - Нина, ты знаешь, что меня поражает в тебе больше всего?

                - Это очень интересно. Чем же я могу поразить такого человека как ты?

                - Меня поражает, что ты умеешь предложить свою помощь за секунду до того, как тебя должны об этом попросить.

                - Ты преувеличиваешь. Нет, вернее, идеализируешь.

                - Нет же. Я заметила, что нас всегда поражает в людях то, что недоступно нам самим.

                - Ладно. Хватит себя кулаками в грудь бить. Вставай скорей. Насколько я понимаю, в десять тебя будет ждать Потоцкий, а у нас еще уйма дел.

                - А ты откуда знаешь, что Юра будет ждать меня в десять часов? - От удивления Иоанна даже приподнялась на кровати.

                Нина посмотрела на удивленное лицо Иоанны и рассмеялась.

                - Да об этом в обоих наших "Люксах" знают все, у кого вчера вечером не было своих дел и было открыто окно.

                - Вот это да! Я только теперь начинаю по-настоящему понимать, что значит жить у всех на виду.

                - То-то же. Вставай. А то мне тоже лень подниматься.

                 Им, таким разным, было удивительно легко друг с другом. Иоанна каждый день благодарила судьбу за то, что она подарила ей Нину, потому что не могла даже представить себе, как бы сложилась ее жизнь в общежитии, окажись на месте Нины другой человек.

                Без пяти десять Иоанна была готова. Усмехнувшись про себя, она сказала: "Юра! Я готова". И сразу поняла, что с этого момента они все будут делать синхронно. Вот они оба подошли к зеркалу, вот открыли дверь, на пороге оглянулись, чтобы попрощаться с обитателями своих комнат, начали медленно спускаться с третьего этажа, чувствуя, что совсем не готовы к встрече, поздоровались с вахтершами, на секунду задержались в вестибюле, отсчитали последние четыре ступеньки и одновременно открыли двери на улицу. Остановились, теперь уже не веря собственным глазам. И Юра решительно пошел через площадку к дверям женского "Люкса".

                - Здравствуй, Юра!

                - Доброе утро, Инна!

                - Я рада тебя видеть. А Ванечка уехал еще вчера вечером.

                - Я так и думал. Идем.

                - А тебе не скучно будет со мной?

                Он быстро глянул на нее, желая проверить, шутит она или нет, и спокойно ответил:

                - А это зависит от тебя.

                Шли они быстро, но молча. Это молчание не было тягостным. Они просто привыкали друг к другу. Молчание для них, и они уже это знали, не могло быть тягостным. Оно было опаснее для них, чем любой разговор. И все-таки они молчали, прислушиваясь к себе и друг к другу. Они чувствовали, что с каждой минутой становятся ближе. Их обоих гипнотизировало это слияние душ, и каждый боялся нарушить это очарование.

                Они шли в сторону леса, но не успели пройти и квартала, как их догнал Воронин.

                - Юра, там за тобой с работы прибегали. - Он приветливо кивнул Иоанне. - Что-то ночью случилось на испытательном стенде.

                - А ты чем сегодня занят? - Спросил его Юра.

                - Я не занят вовсе.

                - Хорошо. Покажи Инне окрестности нашего города. А мне нужно в сектор. - И он быстро направился в сторону общежития, через несколько шагов оглянулся. "А теперь мне действительно будет скучно!" - услышала Иоанна и улыбнулась: "Зато теперь это зависит не от меня!" Он снова направился к общежитию, но тут его окликнул Воронин, очнувшийся от неожиданности и смущения:

                - Юра, я взял твой пропуск.

                Юра вернулся.

                - Очень хорошо сделал, - он взял у Володи пропуск. - Ну, я пошел, - и умчался, не оглядываясь, как порыв ветра.

                - Ну вот, я испортил вам прогулку, все еще чуть растерянно сказал Володя, виновато глядя на Иоанну

                - Володя, а можно было в этой ситуации поступить иначе?

                - Ты что! У него ведь на носу Государственная Комиссия!

                - Тогда чего ты переживаешь? Радуйся, что догнал нас!

                - А я как раз и радуюсь! Идем, я тебе наш лес покажу.

                Володя и в самом деле был доволен, что можно прогуляться. Он с самого начала хотел пойти с Юрой, но потом почему-то постеснялся. Иоанна тоже была рада. Она даже не могла себе представить, чем могла закончиться эта прогулка для нее и для Юры.

                - Так сколько же тебе лет со вчерашнего дня, Иоанна? - вывел ее из глубокой задумчивости Володин голос.

                - Двадцать три.

                - Удивительно. А мне ты не кажешься младше, хотя выглядишь, конечно, совсем девочкой.

                - Меня саму это удивляет, но не огорчает , между прочим.

                - Значит ты с сорок первого года рождения. Страшный год. - Проигнорировал Володя ее кокетство.

                - Да страшный. Я могла бы и не родиться. Мама рассказывала, что когда началась война, они с папой жили на границе с Польшей. Отец ушел на фронт, не заходя домой с рыбалки, он был офицером. А мама... Мама со мной бежала два месяца, и буквально по пятам шли немцы. Кроме пуза у нее ничего не было, понимаешь, ничего. А потом она после одной из бомбежек потеряла обувь. И вот, отекшая, босая, черная от угля, так как ехала она на платформе с углем, куда ее подсадил какой-то сердобольный солдат, голодная и без сил, она пришла в дом моего дедушки и родила меня на пороге.

                - А где этот порог?

                - Знаешь, Володя, а ведь нет на земле больше того места, где я родилась. Море там. Большое Камское море. Так что можешь считать меня русалкой, родилась я на дне морском.

                - Забавно и грустно одновременно.

                - А ты где родился?

                Володя глянул на нее своими пушистыми глазами и отвернулся.

                - Меня здесь никто об этом не спрашивает. И я сам никому не говорил. Юрка знает, мы учились вместе, наверное, предупредил всех, жалеют. Я о себе ничего не знаю. Я вырос в детдоме. Иногда терзают какие-то смутные воспоминания, но я не уверен, что это воспоминания, может быть это из прочитанного или когда-то увиденного в кино. Но имя, фамилия и отчество у меня настоящие. В детдом я поступил с документами. Тогда, в тех эшалонах, в которых ехала и твоя мать, дети ехали со своими метриками или записками, где было указано имя, фамилия и дата рождения. Не все, конечно. Но моя мать, видно, чувствовала, что погибнет. Мои документы были зашиты в карманчике курточки, что была на мне. Потом уже, когда я учился в институте, меня нашла моя тетка, сестра отца. Она живет недалеко. И я узнал, что кроме нас двоих, в нашей семье все погибли.

                Иоанна хорошо понимала Володю. В его словах не чувствовалось страдания, человек не может страдать непрерывно. Это была боль, которая живет в сердце даже в минуты радости, которая определяет жизнь и поступки человека. Ее тоже настигла война. Сережа взорвался на старой немецкой мине. Ванечка говорит, что если бы не Сережа, то погиб бы весь экипаж. Теперь она чувствовала свою причастность к боли ее народа. И в ее сердце шевелился тупой осколок, поразивший сердца миллионов людей ее страны. Это было открытием. Раньше она всегда жалела сирот. А теперь в ее сердце не было жалости, а было понимание, она сопереживала, а это чувство обязывало. У нее даже перехватило дыхание от стыда, который она испытала, поняв, что жалость, которую она раньше испытывала к таким людям, - привилегия равнодушных, щит, которым они прикрывают свое благополучие. Жалость защищает душу от чужого страдания.

                - Я быстро иду? - Спросил участливо Володя.

                - Нет, пожалуй. Я тут сделала одно небольшое открытие.

                - В себе?

                - Да. А что, это очень странно?

                - Для меня нет. Я тоже иногда открываю что-нибудь в себе. Вот и сейчас меня удивляет, что я с тобой говорю об этом. Я никогда ни с кем об этом не говорю. Не люблю, когда меня жалеют. А вот с тобой говорю, ты понимаешь.

                - Неужели ты чувствуешь, когда тебя жалеют?

                - Конечно. А ты разве никогда этого не испытала? Так слушать могут только те, которые знают как страшна и унизительна жалость, как она отодвигает тебя в другой ряд, в ряд обездоленных и неполноценных.

                - Да, я это знаю.

                - Вот и я говорю: ты слишком много знаешь для своего возраста, девочка.

                - Не слишком. Я, например, не знаю, почему мне не дали почитать историю оперолтряда.

                Они шли по пронизанному солнечным светом березовому лесу. Володя рассмеялся.

                - Я слышал об этом. Нет ее. Понимаешь, никому до тебя эта мысль в голову не приходила. Все осталось в устных преданиях. Все на месте, все всё знают. Хочешь, я тебе немного расскажу. Давай здесь посидим.

                Он подвел Иоанну к вырванному с корнем огромному дереву, лежащему у края просеки. Иоанна удобно устроилась среди ветвей, подняв ноги на ствол и подтянув колени к подбородку. А Володя оседлал его верхом. Взяв былинку, он задумчиво гонял муравьев по стволу, а Иоанна разглядывала его. Совершенно невероятные для мужчины глаза, бледное почти прозрачное лицо с тонкими чертами, очень темные волосы. Одет он был с безукоризненной аккуратностью, но его рубашка и брюки были более чем скромны. Искренность и душевная щедрость были главным богатством этого человека, пожалуй, и не подозревавшего о своем капитале. А Володя, не глядя на Иоанну, но чувствуя на себе ее взгляд, думал о том, что еще никогда в жизни ему не было так тепло в присутствии другого человека. Он, никогда не испытавший никаких родственных чувств, ощутил, что в его душе прорвалась какая-то плотина, которой он сдерживал все свои эмоции. И вся невостребованная любовь к погибшим, матери, сестре и отцу, горячей, ничем не сдерживаемой волной заливала его душу. Он поднял глаза, они светились такой радостью, что Иоанна удивилась, казалось, ничто в предыдущем разговоре не могло родить в человеке такую радость. Но она была. И Иоанна спросила:

                - Что это с тобой, Володя?

                - Знаешь, я никогда не был так счастлив. Мне всегда чего-то не хватало, но я не понимал чего. Ясно было, что это то, чем меня обделила судьба, но что это такое - это от меня ускользало. А, оказывается, я никого и ничего никогда не любил. Уважал, ценил, испытывал благодарность, преклонялся, ну в общем, все что угодно, только не любил. И вот сейчас ты разбила какую-то перегородку в моей душе, и мир окрасился совсем в другие цвета. Я всегда ждал, что вот кто-нибудь меня полюбит, и я буду счастливым. А теперь я понял, что я, наверное, и не заметил бы этой чужой любви. Оказывается, чтобы это видеть, нужно уметь любить самому. Ты знаешь, мне бы очень хотелось, чтобы моя сестра, которой я даже не представляю себе, была такая как ты.  

                - Ну и возьми меня в сестры.

                - Ты серьезно?!

                - А что, испугался?

                - Ну что ты! Ошалел от радости! - Последние слова Володя прокричал на весь лес. А Иоанна смотрела на него очень серьезно. Ну вот. Появилась еще одна ниточка, привязывающая ее к жизни. Дать капельку человеческого тепла этому замерзшему от холода Вечного Одиночества сердцу.

                - Кто-то обещал мне что-то рассказать.

                Володя посмотрел на Иоанну с большой благодарностью. Такт, с которым она уводила его от обнаженности его порыва, родил в его душе щемящую нежность к этой девушке с большими и печальными глазами.

                - Ты права. Ну слушай. Сначала в 1958 году 2 апреля на заседании комитета комсомола было принято решение об организации народной дружины. Первыми дружинниками стали секретари отдельских комсомольских организаций. Сама понимаешь, это были люди умные, но объединяло их другое - непримиримость ко всякому злу. Это были бойцы по характеру и сильные физически люди. Они не боялись ни хулиганов, ни пьяниц, а это было первое, чем занялась дружина. Они избавили город от парализующего страха перед хулиганствующими группами. Мы первых дружинников шутя называли титанами. Из них в отряде осталось немного: Максим, Сима, Потоцкий, да появляются на заседаниях Совета Командиров Роберт Геворкян и Феликс Ферсман. Кстати Роберт - первый командир оперативного отряда. Когда в 1960 году возникла необходимость выделить оперотряд из дружины, то Геворкяна назначили командиром. У Роберта горячее сердце и твердая рука. А Юра и Феликс всегда были мозговым центром отряда. Феликса все в шутку называют Профессором. На Совете Командиров, когда тебя будут принимать в отряд, ты с ними познакомишься. Отряд дал предприятию и городу много замечательных людей. Среди них и твой начальник, Борис Русаков.

                - Да что ты говоришь? Борис Иванович? - Искренне удивилась Иоанна. И в то же время она только теперь поняла причину его терпимости к ее выходке с Женькой Самариным и драгоценным катодом.

                - Да, Боря Русаков. Он был редактором отрядной газеты "Стрела", которую вывешивают в центре города. Ты, наверное, ее уже видела. Но это не то. Когда редактором был Борис, газету бегал читать весь город.

                - Я представляю, - сказала Иоанна, вспомнив газету, висящую в инженерной комнате, посвященную ее дню рождения.

                - Ничего ты не представляешь! Борис очень талантлив!

                - Успокойся, пожалуйста, я все хорошо представляю. Он мне на день рождения такую газету отгрохал, что вчера даже из соседних отделов приходили смотреть.

                - Если так, то представляешь.

                - Слушай, Володя, а ты не хотел бы перекусить? Я тут пару бутербродов прихватила.

                - Давай, - весело сказал Володя, удивляясь самому себе. Он не помнил такого случая, когда бы он согласился съесть чужой бутерброд.

                Они разложили на стволе дерева немудреный завтрак и, пошучивая друг над другом, с аппетитом принялись за еду. И вдруг Иоанна поперхнулась, что называется кусок в горле застрял. Прямо перед ней, метрах в трех от дерева, где они сидели, стоял на белой ножке и гордо светил своей оранжевой шапочкой великолепный подосиновик. Она вскочила.

                - Вова, ты только посмотри, красота какая! Хорошо, что я нож прихватила. Давай еще поищем!

                Они бегали по лесу, собирали грибы и перекликались, хвастаясь своими успехами, пока сумочка, где были бутерброды, могла вместить еще хоть один гриб. Они были так довольны собой и прогулкой, им было легко и весело, и было такое ощущение, что они сто лет знакомы.

                - Сейчас мы их зажарим, позовем всех и пообедаем.

                - А ты умеешь готовить грибы? - Спросил Володя.

                - Ну конечно. Я очень хорошо готовлю.

                - А не хвастаешь?

                - Сейчас увидишь. Пальчики оближете. Через два часа приглашаю.

                - Давай лучше у нас. Я тебе помогу. В нашей комнате все свои. А вы, девчонки, все живете в разных комнатах.

                - Хорошо. Тогда иди, начинай чистить грибы и картошку. А я пойду кое-что возьму из специй, а заодно посмотрю, как там мой зверь поживает.

                - Можешь и зверя взять с собой.

                Спустя некоторое время по третьему этажу мужского общежития разносились невероятно аппетитные ароматы жарящихся грибов. У Сорокина, возвращающегося с пляжа, потекли слюнки. Он заглянул на кухню и увидел, как дружно Воронин и Петрова хлопочут у стола, а на плите что-то булькает в кастрюлях и скворчит на сковородке.

                - Здравствуй, Петрова! Быстро ты тут у нас освоилась.

                - А я не понимаю: это одобрение или порицание, - она лукаво глянула на Сорокина через плечо. - Здравствуйте, Саша!

                - Это хорошо. А вот мне придется самому стряпней заниматься, сегодня моя очередь.

                - Присоединяйтесь, будет веселее. Да и поговорим заодно.

                Спустя несколько минут Саша ловко чистил картошку, а Иоанна, нарезая салат, пользовалась случаем и решала свои дела, экономя время на походе в комитет комсомола.

                - Это ничего, если я воспользуюсь нашей встречей и, не смотря на воскресенье, решу кое-какие вопросы?

                - Пожалуйста, пожалуйста. Хотя разговоры с вами Иоанна Константиновна всегда заканчиваются далеко идущими последствиями. Что же вы приготовили сегодня? - С шутливым ужасом, но милостиво согласился выслушать ее Сорокин.

                - Дело в том, что я пообещала обучать молодежь танцам и даже время и место назначила. Ну так получилось. А вот насколько реально это не знаю. Без вашей помощи мне не обойтись.

                Саша перестал чистить картошку, пододвинул к столу табуретку, зачем-то подошел к раковине и вымыл руки, потом сел, поставив локти на стол и подперев обеими руками подбородок:

                - Так. Я что-то не понимаю. Какие еще танцы?

                - Обыкновенные, бальные. С чего-то ведь нужно начинать работу с молодыми рабочими. Почему бы не с танцев? Потом у нас свой клуб будет, - говорила Иоанна, помешивая в сковородке грибы, - а сейчас мне нужно, чтобы в клубе предприятия мне выделили место и время. Время мы, правда, тоже уже назначили: среда с 19 до 21 часа.

                - Ну, Петрова, в этот месяц, что ты у нас работаешь, с тобой одной хлопот больше, чем со всеми остальными комсомольцами и не комсомольцами вместе взятыми. Тебе не кажется, что тебя очень много?

                - Нет. Ей так не кажется, - вступился Володя, - но то, что около нее не спокойно - это точно.

                - Ладно. Я попробую договориться. Позвони к концу рабочего дня в понедельник. - Саша снова принялся за чистку картошки. - Конечно, то, что ты предлагаешь по работе с молодыми рабочими - очень ценная идея. Я даже кое с кем поговорил, но пробить это будет очень трудно.

                - Трудно - это еще не невозможно. - Торжественно изрекла Иоанна. - Думай! На то ты и секретарь!

                               

                Юра, усталый, голодный и сердитый, поднимался к себе на третий этаж. День прошел наперекосяк. Все планы разрушены. В воскресенье не удалось отдохнуть. Он этого не любил. И все из-за чьей-то небрежности, чуть не погубившей почти год работы. Он не любил людей, халатно относившихся к своей работе, считал их вредителями хуже диверсантов. Он вообще был непримирим ко всему, что мешало людям жить, работать, мыслить, творить и быть счастливыми. И всю силу своей прекрасной души он отдавал борьбе со всяческими пережитками. А всю силу ума - на изготовление приборов, позволяющих людям все глубже и глубже проникать в неведомое. У него не хватало времени на настроения. Но сегодня он был не в духе. Какое-то щемящее чувство весь день терзало душу, удивляя, но сопутствуя всему, что он делал и думал. От этого чувства было неуютно и неспокойно, и он злился еще больше. Войдя в комнату, он решил лечь и уснуть, чтобы не о чем не думать, потому что просто не понимал, что с ним происходит. Но подойдя к кровати обнаружил у себя на подушке полосатого розово-черного тигренка. И все тягостное, что преследовало его весь день, мгновенно куда-то исчезло. Он взял тигренка на руки, поднял его до уровня глаз. Зверь радостно мяукнул, ему скучно было одному. А Юра весело сказал:

                - Так вот, оказывается, как это бывает!

                Но тут он услышал стук каблучков, и не в силах скрыть и боясь обнаружить так обнаженно свою радость, прыгнул на кровать и притворился спящим. Иоанна и Володя вошли в комнату. Он нес кастрюлю с супом, а она сковородку с жареными грибами.

                - Ой смотри, Вовочка, Юра вернулся. Устал, наверное. Спит. - Прошептала она.

                - Наверное голодный. И будить жалко.

                - А ты не буди пока. Сходи за девчонками. Димка тоже там. Я предупредила, чтобы они не ели. А я пока накрою на стол. Пусть еще чуть-чуть поспит.

                Володя кивнул и вышел из комнаты. А Иоанна полезла в шкаф за посудой, но звякнув тарелкой, решила пока не шуметь. Она вышла на балкон и встала на то место, где вчера вечером стоял Юра. А Юра спал. Звяканье тарелки был последний звук, который он уловил, Он спал, прижав к себе теплый сопящий комочек. Пронзенный острой мыслью о том, что тигренок лежал на его кровати, расслабленный заботливым шепотом Иоанны и накрытый вкусным запахом домашней еды, он спал. Сознание отключилось, истерзанное чувством непоправимой утраты, которое он почувствовал сразу после того, как утром покинул Иоанну. Что-то важное, что должно было сегодня случиться, не произошло. Но она здесь. И это прекрасно! Как бы удивились Юрины друзья, считающие его человеком без нервов, заглянув сейчас ему в душу, то сжимающуюся от страха потери, то кричащую от боли и радости.

                За несколько минут до прихода ребят Иоанна начала накрывать на стол, и, когда они пришли, все было готово к обеду.

                - Ну и запахи! - Повел своими капризными ноздрями Димка. - А Потоцкий спит! Разве можно спать в такой обстановке?

                - Я сейчас его разбужу. - Сима, прежде чем ее успел кто-то остановить, направилась к Юриной кровати. Володя укоризненно и растеряно посмотрел на Иоанну, а Эля вопросительно на Димку, но Димка покачал головой, предлагая Эле не вмешиваться, а Иоанна стояла, прислонившись к косяку балкона, и, скрестив руки на груди, смотрела на Симу. И Володе стало жутко от того, что ему показалось, будто она знает о том, что сейчас произойдет.

                Ах, Сима! Ты же никогда не позволяла себе ничего подобного. Ведь никто, кроме самого Юрки, да Эли, которой ты все рассказала, а теперь и Димки, потому что у Эли от него нет секретов, да Володи, которому ничего не надо рассказывать при его чуткости, не догадывался о твоей беде. И все они делали вид, что ничего такого не существует. Не из жалости к тебе, а из уважения. Что с тобой случилось, Сима? Почему умные люди совершают иногда безрассудные поступки? У тебя было столько возможностей получить ответ на свой вопрос без свидетелей. Почему ты решила сделать это именно сейчас? Какой бес толкает нас в эти моменты под руку? Или это отчаяние стремится использовать свой последний шанс? Но если жизнь приготовила это не для тебя, никакой ценой, даже самой высокой, ты не возьмешь у нее чужого! Никто в этой комнате, даже сама Сима, не понимали цели ее поступка. То ли она хотела показать Иоанне, что Юра ее собственность, то ли она хотела, наконец, определить отношение Юры к себе, то ли это был просто неосознанный порыв. Но все видели к чему это привело. И так же молчаливо, как позволили Симе совершить это, они договорились забыть обо всем. А произошло следующее. Сима подошла к Юре. Эля отвернулась и уткнулась Димке в плечо, он обнял ее, как бы ограждая и не отводя глаз от Симы. Володя сел на табуретку, опять почему-то оказавшуюся посреди комнаты, и обреченно опустил голову. А Иоанна продолжала стоять в прежней позе, глядя куда-то далеко сквозь стену. А Сима ласково убрала со лба Юры волосы и, положив руку на лоб, сказала негромко:

                - Юра, проснись, пора обедать.

                Юра медленно приходил в себя. Еще не до конца освободившись от сна, он почувствовал чью-то руку на своем лице. Он знал, что Иоанна здесь. Конечно, это ее рука. Никто и никогда, кроме Иоанны, не смел к нему прикасаться. Это она! Он улыбнулся. Сима просияла и победно глянула на Иоанну, но та по-прежнему смотрела куда-то в, ей одной ведомую, даль. Сима снова глянула на Юру, он не спешил открывать глаза и все еще улыбался. Иоанна услышала: "Инна, это ты?" "Нет. Это не я", - ответила она, не меняя позы и выражения лица. И Сима увидела, что улыбка исчезла с Юриного лица, и ладонь ее как будто перестала ощущать его лоб, он ушел из-под ее руки, глубже вдавившись в подушку. Сима быстро отвела руку, и он тут же открыл глаза. Она никогда не забудет этого взгляда. В нем не было ни ненависти, ни презрения, ни возмущения. Бездонный, космический холод проник Симе в душу через этот взгляд. И только сейчас она поняла, что он сначала принял ее за другую.

                - Она не для тебя, - беззвучно, одними губами сказала ему Сима.

                - Это мое дело! - Громко сказал он, одним движением, умудрившись при этом не задеть Симу, он оказался на ногах, мгновенно увидел все и всех, оценил обстановку и, пощадив Симу, добавил, - обедать мне или нет!  

                Володя поднял голову и, облегченно вздохнув, сказал:

                - Надеюсь, ты не заставишь нас долго тебя упрашивать?

                - Пожалуй нет. А если подождете меня, пока я умоюсь, буду даже благодарен. Ты меня прости, Сима, это я спросонья так сморозил.

                Он взял полотенце, мыло и вышел из комнаты, на пороге оглянулся на Иоанну и сказал на этот раз вслух:

                - Спасибо!

                - За что это он тебя благодарит? - Подозрительно спросил Дима. Он уже был один. Эля что-то важное объясняла Сима насчет какого-то пьяницы.

                Иоанна точно знала за что, но ответила:

                - За обед, наверное.

                Юра пришел, и все сели за стол.

                - Воронину можно поменьше, - сказала Эля Симе, наливающей грибной суп, - он тут напробовался уже.

                - Ну конечно! Мне досталась  только черная работа! А пробовала она сама, да еще приговаривала: "Пальчики оближите!" Так что мне за страдания двойная порция причитается!

                Сима держалась мужественно. Именно сейчас у Иоанны родилось уважение к ней. Не каждый смог бы выстоять от такого удара. Но и ребята показали такую тонкость души, что Иоанна не могла не восхищаться. Это был высокий стиль!

                - Двойная - это мне. Я сегодня работал, - заявил Юра.

                - Нет мне, - вставил Дима, - я здесь самый здоровый мужик!

                - Ладно, ладно, - успокаивала их Сима, - все получите по две порции. Иоанна готовить умела, а когда знала, что кроме нее еще кто-нибудь будет  есть ее стряпню, то готовила вдохновенно. Но она давно не стояла у плиты. Ей больше некому было готовить. И сегодня, когда Володя предложил ей приготовить обед для всех, она обрадовалась. И теперь с удовольствием глядела на довольные лица ребят, оценивших ее труд уже тем, что ели с аппетитом, ничего не оставляя.

                - Ну, сестренка, молодец! Все было очень вкусно. - Поблагодарил Володя. Он вообще весь светился.

                - Это когда же вы успели породниться? - Ехидно полюбопытствовал Дима.

                Иоанна улыбнулась Володе, давая ему понять, что она понимает и одобряет его стремление переключить всеобщее внимание на себя. Он обрадовался и выпалил на одном дыхании:

                - Успели вот. Пока в лесу грибы собирали. Потоцкий благословил. Так что, если ее кто обидит, будет иметь дело со мной.

                -- Смотри какой грозный! - Усмехнулась Сима. - По-моему, все будет наоборот.

                - Сима, ты не права, - вмешался Юра, - Володя у нас парень с характером. А уж когда речь идет о справедливости, его суд я признаю высшим. - И повернувшись к Иоанне. - Спасибо, Инна, и за Вовку и за обед. Ты ведь не уйдешь сразу? Нам надо поговорить о деле.

                - Сима, нас выгоняют, - рассмеялась Эля. - Вовочка, ты помоешь посуду? А Дима нас проводит.

                - Ладно уж. Но следующий раз будешь мыть посуду ты. Согласна?

                - Дима, я согласна? - Дима кивнул. - Я согласна!

                И они ушли. Иоанна, Володя и Юра быстро убрали со стола. Ребята пошли мыть посуду, а она села за стол и, подперев ладонями подбородок, задумалась, глядя на улицу в открытую дверь балкона. Она думала о том, что ее окружают прекрасные люди. Как будто Жизнь стремилась компенсировать ей то, что отняла смерть. После приезда Ванечки боль стала острее, но дышать было легче. Ваня нашел для нее утешение даже в ее безутешности. Раньше она и не думала об этом. А Ванечка сказал, что хорошо, что Сережа погиб на неделю раньше, чем сын, а она узнала об этом позже. Слезы боли выступили у нее на глазах. Боже! Вот она суетится, что-то делает, что-то говорит, даже смеется иногда, а их, таких близких, таких родных, нет и никогда не будет. В этом было что-то непостижимое, не укладывающееся в ее сознании, поэтому живущее само по себе, но неотступно следующее за ней и наваливающееся на нее в самые неожиданные моменты. За дверью послышались шаги, и Иоанна поспешно смахнула слезы, стоящие в глазах. Вошел Володя. Она вопросительно посмотрела на него.

                - Юра там с Сорокиным разговаривает, - объяснил он отсутствие Потоцкого. Подошел к кровати и стал играть с тигренком. Володя думал о том, как были расстроены девчонки, что даже тигренок не отвлек их.

                - А где соска? - Спросил он у Иоанны. - Давай я его покормлю.

                - Возьми там, в сумочке.

                - Ты чем-то расстроена? - Мельком глянув на Иоанну и уже склонившись к сумочке, спросил он.

                - Да. Немного.

                - Не переживай. Если ты и виновата, то только в том, что сама не разбудила Юру. - Он заботливо кормил тигренка из соски.

                - Вы все очень хорошие люди. И я благодарна Сорокину, что он послал меня в оперотряд.

                - Юра сейчас сказал ему примерно то же самое.

                Они немного помолчали. Пришел Юра. Он сел за стол против Иоанны, положил перед собой обе руки, сжатые в кулаки, и молча и серьезно стал ее разглядывать. Она тоже открыто и прямо смотрела ему в лицо. Наконец он сказал:

                - Воронин, ну что ты о ней думаешь?

                - Я, как и ты, не знаю, что думать, - улыбаясь ответил Володя.

                - Ты знаешь, что она успела натворить за эти две недели? Мне тут Сорокин рассказал. Он в ужасе. - Юра по-прежнему смотрел на Иоанну, и было непонятно: шутит он или говорит серьезно.

                - Кое-что я знаю, но думаю, что не все, - отозвался Володя.

                - А вам не кажется, что я здесь лишняя? - Усмехнулась она.

                - Володя, что нам с тобой кажется?

                - Нам кажется, Иоанна Константиновна, что вас на самом деле не существует!

                Она сделала попытку подняться. Но Юра, демонстрируя молниеносную реакцию, дотянулся рукой до ее руки и удержал.

                - Не торопись. Сегодня моя очередь выражать свое удовольствие, что я имел счастье познакомиться с тобой. И никто, даже ты, не может мне этого запретить. Ты не сердишься на меня, что я сбежал утром?

                - Нет. Мы с Володей просто замечательно погуляли. Да, Вовочка? - Они оба посмотрели в сторону Володи. Он поднял на нее свои прекрасные глаза и молча кивнул.

                - Хотел бы я быть на твоем месте, Воронин!

                - Врешь! На моем месте ты быть не хочешь.

                Юрка рассмеялся. Иоанна первый раз видела его смеющимся. Юра смеялся очень редко - это она узнает потом. Но смех его был удивителен. Он смеялся звонко и переливчато, как счастливый ребенок. У Иоанны снова сердце сжалось от боли.

                - Юра, я тебе это уже говорила, я тебя боюсь.

                - Он тоже тебя боится, так что вы квиты, - снова усмехнулся Володя.

                - Ладно пошутили! А теперь к делу. На этой неделе, после Совета Командиров, я еду в командировку, возможно, не удастся больше поговорить. Сорокин мне о твоих планах рассказал. Одобряю. Значит, ты берешь на себя молодых рабочих, Леша Лазарев будет тебе помогать, полностью на него рассчитывай. Кафе молодых специалистов - это тоже хорошо. Тут нужно вовлечь Симу - это в интересах ее группы. И Женя Самарин. По-моему, конечно, многовато. Но у тебя удивительная способность: ты успела раскрутить все три колеса. Так что теперь остается только жать на педали.

                - Я ужасно боялась, что ты будешь ругаться.

                - Правильно боялась. Вчера утром еще бы ругался. А сегодня вижу, что это бесполезно. Да. А что насчет Женькиной учебы?

                - С ним я еще на эту тему не говорила. Мне ведь нечего было ему предложить. Но в районо мне сказали, что в вечерней школе соседнего совхоза есть места, и его возьмут любого, хоть с рогами и копытами. Так что осталось обработать самого Женьку.

                - А когда ты успела до районо добраться?

                - Да вот поехали вчера с Ванечкой в ресторан, проходили мимо. Дай, думаю, зайду. А вдруг? По лбу все равно не ударят. И, как видишь, не зря!

                - Да. Не зря. - Юра снова задумался. - Обещай мне, что ты не сорвешься. Тут люди думают, что все это у тебя легко и шутя получается. Я знаю, что так не бывает. Береги себя.

                - Не бери в голову. Пустое это, - отмахнулась Иоанна.

                Но тут к столу подошел Володя.

                - Обещай нам обоим это, сестренка! И еще пообещай, что в трудную минуту, в любое время дня и ночи ты придешь сюда или найдешь одного из нас.

                Иоанна удивленно смотрела на них обоих. А они стояли плечо к плечу и строго и серьезно смотрели на нее. У нее на глаза снова навернулись слезы. Она опустила голову и, гляди в стол, тихо сказала:

                - Хорошо. Я обещаю. Спасибо, ребята! - Потом встала, чувствуя, что еще чуть-чуть и она разрыдается, как вчера при встрече с Ванечкой. - Я пойду. Ладно?

                - Я сейчас тебя провожу, - быстро сказал Володя, - Юра, собирай зверя.

                Юра и Иоанна с невыразимой благодарностью посмотрели на Воронина, а тот, как ни в чем ни бывало, спокойно одевал ботинки. Она положила руку на угол маленького тамбура, который отделял комнату от коридора, обернулась через плечо к Юре:

                - До свиданья, Юра!

                - До свиданья, Инна!

                - А почему только Инна? А мне почему ты ничего не говоришь?

                - Потому что надеюсь, что ты вернешься.

                - Самонадеянный ты у нас, Потоцкий, очень! Ну так и быть, жди!

 

14

                В среду в 21-00 Иоанну пригласили на Совет Командиров для окончательного решения вопроса: быть ей членом отряда или не быть. И в тот же день, как и было назначено, она в 19 часов ждала в клубе  первых поклонников танцев. Она не была уверена в том, что кто-нибудь придет. Но на всякий случай оделась и причесалась словно на бал. Волосы, навитые крупными локонами, были собраны на затылке и стекали оттуда золотым водопадом, открывая красивую линию перехода шеи в затылок, впереди волной прикрывая ее большой лоб. Подведенные черным глаза казались просто огромными, а их зелень еще усиливалась зеленой  трикотажной кофточкой, которая тускло светилась и обтягивала ее плечи и грудь как змеиная кожа без единой складки. Пышная  трехкаскадная бело- зеленая юбка была стянута на тонкой талии широким белым поясом. И белые туфли на высоком каблуке завершали ее наряд. В таком виде она первый раз вошла в клуб предприятия, где ее ждал недовольный директор клуба, чтобы выразить ей свое неудовольствие за насильственное вторжение на его территорию. Но уже через десять минут после ее прихода выяснилось, что в клубе есть специальная комната для танцев со станками и зеркалами через две стены, с роялем и магнитофоном, а так же прекрасные записи джазовой музыки и бальных танцев.

                Осмотрев все это и получив ключ Иоанна снова вышла в вестибюль. Ее опасения были напрасны. Еще до назначенного времени в клуб неуверенно начали заходить по одному, по двое, парни и девушки. Увидев, что они не одиноки, они становились бодрее и с любопытством ждали следующих, а вскоре вообще стали шумно реагировать на каждого вновь пришедшего. Почувствовав, что людей будет много, Иоанна приняла решение, начать занятие ровно в семь часов вечере и не пустить ни одного опоздавшего. Она смотрела вперед и решила задать определенный тон с самого начала.

                Женька прибежал в последнюю минуту. Это обрадовало Иоанну и показалось счастливым знаком. Она пригласила всех в танцевальную комнату. Поставила их вдоль стен, посчитала, оказалось тридцать человек и, как будто по заказу, пятнадцать пар. Этого было достаточно, даже много, но выгонять никого она не собиралась. Она знала, что сегодня некоторые из них пришли первый и последний раз. Вышла на середину комнаты и сказала:

                - Здравствуйте. Напоминаю, зовут меня Иоанна Константиновна. Можно просто Иоанна. Я не обещаю вам никаких чудес, потому что очень многое, почти все, зависит только от вас. Но те, кто будет заниматься серьезно, через год станут украшением любой танцплощадки. Сейчас мы выберем мне помощника, на плечи этого человека упадет вся организационная работа, и он же будет осуществлять связь между мной и вами. Предлагайте.

                - А можно я себя предложу? - Дерзко выкрикнула тоненькая, как лозинка, с пышными темными волосами и яркими глазами девушка.

                - Если никто не возражает, то можно, - ответила Иоанна. Девушка ей понравилась, а все остальные молчали. - Ну, значит, быть вам старостой! Как вас зовут?

                - Света Смирнова.

                - Ну вот, Света Смирнова, возьмите карандаш, бумагу и составьте список нашей группы: фамилию, имя, отчество, место работы и где живет. А я пока посмотрю на вас. Если сможете, постарайтесь не обращать на меня внимания.

                Она еще не подбирала музыку к занятиям, поэтому включила магнитофон просто так, чтобы усыпить бдительность окружающих. Зазвучал прекрасный блюз. Иоанна отошла к окну и, повернувшись ко всем почти спиной, стала в зеркало очень внимательно наблюдать за всеми. Одни двигались, другие стояли, некоторые разговаривали, собравшись небольшими группками, были и такие, которые откровенно и с любопытством разглядывали ее - каждый вел себя так, как умел. Наконец список был составлен. Иоанна взяла его в руки и снова поставила всех вдоль стен.

                - Сейчас я буду называть ваши фамилии, а вы будете выходит на два шага и делать так, - она показала как.

                И началось. Вот тут уж каждый показал себя. Она не обращала внимания на наглость некоторых, на желание выделиться других, на развязность третьих. С великой печалью смотрела она на молодых и здоровых парней и девушек, не владеющих своими телами, не понимающих великую гармонию и красоту человеческого тела, даже стыдящихся себя.

                - Ну вот. Теперь я немного знакома с вами. А сейчас давайте договоримся. На первых порах очень многое, что вам придется делать, будет казаться вам смешным. Но делать это нужно серьезно. А то, что буду задавать домой, за неделю отрабатывать до автоматизма. Некоторое время все будем заниматься в спортивных костюмах, на ноги гимнастические тапочки. И еще. Не нужно по каждому поводу глупо хихикать. Стесняться своего тела так же пошло, как и нелепо демонстрировать его. А сегодня, чтобы не терять времени, будем учиться ходить.

                Все дружно захохотали. Но когда Иоанна предложила девушкам, потом парням пройтись, как она показала, никто не смог повторить. Самым способным оказался Женька. Ему помогало его природное художественное чутье. Да и Света Смирнова уже через полчаса ходила как королева, причем ей  это очень нравилось. Она их похвалила и сказала, что по-настоящему будет довольна ими, да и другими, если они не будут забывать ходить красиво всегда. Но до красивой походки всем было еще далеко. Ребят это несколько озадачило и, как и предполагала Иоанна, подстегнуло. Два часа пролетели незаметно. Получив задание на дом, все расходились довольные и возбужденные.

                Женька подошел к Иоанне:

                - Можно я тебя провожу?

                Она вопросительно посмотрела на него.

                - Мне нужно кое-что спросить у тебя, - пояснил он свое намерение.

                - Хорошо. Проводи.

                Она закрыла комнату, отнесла ключ директору клуба, договорившись с ним, что придет в субботу и подберет музыку для следующего занятия. И они с Женькой вышли из клуба.

                - Слушай, Женя, а это правда, что оправу для зеркальца, которое мне подарили, сделал ты?

                Женька вспыхнул. Ведь именно это: знает она или нет, кто сделал ее подарок, - хотел Женька выяснить у Иоанны.

                - Ну я, а что?

                - Ничего. Просто так спросила. Хорошая работа. Я теперь за катод наш спокойна. Знаешь, когда я по-настоящему все разглядела, мне показалось, что там все с умом. А в институт ты не собираешься поступать?

                - Ты что, ошалела?

                - Не поняла. Это ты мне?

                - Ладно. Извини, пожалуйста. Я забыл, что разговариваю с принцессой. У меня же нет среднего образования!

                - Ну и что?

                - А кто же возьмет меня в институт без аттестата? - Сказал он насмешливо, удивляясь ее наивности, совершенно не понимая, что это он все глубже и глубже заглатывает крючок, который поведет его в нужную сторону, хотя и на достаточно длинной леске, чтобы оставалась видимость свободы решений и выбора.

                - Никто не возьмет, - согласилась Иоанна.

                - Вот видишь, а ты говоришь: институт, институт.

                - Кто же тебе мешает получить аттестат?

                - Так меня же выперли из школы!

                - А вечерние школы на что? Устройся в вечернюю, их у нас в городе  три. - Сказала Иоанна, зная, что ни в одну из них Женьку не возьмут ни за какие коврижки.

                - Вкалывать целый день, а потом еще и учиться! Нема дураков!

                - Как раз есть, раз слышу такие речи! Вот это меня и удивило. Человек, сделавший вещь, которую мне подарили, должен обладать тонким интеллектом. А хороший ум не может не требовать пищи. А пищей для ума могут быть только знания. А тут такие настроения! Вот и возникла проблема, которой никак не могу решить: умный ты или глупый. А ты что хотел у меня спросить?

                Они уже стояли у входа в штаб оперативного отряда. Женька смотрел куда-то в сторону и молчал. Он узнал все, что хотел. А что такое интеллект, он у нее ни за что спрашивать не станет!

                - Ну так что спросить-то ты хотел у меня? Повторила свой вопрос Иоанна.

                - Да так. Забыл. Ну я пошел.

                - До свидания, Женя!

                - До свидания! - буркнул он и пошел, не оглядываясь.

                Иоанна, очень довольная удачным началом своей затеи и разговором с Женькой, вошла в штаб. Там за столом дежурного сидел Володя Воронин, и больше никого не было. Он глянул на нее, сложил руки на груди, присвистнул, откинулся на спинку стула, а вместе со стулом к стене и, даже не поздоровавшись, спросил:

                - Ты что, специально?

                - Что специально? - не поняла Иоанна.

                - Пришла сегодня сюда в таком виде, специально?

                - А что тут такого? Я с танцев. Не могла же я на первое занятие пойти замарашкой. Да они бы просто не признались, что ко мне пришли! А потом у нас в городе на меня бы никто даже внимания не обратил!

                - А здесь ты разгонишь весь Совет Командиров! - посмеиваясь, сказал Володя. - Может, сбегаешь переоденешься?

                Володя смотрел на нее и не верил своим глазам, как быстро менялось ее настроение. Она гневно сверкнула глазами, еще выше подняла подбородок и, повернув голову в сторону комнаты, где заседал Совет Командиров, сказала:

                - Ну уж нет!

                И через секунду, почти спокойно:

                - Или меня здесь примут такой, какая я есть. Или я уйду, но уважая себя.

                И еще через секунду, снова весело:

                - "А счастье было так близко, так возможно!"

                И походкой царствующей королевы прошла через всю комнату и села на стул, что стоял напротив двери в рабочую комнату, как на трон.

                - Да. С характером девушка. - Серьезно сказал Володя. - Пойду доложу, что ты явилась.

                Иоанна прислушивалась к тревоге, которая поднималась из глубины души. Она думала, что она уже член отряда, и была благодарна всем, кто ее окружал; что люди, сами того не подозревая, на руках выносили ее в жизнь, которую она еще так недавно добровольно отвергла. Впервые она насторожилась, когда в воскресенье во время прогулки Володя, как бы между прочим, сказал, что ее будут принимать на Совете Командиров. Потом Юра дал понять, что волнуется, раз отложил командировку на завтра, после Совета. Чем же может грозить ей этот Совет? Что ее не примут? Только и всего! Но разве от этого она станет лучше или хуже? Будет обидно? Да. Но она выстоит! Теперь выстоит. А жаль, что поверила! Впрочем, нет. Во что верит она, то истинно. А это у них просто ритуал. На молодых должно действовать. А на нее? Да и на нее. Вот волнуется же она почему-то! Но волновалась она не по-хорошему. Какое-то предчувствие потери снова тугими кольцами стягивало душу. Но тут восстал рассудок. Что она может потерять? То, чего еще не нашла? Посмотрим! Решила Иоанна. И в этот момент открылась дверь, и Володя пригласил ее войти.

                Она секунду помедлила и вошла. Перед ней за большим рабочим столом заседал Совет Командиров. Во главе Саша Пчелкин, напротив Юра Потоцкий, слева от Саши сидела Сима, рядом с ней Усов, а рядом с Усовым было свободное место. Справа от Саши сидел незнакомый человек, все у него было большое: и бритая голова, и светлые глаза, и, выпуклые как у негра, губы. Иоанна подумала, что это Феликс Ферсман. Она часто видела его на территории предприятия, но никогда бы не подумала, что он имеет отношение к отряду. Он внимательно с глубоким интересом рассматривал ее. Рядом с ним сидел человек, который приковал бы внимание к себе в любом обществе. Даже рядом с Максимом он выглядел неотразимо красивым. Чувствовалось, что он высок, могуч, прекрасное и вдохновенное лицо его тоже было обращено в ее сторону. Да, несомненно, это Роберт Геворкян. "Спасибо, Володя, ты поступил по-братски, предупредив меня о том, что меня, вернее, кто меня здесь ждет." - Подумала про себя Иоанна и без видимого напряжения весело сказала:

                - Здравствуйте! - и остановилась на пороге, припав плечом к косяку.

                Молчание длилось неприлично долго. Пчелкин и Усов смотрели на Иоанну с недоумением, Максим вопросительно, Сима сидела, опустив глаза. Юра глянул на нее, усмехнулся, быстро обвел глазами присутствующих, снова посмотрел в глаза Иоанне и она услышала: "Ты с удачей?" "Да", - ответила она. Он кивнул. И тут тишину разорвал вопрос:

                - Вот эту девицу вы собираетесь принять в отряд?

                Это сказал Геворкян.

                Юра вскочил. Встал с ней рядом. Она дотронулась до его руки и крикнула ему молча: "Юра! Ради всего святого, если ты, действительно, слышишь меня, молчи! Это моя битва. Ты будешь голосовать!" И Юра сказал, показывая на свободное место:

                - Садись, пожалуйста.

                Она села в фокусе скрестившихся взглядов Максима, Роберта и Феликса.

                - Роберт! Какая муха тебя укусила? Ты же ее совсем не знаешь? - гневно спросил Максим.

                - Максим! Я прошу тебя, если ты желаешь мне добра, до голосования не говори больше ни единого слова, ни плохого, ни хорошего. А проголосуешь... Вы ведь будете голосовать? - Она обвела всех дерзким, почто насмешливым, взглядом. - Проголосуешь, как захочешь. - Всё, кроме этого секундного выпада, было сказано тихим проникновенным голосом, в котором звучала такая великая просьба, что он опустил глаза и буркнул:

                - Ладно.

                Тогда она, мгновенно сменив выражение лица, чуть правее повернув голову, гордо сказала:

                - Роберт Манукович, видно, давно живет здесь и забыл, что на его родине говорят: "Не ударь женщину даже цветком!" Но у меня есть вопрос. Роберт Манукович, а когда вас назначали на пост командира оперативного отряда, ваша внешность никого не смущала?

                Все замерли. Не такой был Роберт человек, чтобы с ним можно было говорить таким тоном. Но даже не тон и даже не то, что Иоанна знакома с кавказским фольклором удивило окружающих. Поразило другое: ее знание о том, с кем она имеет дело. А Роберт не мог ей ответить тем же. Когда Сима вчера рассказывала ему о ней, то не назвала ни имени, ни фамилии, но обрисовала ее как опасную интриганку. И когда он увидел Иоанну, он сразу настроился против нее. В нем как раз был очень жив традиционный армянский взгляд на женщин: должна быть скромной и не лезть не в свое дело. Пока он был командиром, в отряде девчонок почти не было. Сейчас их гораздо больше, но пусть теперь это волнует Пчелкина. Но чтобы такая фифа в отряд - это уже предел! Но как выкрутилась! Нет, он не мог допустить, что это не случайно. С ней престижно пройтись по городу, потанцевать. Но что ей делать здесь? Но Потоцкий и Викторов, кажется, готовы за нее накинуться на него с кулаками. Кстати, как она усмирила Потоцкого! Одним взглядом. Нет, Сима права. Я должен стоять на своем. Но откуда она меня знает?

                - Но, - продолжала Иоанна, глядя только на Геворкяна, - у вас, по-видимому, есть традиционный порядок приема новых членов в отряд. Я готова пройти эту процедуру. А вы к ее завершению получите ответы на все интересующие вас вопросы.

                Все чувствовали себя ужасно неловко. Юра и Максим потому, что не смогли уберечь Иоанну от этой сцены. Усов вообще не любил скандальных ситуаций. Сима поняла, что Роберт никогда ей этого не простит. Она и раньше побаивалась его, а теперь ей уже к нему не подступиться. Особенно нехорошо себя чувствовал Геворкян, он был зол на Симу, да и на себя за то, что сорвался. Пчелкин был раздражен, что у него вырвали инициативу из рук, причем произошло это так внезапно, словно выбили из-под него стул, он еще не упал, но долго так не провисит. Нужно было что-то делать. А эта Петрова как будто не понимает, что своим вызывающим тоном не гасит скандал, а, наоборот, раздувает. А ведь умеет быть тихой, в воскресение видел, сама скромность. А тут разъярилась, как тигрица, мало ли кто что скажет. Роберт тоже хорош! Не дал никому рта открыть. Ну и поделом ему!

                И только один человек получал от происходящего истинное удовольствие. Это был Феликс Ферсман.

                - Ну молодец, Иоанна Константиновна! - Тоже удивил он своей осведомленностью. - Я давно за вами наблюдаю. Мы даже как-то ели в столовой за одним столом. Помните?

                Иоанна кивнула. А он продолжал:

                - Но никак не мог понять: почему одни от вас в восторге, а другие ругают с пеной у рта, а третьих нет. Мне это казалось неестественным. А теперь понял. Рядом с вами каким-то непостижимым образом усиливаются человеческие достоинства и пороки, Но поскольку  для зла вы не досягаемы, то люди поворачиваются к вам своей лучшей стороной. А зло выбрызгивается где-то в стороне своей ядовитой слюной. Роберт ты все это ощутил на себе. Я еще никогда не видел, чтобы ты поступал так ординарно. А все оттого, что ты перестал замечать, как давишь окружающих своим авторитетом. И если бы ты дождался, пока тебе дадут слово, может быть, это тебе сошло и на этот раз. Но в ней, действительно, есть какой-то мощный биостимулятор, и ты прямо-таки взорвался у всех на глазах. Но моли бога, что она откуда-то знает о тебе и, видимо, уважала до встречи. Пожалуй, и ты о ней что-то слышал. Но, как видно, информаторы у вас были разные.

                При этих словах Симу бросило в жар. Но, к счастью, в этот момент никто на нее не обращал внимания. А Феликс повернулся к Саше:

                - Ну что, командир, бери власть в свои руки.

                - Да, я думаю, пора начинать. Итак, товарищи, к нам поступило заявление комсомолки Петровой Иоанны Константиновны, 1941 года рождения, образование высшее, с просьбой принять ее в оперативный отряд. С уставом знакома. Вопросы есть?

                - Да есть! - Роберт был упрям. Не просто так любили в отряде этого человека. Он не щадил себя, был честен, прямодушен и смел. Если кому-то из товарищей нужна была помощь, он всегда мог рассчитывать на Роберта. Он умел быть заразительно веселым и отдать последнюю копейку. В любом деле он брал на себя самое трудное. Но Роберт совсем не знал женщин. Он предпочитал не иметь с ними дела, ему было некогда: учеба, отряд, работа. А эта была красива и дерзка. Она посмела уличить его в предвзятости и дерзнула поставить себя на одну ступеньку с ним. Но что позволено мужчине, не позволено женщине. Сейчас он все-таки покажет ей, как опасно женщине нападать на таких мужчин как он. И сам понимая, что делает что-то не то, он сказал:

                - Я все-таки не понимаю, что вы собираетесь делать в отряде? Разве что, найти себе дружка поинтересней!

                Иоанна увидела, как побледнел Юрка, но все-таки удержал Максима, готового взорваться.

                - Ребята, прекратите, это я во всем виновата, - испуганно пролепетала Сима, но ее никто не услышал.

                Не понимая, за что на нее с такой силой и с такой несправедливостью  обрушился этот человек, и благодарная Юре за его молчание и выдержку, Иоанна мгновенно собралась, как бывало с ней всегда в минуты опасности. Она и в обычной ситуации могла удивить своим решением ее, а сейчас те, кто хоть немного ее знал, не могли даже предположить, как она поступит. Привлеченный громкими голосами, Володя давно уже стоял в дверях. И снова он почувствовал какой-то страх от того, что увидел на ее лице уже знакомое ему отсутствующее выражение. Он не мог бы сказать, как это произойдет, но был уверен, что она победит и на этот раз. Это его пугало. Заплачь она сейчас, обидься или попроси кого-нибудь заступиться, и Роберт сдастся без боя. Он уже готов извиниться. Неужели она не видит? Володя знал, что видит, и знал, что не простит. Для него эти несколько секунд были вечностью, и для Юры - тоже. А Роберт, оглушенный своим собственным хамством, обрел способность видеть. Лишь на короткий миг в ее глазах промелькнула невыразимая боль, потом ему показалось, что ее лицо как-то смазалось, перестало быть, и уже через секунду он содрогнулся. Глаза ее, обращенные к нему, сияли, он словно ощутил струящийся из них свет и тепло; губы, секунду назад жестко сжатые, приоткрылись в обворожительной улыбке, открыв влажные, ровные, ослепительно белые зубки; и мягким певучим голосом она сказала:

                - Тогда сразу и начнем. Ведь такой красивый, умный, всеми уважаемый человек не может ошибаться. Значит, я сейчас же начинаю разлагать отряд. Но начну я, Роберт Манукович, с вас, если позволите. Впрочем, это должно быть именно так, даже если вы не позволите.

                Роберт, ожидавший чего угодно: слез, истерики, возмущения - этого не ожидал. Он растерянно, ища поддержки, оглянулся. Но все, сбросив мгновенно напряжение, дружно хохотнули. А Иоанна встала, танцующей походкой обошла стол, жестом подняла Викторова и грациозно опустилась на его стул.

                - Представляете, идем мы с вами под руку по городу, а прохожие останавливаются. До чего же красивая пара!

                Он представил, снова удивляясь себе, почему он ее слушает.

                - А по вечерам вы будете расчесывать мои прекрасные волосы, - она подняла руки и освободила волосы на затылке, и они волнами упали ей на плечи и спину, - чтобы утром они были еще прекраснее на зависть всем остальным женщинам. И у нас родятся очень красивые дети.

                Он представил себе и это. И вдруг понял сразу три вещи. Первая: с первого взгляда на нее он в глубине души захотел именно этого, о чем она сейчас говорила. Эта проклятая девчонка со змеиной мудростью заглянула ему прямо в душу. Второе: этого теперь не произойдет никогда. Третье: она ему мстит за оскорбление. И правильно делает! Нужно найти достойный выход. Но какова! Она победила. И он обрадовался этому. Феликс правильно о ней сказал: либо повернуться к ней лучшим, что в тебе есть, либо потерять себя. Жаль, что так вышло! А то бы, Потоцкий, я бы потягался с тобой. И еще не известно, кто бы победил! А вслух сказал:

                - А ну, Пчелкин, кончай этот балаган! И ставь вопрос на голосование. Сильна девка! Я - за!

                Все проголосовали, смеясь и шутя, и готовы были уже встать, чтобы разойтись, но Иоанна их остановила:

                - Ребята, подождите!

                Она стояла, держась за спинку стула. И никто из них сейчас в ней не видел ничего, кроме серьезного и вдохновенного лица ее.

                - Я, Петрова Иоанна Константиновна, вступая в члены оперативного отряда, торжественно обещаю всей своей жизнью, каждой ее секундой, утверждать на Земле высокое звание человека. Сердце мое всегда будет открыто для добра и любви и в любую минуту готово прийти на помощь каждому, кто в ней будет нуждаться. Никогда ради выгоды я не поступлюсь своей совестью. И ни секунды  не колеблясь, буду бороться со злом во всех его проявлениях, не щадя живота своего, до тех пор, пока дышу и мыслю.

                Она тихо вышла из комнаты, тихо прошла по другой и даже на лестнице не слышно было обычного стука ее каблучков, исчезла, словно растворилась. А они сидели будто пригвожденные к стульям, потому что только они, самые первые, давали эту клятву. Всех остальных знакомили с ее текстом, но с самого основания отряда, то есть уже четыре года, ни один человек по собственной воле не произнес ее вслух, а требовать, чтобы такие слова произносились под нажимом Совет Командиров не мог. Был еще устав, он был обязателен.

                - Ребята, мне обязательно нужно догнать ее! - Сима пробиралась к выходу за спиной Володи Усова. Она посмотрела в сторону Роберта. - Роберт, прости меня. Я была не права. - И вытирая непрошеные слезы, она вышла из комнаты.

                Остались одни мужчины.

                - Я взял ее в свою группу, но она развила такую бурную деятельность, что думаю, будет работать самостоятельно. - Сказал Юра таким будничным тоном словно пять минут назад здесь не разыгрывалось никаких бурных сцен. - Ты, Роберт, не волнуйся, может кто-то в отряде и будет добиваться ее расположения, но сама она далека от этого. Такое ощущение, что путь к ее сердцу закрыт, и ключ потерян.

                - Юра, ты очень правильно сказал, - подхватил Феликс, - я несколько раз видел, как отлетали от нее не солоно хлебавши наши заядлые сердцееды и светские львы. И еще у меня есть предложение: давайте введем ее в Совет Командиров. Я не думаю, что отряд ее надолго удержит, пусть отдаст отряду как можно больше. Что вы об этом думаете?

                - Я тоже так думаю, - поддержал Максим, - вернее, я за то, чтобы ввести ее в Совет Командиров, но я не согласен с Феликсом, что Иоанна бросит отряд.

                - А разве я сказал бросит? Кто дает такие клятвы - не предает. Город ее заберет. У нее размах! Ведь она сюда из клуба пришла. Да, Потоцкий? Мне Сорокин рассказал все об этой затее, да и о других тоже. Интересно мыслит. Тебе, Максим, как депутату горсовета, придется ей помогать. Сорокин просил. Но думаю, если она сама тебя об этом попросит, для тебя это будет убедительнее. Но она, видно, еще не знает, что ты у нас фигура государственная.

                - А в чем дело?

                - Да, Максим, без тебя этого вопроса не решить, - подхватил Юра. - Нужно сразу два помещения: для молодежного кафе и для клуба молодых рабочих. Без горсовета это не пробить.

                - Слушайте, а ведь какая хорошая идея: молодежное кафе и клуб молодых рабочих! - изумился Роберт.

                - А ты решил, что мы в отряд фифочку принимаем? - Саша потихоньку доканывал Геворкяна. - Ты еще не знаешь, какие у нее претензии к нам!

                - Претензии?! - Это было уже слишком! Удивление Роберта уже достигло предела, и в нем снова начало рости возмущение.

                - Да. Представь себе! Когда она пришла сюда первый раз, Максим ее привел.

                - Не привел, а пригласил, - уточнил Максим.

                - Это не важно. Так вот, когда она пришла сюда первый раз, она заявила: "А где ваша история в альбомах и фотографиях?" Я думаю, этот вопрос касается, в первую очередь, тебя, а потом уже меня. Но учти, про первого командира отряда у нее сведения не от меня.

                Володя Воронин молча слушал разговор и улыбался про себя. Ну и чутье у этой девочки! Готовилась, и знала намного больше, чем он ей рассказал. А вот откуда? Теперь об этом можно было только гадать.

 

                Иоанна шла медленно. Она устала. Не так представляла она себе свое вступление в отряд. Но как уж получилось! Что теперь поделаешь? А Юра - молодец! Скажи он хоть слово, она бы не выдержала, заплакала или бы психанула и ушла бы навсегда. Юра! Она не могла определить его места в своей жизни. Но понимала, что сейчас он для нее - все. Что каким-то, непостижимым для нее способом, он руководит ее поступками, помогает ей и каждый раз удерживает ее на самом краю ее отчаяния. Какой силой обладала любовь этого человека, если он понимал ее с полуслова, а она слышала голос его души. Иоанна не пожалела бы жизни для него, но того, что ему было нужно, у нее не было, пока еще не было. Она понимала, что должна ему что-то объяснить. Но сама мысль - дотронуться до своей боли - казалась ей невыносимой.

                Иоанна почувствовала, что кто-то идет рядом и тяжело дышит. Догонял. Она скосила глаза и увидела Симу.

                - Сима?

                - Да. Это я. Я хочу попросить у тебя прощения.

                - Сима, ты что? У меня прощения! За что?

                - Есть за что. Это я настроила Роберта против тебя.

                - Ты настроила? Но зачем?

                - А помнишь воскресенье? Думаешь легко такое пережить?

                - Думаю, что нет. Но причем здесь это?

                - Ты что, святая? Я не хотела, чтобы ты была в отряде! Все время у него на глазах.

                - Сима, а ты не думала, что нам теперь, чтобы встречаться, не нужен отряд.

                - Ты права. Я об этом не подумала. Но это так.

                - Сима, а ведь ты и раньше знала, что он тебя не любит.

                - Знала. Но меня утешало, что он не любит и других. А теперь он любит.

                - Этого у него никто не отнимет! Даже я.

                - А как же я?

                Иоанна остановилась, повернулась к Симе и, глядя ей прямо в глаза, сказала:

                - А вот так. Я выдам тебе один страшный секрет: ты его тоже не любишь!

                Сима сделала протестующее движение руками.

                - Не спорь! Преклоняться - это еще не значит любить. Когда-нибудь ты это поймешь.

                - Я тебе не верю. Но пусть будет так. Я тебе сказала все. Раз теперь ты в отряде, ты должна строить свое отношение ко мне на этом знании. Не хочу, чтобы ты узнала об этом от Роберта, хотя он не болтун, или догадалась сама. Все!

                - Спасибо, Сима!

                - Спасибо? За что?

                - За правду. Мне бы не хотелось, чтобы между нами стояла ложь. До свидания! Мне нужно побыть одной.

                - До свидания! - Сима вздохнула. Ей показалось, что она гору свалила с плеч.

                А Иоанна медленно шла в сторону озера.

 

                Максим пошел проводить Юру и Володю. Ему было в другую сторону, но Максим хотел сказать Потоцкому, что он о нем думает.

                - Не ожидал я от тебя, Юра, что ты будешь молчать сегодня весь вечер.

                Но Юра молчал и сейчас. А Максим наступал:

                - Одно твое слово, и ничего этого не было бы. Не думал я, что ты спасуешь перед Робертом.

                Юра не отвечал.

                - Максим, ну что ты к нему пристал? Все ведь закончилось как надо! - Примирительно поддержал разговор Володя.

                - Хотел бы я знать, кто так настроил Геворкяна! - Не унимался Максим.

                - Вот этого тебе ни за что знать нельзя! - Наконец откликнулся Юра.

                - Ага, заговорил! Тогда, может быть, ответишь все-таки на мои вопросы?

                Они уже подошли к общежитию и остановились около калитки. Общий двор обоих общежитий был с двух сторон огорожен чугунным забором, соединяющим углы зданий, стоящих напротив друг друга. С одной стороны в заборе было две калитки: одна около женского общежития, другая около мужского. Вот около этой калитки они и остановились.

                - Понимаешь, Максим, она этого не хотела, - тихо сказал Юра.

                - А ты откуда знаешь? Мало ли что она мне сказала!

                - Он знает, - подтвердил Володя.

                - Ну как можно знать, если человек тебе  ничего не сказал?

                - Можно! Хочешь, покажу? Но учти, делаю это только для того, чтобы если придется еще, верил и ничего не выяснял. Ты пойдешь с нами, Володя?

                - Нет. Если бы ты был один, я бы пошел. А теперь нет.

                Юра быстро пошел, увлекая за собой Максима.

                - Куда мы идем? - Спросил он Юру.

                - Погуляем немного.

                - Ты хотел мне рассказать, откуда ты узнал, что Иоанна не хочет, чтобы ты за нее заступился.

                - Мне кажется, что я все про нее знаю. Где она, что делает, о чем думает, более того, я уверен, что она тоже все это знает про меня. И все-таки, она для меня загадка. Ни один человек на земле не был так открыт для меня, как она, но никогда я не встречал никого более непостижимого, чем она. Вот и сейчас. Я точно знаю, где она, чувствую, что корчится от боли. Но откуда у нее эта боль? Когда я подступаюсь к этой черте, я словно упираюсь в непроницаемую стену. Причем у меня такое ощущение, что она непроницаема только с моей стороны, она меня оттуда видит.

                - Фу, мистика какая-то! - буркнул недовольно Максим.

                - Нет, Максим, не понятое нами еще - да. Но не мистика. Вон она сидит. И ее немой крик летит прямо к звездам! Был бы псом, завыл бы от этой ее нечеловеческой  тоски. Все остальное для нее игра, иногда трудная, как сегодня, но игра.

                Максим вздрогнул. На берегу озера, поджав колени под подбородок, сидела Иоанна.

                - Юра! Но этого не может быть!

                - Я же сказал тебе, что может. Иди убедись.

                Максим осторожно подошел и сел рядом. Иоанна сидела, не меняя позы, будто и не слышала, что кто-то подошел. Но поскольку в ночной тишине это было невозможно, Максима удивило это полное отсутствие страха или безразличие к опасности. Максим подумал, что даже он вздрогнул бы, если бы к нему среди ночи кто-нибудь подошел в таком глухом месте. А она даже не шелохнулась. Так могут вести себя люди, для которых самое страшное уже позади. Да, Юра прав. У нее два мира. Тот, в котором все они, и тот, где только она. А еще он вспомнил Ивана. Не зря, видно, он просил беречь Иоанну. Надо было с ним поговорить. Да кто ж знал!

                - Ты что здесь делаешь? - спросил он тихо.

                Она повернула к нему голову и так же тихо и спокойно сказала:

                - А, это ты, Максим. Как ты меня нашел?

                - Это не я. Это Юра.

                - Юра. Юра, конечно, мог, - сказала она задумчиво. - А что он сказал?

                - Сказал, что не понимает почему, но чувствует, что тебе плохо.

                - Где он, Максим?

                - Да вон стоит. Юра! Иди сюда!

                Потоцкий шел медленно, подкидывая в руке камешек. Подошел и тоже сел рядом с Иоанной.

                - Ты зачем здесь, Инна?

                - Не знаю, - она снова уткнулась подбородком в колени, - но если бы не вы, просидела бы здесь до утра.

                - Инна, но ты ведь обещала нам с Володей...

                - Вас ведь не было еще дома, а потом это все-таки еще не тот случай, да и слишком быстро нужно было воспользоваться вашей добротой. Ты и так сегодня мне здорово помог!

                - Ну, братцы, с вами не соскучишься! Ладно. Я этого не понимаю, но к сведению принимаю. А ты, Иоанна, зря рассердилась. Роберт - парень хороший. Ты еще это увидишь.

                - Хороший. Я это вижу и сейчас. Меня другое расстраивает. Почему хорошие и умные люди не могут понять друг друга? Люди, говорящие на одном языке, делающие одно дело, имеющие одинаковые жизненные принципы, могут не понять друг друга. Это совершенно невероятно, но это так, и это страшно.

                - И давно ты думаешь над этой проблемой?

                - Ты знаешь, Максим, давно. Если не торопитесь, могу рассказать.

                - Интересно. Может, кое-что узнаем о тебе, да Юра?

                - Не думаю, что много. Но что дало толчок таким мыслям, узнаем.

                - Я училась на пятом курсе. Меня послали на практику в Донецкую область. Там я и осталась на целый год. Не хватало учителей, и меня не отпустили, вернее, договорились с институтом, что буду приезжать только на экзамены зимой и весной, а Государственные экзамены сдам после окончания учебного года. У меня нагрузка была сумасшедшая: первая, вторая смена и еще вечерняя школа. Если вы меня спросите, как выглядел поселок, где я жила, я вам не отвечу. Я не помню, когда и что я ела и когда спала, только сплошные уроки, уроки, уроки. Но один эпизод , вернее, цепь событий, сильно врезались мне в память и повлияли на мое отношение к общению с людьми.

                Началось все на уроке. Это был последний урок в вечерней школе. Я уже больше месяца работала, закончила тему и дала контрольную работу. Я понимала, что в двенадцатом часу ночи написать контрольную очень трудно, но программа меня подстегивала. Хожу между рядами, люди решают, я даже радоваться начала. Вечерняя школа - не дневная, но в этом классе у меня были хорошие ученики. И вдруг слышу... У меня учился солидный такой мужчина, Павел Егорович, сидел на первой парте, очень серьезно занимался. Так вот, слышу, что он ругается матом. Меня как кипятком ошпарили. Оглядела класс, никто не отреагировал, решила, что почудилось. Подошла ближе. А он такое загнул! Выскочила я из класса, прибежала в учительскую и реву. А они только к концу урока увидели, что меня нет. Собрали контрольные, и кто-то понес в учительскую, обнаружил меня ревущую и собрал всех. Стоят они вокруг меня и пытаются выяснить, в чем дело. А я подняла голову, увидела Павла Егоровича, и еще больше меня разобрало. Говорю:

                - Что я вам такого сделала? С ног валюсь, а вас учу, а вы на уроках матом ругаетесь! - Ну совсем как маленький ребенок жалуюсь им на них же самих.

                - Кто? Когда? - разом заговорили все.

                - Да ты что, Иоанна Константиновна!

                Они меня на ты называли, но по имени и отчеству. Я показываю на Павла Егоровича.

                - Он, - говорю, -ругался!

                - Как это я? Что я говорил? - растерялся он.

                - Да не могу я повторить! - А сама реву еще пуще.

                - Ну, а если ругнулся, не на тебя же, на задачу! - совсем смутился мужик. - Прости уж, дочка! Больно ты чувствительная.

                Я реву, а все смеются. Обрадовались, что пустяк. Я это сейчас понимаю, а тогда разозлилась и чувствовала себя оскорбленной, не понимала, чему они радуются. Очень обиделась. Но была у меня одна молодая пара, очень способные ребята, прямо звезды с неба хватали. Оба работали, воспитывали двоих детей, заканчивали вечернюю школу и в институт собирались. Жаль не знаю, как они там, Коля и Марина. Вот они сообразили и всех потихоньку выставили из учительской. Успокоили меня и пошли провожать. Довели до общежития. До сих пор не знаю: мужское это было общежитие или женское. У меня, как у учительницы была отдельная комната. А в коридорах я встречалась с мужчинами и женщинами в любое время суток. Так вот, уже на пороге Коля мне и говорит:

                - Послушай, Иоанна Константиновна, отнесись к моему совету как знаешь, но помни, если случится с тобой у нас такое, что аж невмоготу, и все средства исчерпаны, ругайся матом, как умеешь, но обязательно матом.

                - Коля, что вы такое говорите! - интеллигентно возмутилась я.

                А он:

                - Я сказал, а остальное, твое дело. Идем, Марина.

                На уроках у меня больше не ругались, и я обо всем забыла. Но вот однажды, весной, дело было в субботу. Пришла я с работы настолько уставшая, что даже есть не могла, но руки все-таки решила вымыть. И когда я вернулась в комнату, то остановилась на пороге, решив, что не туда попала. На моей кровати, полулежа, развалился какой-то субъект, второй сидел на единственной табуретке, а на столе стояла бутылка водки.

                - Заходи, не стесняйся, - пригласил меня тот, что устроился на моей кровати.

                - Выйдите сейчас же из моей комнаты! - строго потребовала я.

                - А стаканчики у тебя, надеюсь, есть? - ответил мне тот, что сидел на табуретке.

                - Ты не бойся, я подвинусь, - успокаивал тот, что на кровати.

                - Я вам сказала, покиньте, пожалуйста, мою комнату! Я очень устала, мне нужно отдохнуть!

                - Вот и отдохнем втроем, - сказал кто-то из них, но я уже была вне себя.

                - Немедленно убирайтесь вон!!! - крикнула я.

                - Да не ломайся, цыпочка, - сказал тот, что сидел на табуретке, и направился в мою сторону. И тут я вспомнила Колю. Я не знаю, как это у меня вышло, но я их спокойно и грамотно послала на чем надо, куда надо и, по-моему, очень далеко. И что вы думаете? Они так же спокойно и аккуратно взяли свою бутылочку, поправили складки на кровати и скатерти и пошли, и только в дверях один из них сказал с большой обидой:

                - Так бы сразу и сказала, а то ломается, - и очень старательно прикрыли за собой дверь, которую я тут же закрыла на ключ.

                Иоанна умолкла. А парни смеялись.

                - Представляю себе эту картину, - заливался смехом Максим. - Неужели послала?

                - Послала. Я же говорю, сама не знаю, как это получилось.

                - Забавный случай. А связь с сегодняшним какая? - Удивился Максим, сразу перестав смеяться.

                - А мне кажется я уловил. Тогда ты поняла, что слова, которые мы говорим, в сущности, ничего не значат, и надо быть большим мастером, чтобы словом передать мысль и настроение. Так я говорю, Инна?

                - Да, Юра, я тогда поняла именно это. Когда они ушли, я сначала искренне поблагодарила мысленно Колю за науку. И лишь потом, прогоняя всю ситуацию снова и снова, я поняла, что дело не в том, что я сказала, а как я сказала. Если бы я сумела с той же интонацией сказать любую другую фразу, вплоть до: "Добро пожаловать, я к вашим услугам!" - они бы все равно ушли. И вот, когда я это поняла, этот вопрос встал передо мной, и решить его я не могу. Павлов говорил, что для человека слово - первая сигнальная система. Я теперь понимаю это так: первая - чтобы тебя услышали. А вот чтобы поняли, слова мало. Ну ладно! Идемте, мальчики. А то я вас здесь заговорила, как русалка, на берегу озера.

                - Да, Володя говорил, что ты претендуешь на родство с ними, - откликнулся Юра, подавая ей руку, чтобы помочь встать. Иоанна снова удивилась его силе и чуть задержала в своих ладонях его ладонь, благодаря за помощь.               

                - Я, пожалуй, пойду, - задумчиво проговорил Максим.

                - Куда ты теперь без нас, да Инна? С такими мыслями одному нельзя!

                - Теперь я понял, почему вы мне с самого начала показались похожими.

                - И почему же ? - поинтересовался Юра.

                - Я понял, Но не знаю, смогу ли я это объяснить. Вы оба не слушаете, а смотрите, и не просто смотрите, а умеете видеть. Нет, не получается! А лучше я не могу.

                - А лучше и не надо, Максим! - и после паузы, - Ты не замерзла, Инна?

                - Нет. Сегодня теплый вечер. Максим, ты никому не расскажешь, как нашел меня ночью на озере?

                - Не обижай его, Инна! - Юре нравилось произносить ее имя.

                - Я не обижаю, - она подошла к Максиму спереди, как бы преградив дорогу, и положила руку ему на грудь, - мне совестно перед Татьяной, ведь она тебя ждет.

                - А вот ей, как раз, я все расскажу!

                - Да неужели? - ехидно спросила Иоанна и, подхватив обоих мужчин под руки, заставила их идти быстрее.

                - А ты не ехидничай. Ведь это ты помогла мне понять, что я ее люблю. Я этого тебе не прощу никогда! - Сказал он с шутливой грозностью.

                - Ой, как страшно! Что же ты мне сделаешь?

                - Еще не придумал.

                Они подошли к дому, где живет Максим.

                - Татьяна! - негромко позвал Максим.

                И тут же открылось окно на втором этаже.

                - Иди сюда на минутку, - пригласил он женщину, выглянувшую в окно.

                Спустя несколько минут на пороге появилась Татьяна, стройная, очень симпатичная с выражением ожидания и тревоги на лице.

                - Ты не сердись на меня. Я помог Юре найти эту красавицу, которая заблудилась на нашем озере.

                Татьяна поняла, что на сегодня приключения ее неугомонного мужа закончились, и счастье, озарившее ее лицо, сделало его прекрасным. Она прижалась к груди Максима, потом, вспомнив, что они не одни, повернула лицо к Юре с Иоанной, минуту смотрела на них, затем подошла.

                - Так вот ты какая, Иоанна Петрова?! - Она взяла своими сухими теплыми руками их руки, вложила их одну в другую и, продолжая смотреть на Иоанну, проговорила с каким-то особым нажимом:

                - Держи ее, Юра, крепче!

                И увела Максима домой.

                - Ой, Юрка, нас сегодня в общежитие не пустят! Побежали скорей!

                - Нас - пустят! Но все-таки побежали!

                Они побежали по пустой улице не разжимая рук, опережая один другого, поворачиваясь лицом к тому, кто отстал, и кружась из-за этого вокруг общей оси в каком-то замысловатом танце. Около общежития они остановились, чуть запыхавшись.

                - Удивительно! Ты чувствуешь и мыслишь так же, как и я. И проблемы те же, и пути подхода к ним отличаются только личными деталями. Феноменально! Воронин бы сказал, что это еще одно доказательство в пользу того, что тебя не существует.

                - Но я есть, Юра. И хочу знать, когда ты приедешь?

                - Не знаю.

                - Тебе будет трудно?

                - Не знаю.

                - Знаешь!

                Она заглянула ему в глаза, там была безграничная нежность.

                - Спасибо тебе, Юра. Вспоминай обо мне.

                - До свидания, Инна!

 

15

                Несколько дней шли проливные дожди. Дождь сбивал с деревьев раннее золото. Поредели косы берез и густые шевелюры других деревьев стали прозрачнее. А желтые листья неяркими солнцами теплели среди мокрой листвы. Улицы городка совсем опустели. Промелькнет кто-то серой тенью, брошенной на улицу жизненной необходимость, и снова пустота, грязь и шум дождя. И кажется, что уже никогда не будет солнца. Вот так и будет змейками струиться вода по стеклам окон, отгораживая тебя от огромного мира. Иоанна любила дождь за его вселенскую печаль. Но слишком рано здесь наступила осень.

                Кто-то остановился у нее за спиной и тоже смотрел в окно. Иоанна не поворачивалась, только пыталась угадать, кто же это.

                - О чем задумались, Иоанна Константиновна? - Это был Борис Иванович.

                - "На улице - дождик и слякоть,

                    Не знаешь, о чем горевать.

                   И скучно и хочется плакать,

                   И некуда силы девать".

                - Не пой, красавица, при мне ты песен грустных и печальных.

                - Борис Иванович, у Пушкина было не так!

                - О! Да вы, я вижу, разбираетесь в поэзии. Это прекрасно! Я тоже люблю стихи. Но у Блока все кончается хорошим чаем из самовара! Чая вам предложить не могу, а вот куда силы деть - пожалуйста. Приходил ваш подопечный, принес катод. А работа, я вам скажу, отличная! Я, признаться, этого от него не ожидал. Мне показалось, что он хотел вас видеть.

                - А вы не ошибаетесь, Борис Иванович?

                - Тут не нужно особой проницательности: когда мастер сам приносит свою работу, он хочет видеть заказчика или его реакцию на работу. Я, конечно, выразил свой восторг и благодарность. А про вас сказал, что вы не скоро придете.

                - Вы правильно сделали. Мне нужно, чтобы он как можно дольше не мог со мной поговорить. Ему больше времени на раздумья останется.

                - О, коварная! - С театральной патетикой воскликнул Борис Иванович так громко, что даже Тропинкин поднял голову.

                - Если дело дошло до коварства, то я чувствую, что работать сегодня мне придется одному!

                - Леша, не волнуйся. Иоанна Константиновна сейчас поработает на Бурлакова, он уже установил свои трубки. Мы с тобой соберем наш агрегат, ты отнесешь его на откачку, а я составлю график на круглосуточную работу. Только, ребята, эта работа из серии "Великого почина", без отгулов и компенсаций.

                - Мог бы этого и не говорить, - обиделся Алеша.

                - А, может, я это для Иоанны Константиновны сказал?

                - Спасибо, Борис Иванович. Но если позволите, в ближайшее время я воспользуюсь вашим разрешением приходить на работу раньше и уходить позже. - Она, улыбаясь, смотрела на Русакова, на лице которого была написана глубокая признательность.

                Он тяжело переживал отступничество Бурлакова. Это ставило его, в смысле работы, в безвыходное положение. Он должен был гнать тему шефа, не имея возможности работать на себя. И только преданность Тропинкина и Иоанна, которая непонятно почему сразу встала на его сторону, внушала ему надежду на успех. Он знал, что в эти пару недель испытаний новой установки основная тяжесть упадет на Петрову. Если они с Тропинкиным могли меняться, то она должна работать с каждым из них. Сегодня Русаков был уверен, что лучше нее никто в отделе не снимет и не запишет спектров, недаром Бурлаков поставил свои трубки на ее приборы, а не на приборы Крутиковой, оставив той только обработку результатов. Борису Ивановичу жалко было изматывать Иоанну, но обойтись без нее он не мог.

                - Иоанна Константиновна, если вас устроит, мы отдадим вам время на отдых с 14 до 21 часа и утром с 6 до 9 часов. А остальное время мы с Алешей разделим по-братски.

                - Молодец, Борис, я всегда считал тебя умницей. Давай подарим ей еще и воскресенье.

                - Прекрасно! - Немедленно согласился Борис Иванович.

                Иоанна, оторвав глаз от окуляра прибора, смотрела на мужчин, которые в своем благородстве сейчас вообще освободят ее от работы.

                - Хорошо. Я принимаю ваши дары, но этого достаточно. И если вечером по какой-то причине я задержусь, то утром это время отработаю.

                - О, да это совсем мужской разговор! Тогда нам сам черт не брат! - Обрадовался Русаков. Теперь он знал, что работа пойдет.

                И работа пошла. Они работали взахлеб, словно опаздывали или жизнь ограничила их во времени. Собирали данные, считали, фотографировали и проявляли, чертили графики и диаграммы, снова считали, меняли режим и делали все сначала.

                Иоанну поражала мягкая доброта Алеши Тропинкина, когда он ночью кормил ее домашними бутербродами, заботливо уложенными женой, и сделанными обязательно на двоих, или пирожками и рассказывал о своем житье-бытье, о жене, светясь при этом тихим счастьем. Он так же как и она был загипнотизирован талантливостью Русакова. Этот человек обладал каким-то особым способом мышления. Иоанна часами сидела над умными книгами, разбиралась в той или иной проблеме, а он приходил, говорил две-три фразы, и все становилось ясным. Он научил ее тому, чему не удалось научить ее преподавателям в институте. Теперь в страшных математических формулах она видела физику, жизнь, природу. Он щедро дарил это видение ей и Алеше, делая из них не только добросовестных помощников, но и собеседников и советчиков. Глядя на это бородатое чудище с солнцем вместо сердца, Иоанна сравнивала его с волшебником, умеющим все скрытое делать видимым. И могла отблагодарить его за эту божественную щедрость только преданностью и честной работой, понимая, что это не окупает и сотой доли того, чем одаривает ее этот человек.

                Она не очень разобралась в том, что сказал о ней Феликс на Совете Командиров, а может даже и не слышала этого, готовясь к схватке с Робертом. И не знала Иоанна своего таланта. Таланта поднимать людей выше самих себя. Человек, рядом с которым она вставала, чувствовал себя сильнее и умнее, как будто открывались в нем разные скрытые возможности, а она своей легкой рукой снимала с них непроницаемые покровы. Она всегда удивлялась той щедрости, с которой одаривали ее люди теплом и любовью, не понимая, что все они мучаются от того, что не могут отдать ей большего, а она за каждую крупицу тепла буквально осыпала человека своей щедростью, открывая перспективы и горизонты и прекрасные уголки его собственной души. Поэтому общаться с ней было трудно. Чем ближе подходил человек, тем большим должником себя чувствовал, и если невелик был его душевный запас, то отдав ей сколько имел, человек уходил с ее дороги. Но она этого не знала, она просто искренне считала, что ей везет на хороших людей. Вот и сейчас, своей готовностью работать сутками, своим умением слушать, она подвигала мужчин на титаническую работу мысли, которую потом наблюдала с немым восторгом, почти физически ощущая, как рождаются, растут и крепнут эти мысли у нее на глазах. И это рождение идей увлекало ее и обогащало, как каждое творчество обогащает любого, сопричастного к нему. И бессонные ночи превратились в увлекательную борьбу человеческой мысли с тайнами природы, где человек, если пока еще не побеждал, зато находил верную дорогу к победе.

                Все трое, они работали так, словно кроме них и их дела вообще ничего не существовало. Все остальное шло мимо и было как бы между прочим. Раз в неделю Иоанна отвлекалась на танцевальные занятия. Это вливало в нее новые силы. Но с Женькой она говорить отказывалась, объяснив ему, что у нее не только в душе, но даже в мыслях нет свободного времени. Она просила его немного подождать и обещала сама его найти как только освободится. И снова окуналась в работу. Они не ощущали течения времени, видно, психологически они были сверхсовместимы. Усиливая возможности друг друга, они заразили своей деятельностью всю лабораторию. И даже Бурлаков сделал попытку пробить тематику Бориса, но неудачно, и опять затих, выжидая, чем закончится это самодеятельность, запретит которую он не мог в силу того, что общую часть работы они выполняли во время, давая результаты высокого качества. Это порой приводило его в ярость, порой удивляло, но было ему недоступно, как и все, где речь шла о высоких человеческих порывах. Он неуютно чувствовал себя рядом с этими одержимыми, но вынужден был их терпеть.

                В один из этих дней, прежде, чем пойти домой отдохнуть, Иоанна побежала в столовую пообедать. Влетела в раздевалку, снимая плащ, мельком глянула в зал. Из очереди кивнуло знакомое лицо, она тоже кивнула, и лишь через секунду, сердечным толчком возвращенная в жизнь, поняла: Юрка Потоцкий. Значит приехал! Медленно подошла.

                - Что будешь есть? - Спросил он, словно это было единственное, что они не обговорили и словно не было этих трех недель его командировки.

                - Мне все равно.

                - Тогда иди, займи очередь в раздаточную.

                И она молча пошла туда, куда он ее послал, оглушенная внезапностью его появления и неожиданностью встречи, ничего не видя и не слыша и не понимая, что с ней происходит. Он подошел с чеками, они взяли еду, сели за столик друг против друга, глянули друг другу в глаза, и мир вокруг исчез. И никто не подсел к ним за столик , не смотря на то, что было самое бойкое время в столовой - время обеда. Люди обходили их, словно они стеной отгородились от мира. А они смотрели друг на друга, видели осунувшееся лицо напротив, огромные, излучающие свет глаза и все понимали друг про друга. И напряженность этих дней, и радость открытия, и гордость завершения большой работы, и дерзкие планы, и то, как не хватало каждому этого взгляда в душу другого, и радость встречи, и то, про что у каждого и слов-то не было, и даже то, что вряд ли вспоминали в эти дни друг о друге. Это длилось ровно столько, сколько нужно было, чтобы пообедать. Потом они встали, Он помог ей одеть плащ и проводил до проходной. Там они так же молча расстались. И никто из них не мог бы сказать: обедал он или нет. Это знал только Володя Воронин, который сидел за соседним столиком и видел, как они ушли, так и не притронувшись к еде.

                Иоанна пришла домой, бросилась на кровать, вытянулась на спине, закинув руки за голову, в такой позе ей легче всего было расслабиться. Мурка, они звали тигренка Муркой, тут же залез к ней на живот и устроился там, довольно урча. Он был уже величиной с хорошего кота, только голова была больше, чем у кота, лапы короче и шире и глаза умнее. Девчонки никак не могли решить один парадокс: Нина проводила с Муркой больше времени, чаще кормила его и расчесывала шерстку, а он считал своей хозяйкой все-таки Иоанну. Спал только на ее кровати, и стоило ей появиться, как Мурка бежал к ней сразу, что бы он ни делал, даже от еды. Нина шутливо ворчала:

                - АХ ты, колдунья, даже зверя очаровала!

                Но Мурка Нину признавал и слушался. Он еще хорошо знал Володю, частенько приносившего ему мясо. Тигренок был очень умным, и девушки с грустью думали о том, что скоро с ним придется все-таки расставаться, понимая, что чем раньше они это сделают, тем лучше для Мурки.

                Иоанна не могла уснуть. Ее потрясла встреча с Юрой. Оказывается, все это время, не отдавая себе отчета, она ждала его. Но зачем? Она не может начать жизнь сначала, она может только продолжить свою, а в ее жизни любовь уже была.

                Они не виделись еще несколько дней. Но у них не было ощущения отсутствия друг друга. Каждый чувствовал другого рядом, понимая его занятось или озабоченность. И если их дороги пересекались в столовой, на территории предприятия, в штабе отряда, когда она заходила, а он выходил, подгоняемый делами или событиями, они не воспринимали это как встречу и расходились, кивнув друг другу. Такие встречи им были не нужны и ничего не давали ни уму, ни сердцу, потому что, и не видя друг друга, они умели делиться душевным покоем и сердечным огнем, если это было нужно.

                В отряде не было ни одного человека, который бы не решил про себя, что Юра и Иоанна созданы друг для друга. Не то, чтобы об этом только и говорили, даже наоборот, об этом не говорили вовсе, но все наблюдали за ними и ничего не понимали в их отношениях. Они были у всех на виду, оба были предельно откровенны в высказываниях, но что между ними происходит на самом деле никто не мог понять.

                - Юра, что ты думаешь о Петровой?

                - Я влюблен в нее так же, как и ты, Алеше!

                И тут же уходил, прося Лазарева передать Иоанне, если она придет, что нужно сделать то-то и то-то, самое трудное из всего, что нужно сделать в этот момент, а на себя он уже взвалить не может

                - Опять этот Потоцкий накрутил что-то, сам черт ногу сломит!

                - А ты, Эля, не нервничай, оставь это, Юра придет, и все прояснится, - спокойно заступалась Иоанна.

                - А с какой стати ты его защищаешь? - не унималась Эля.

                - Да на него вообще молиться надо!

                Но стоило Юре войти в штаб и не снять фуражку, Иоанна холодным голосом робота, с такой же интонацией, с какой обращалась к каждому, нудно твердила: "Сними шапку!" - до тех пор, пока он, разозлившись, не бросал фуражку, где попало, тогда она спокойно вешала ее на место и подстерегала следующую жертву. Иоанна боролась за хорошие манеры. Это всех раздражало, даже Юру, но все подчинялись. Она первая, засучив рукова, начала выгребать грязь из штаба, ее поддержали девчонки. Теперь здесь все сияло чистотой, и был установлен строгий график дежурства, вернее теперь дежурному по штабу нужно было обязательно мыть полы.

                Да. Они ничего не скрывали, не стремились остаться вдвоем, ни с кем не секретничали о своих сердечных делах, но с каждым днем их отношения все больше и больше приобретали оттенок таинственности в глазах окружающих.

                Однажды, когда первая серия экспериментов была закончена, и Борис Иванович изобрел новые катоды, а Иоанна заказала их снова Женьке, она, придя с работы, отдыхала в своей любимой позе, а Мурка, уже тяжелый, урчал у нее на животе, в комнату постучали.

                -Войдите!

                Дверь распахнулась, и стремительно вошел Юра.

                - Лежи! - остановил он ее порыв вскочить с кровати. Взял стул и подсел рядышком. Мурка попытался рыкнуть, но, почувствовав настроение хозяйки, передумал. Он вообще собирался стать солидным тигром и зря своих эмоций не тратил. Юра улыбнулся, протянул руку и потрепал Мурку за ухом, а тот зажмурился и замурлыкал.

                - Не боишься? - удивилась Иоанна. Мурка посторонних не жаловал, а Юру он не видел давно.

                - Пока у тебя на руках, не боюсь.                                                  

                - Ты чем-то взволнован?

                - Немного. Но это не важно. Что ты делаешь в это воскресенье? Я тебе прогулку должен.

                - Фи! Ничего ты мне не должен!

                - В смысле обязанности, конечно, не должен. А вот по душе, хочу подарить тебе день!     

                - А я стирать хотела в это воскресенье.                                

                - Стирать? - Он встал и подошел к окну. - Да. Твое окно как раз напротив окна Сорокина, я сейчас только сообразил, когда увидел его.  

                - Надо же! А я не знала. Мне казалось, что в той комнате вообще невидимки живут, а вечером окно всегда завешано.

                - Так вот насчет стирки. Постирай сегодня или завтра. А в воскресенье нужно отдыхать. Только ленивые люди откладывают работу на выходной день. Человек, который не умеет отдыхать, никогда не будет хорошо работать.

                - Юра, хочешь чая? - Она, уже сидя, одевала тапочки.                                                

                - Знаю я твой чай, ну раз пришел, давай.

                - Я сейчас, - Иоанна выскользнула из комнаты. Через несколько минут она вернулась с горячим ужином. Юра, как ни в чем не бывало, играл с Муркой. Она побежала за чайником, а когда пришла, стол был накрыт на двоих, а Юра по-прежнему играл с тигренком.

                - Ты что волшебник?

                - Нет. Я только учусь, - сказал он весело, словно и не было той тревоги, с которой он вошел сюда.

                Они сели за стол.

                - Только  давай сегодня все-таки поужинаем, а то Воронин сказал, что прошлый раз за обедом мы ничего не съели, - сказала она, лукаво глядя на него из-под ресниц.

                - Мне он тоже эту сказку рассказывал, - ответил он с аппетитом расправляясь со своей порцией, - самое интересное, возразить не могу. Хоть убей! Кроме радости, что увидел тебя, ничего не помню.

                Она вскинула на него свои сияющие глаза, полные благодарности, и снова молча опустила.

                - Как будто первый раз увидел, - продолжал он. - Влюбился я в тебя, что ли?

                - Может быть, - улыбнулась она.

                - А ты что знаешь о любви? - Спросил он прокурорским тоном, разливая чай.

                - Я знаю о любви очень много. Что тебя интересует?

                - Вот и я так думал. Я всегда влюблялся в красивых женщин. И думал, что уж я-то о любви знаю все! А теперь мне кажется, что я ничего об этом не знаю. Когда я вижу тебя, я испытываю такое, что и описать бы не смог, да и слов таких нет, чтобы это выразить. У меня словно крылья отрастают. И мне ничего не нужно, лишь бы ты была. Я даже могу не видеть тебя после этого очень  долго, мне достаточно знать, что ты есть.

                - Юрка! Что ты такое говоришь?!

                - Правильно. Зачем я все это говорю, когда ты сама это прекрасно знаешь, - он усмехнулся. - А мясо, которое мне скормила, поди у Мурки отняла?

                - Вот бессовестный! Можешь не волноваться, мы его кормим сырым мясом.

                - Очень хорошо! За одно и Мурку отвезем в воскресенье.

                - Юра! - Она вскочила из-за стола, подбежала к кровати и схватила Мурку на руки. Он подошел к ней, положил руку на плечо, заглянул в глаза и сказал:

                - Пора это сделать, девочка. Правда, Мурка? - И тигренок замурлыкал, глядя ему в глаза.

                - Ну, я пошел. - Он направился к двери и, оглянувшись у самого порога, уточнил:

                - В воскресенье, в восемь-тридцать, жду тебя в первом вагоне электрички вместе с Муркой.

                И ушел. А Иоанна так и осталась стоять посреди комнаты с тигренком на руках, не понимая, зачем он приходил: объясниться в любви, заставить отдать Мурку или убедить, что она не должна тратить воскресные дни на мелкие домашние дела - и все это ему удалось. В этот вечер он сделал Иоанне еще один подарок. Отныне она никогда не будет откладывать домашние дела на воскресенье. И каждый раз, когда ей удастся особенно интересно и весело провести этот день, она будет с великой благодарностью вспоминать Юру Потоцкого, одной фразы которого оказалось достаточно, чтобы в самые трудные и напряженные периоды своей жизни Иоанна не забывала отдыхать. Много лет спустя, не раз переоценивая все пережитое, Иоанна подумает, что, может быть, это был самый важный Юркин подарок. Потому что, не заставь он ее научиться отдыхать, беречь и планировать свое время, она ни за что не вынесла бы сумасшедшего ритма своей жизни!

                - Задушишь зверя! - Сказала Нина ( Иоанна даже не слышала, как она вошла), отнимая у Иоанны Мурку. - Что учила его есть вилкой и ножом жареное мясо? А теперь душишь?

                - Нет. Это Юра кушал.

                - Так. Ну а зверя-то чего душишь?

                - Да не душу я его! Душишь, душишь! Что пристала, спрашивается?

                Нина удивленно глянула на Иоанну и начала молча переодеваться.

                - Он сказал, что Мурку пора отдавать, по-моему за этим и приходил.

                - Не думаю, что только за этим. А ты что ему сказала?

                - А что я ему скажу?! Он прав. Еще месяц, и Мурка кого-нибудь загрызет. Может быть и соседи наши жалуются. Вон он как рычит по ночам!

                - Инна, ну пусть хоть месяц еще поживет! - Со слезами на глазах взмолилась Нина. - Я все расходы на себя возьму!

                - Да разве в этом дело?! Дольше держать его нельзя. Юра прав. Ведь Мурке нужно еще привыкнуть к новому хозяину, пока он ребенок.

                Они обе сидели на кровати Иоанны и плакали, а Мурка лежал между ними, не понимая, в чем дело, поворачивая голову то к одной, то к другой, потом встал на свои короткие широкие лапки и как зарычит. Они обе вздрогнули, а потом засмеялись.

                - Правильно, Мурка, и твое слово здесь кое-что значит, - сказала Нина. - А все-таки жаль с тобой расставаться. Ладно. Так и быть. Я куплю для тебя красивую корзинку.

 

16

                В воскресенье выдалась отличная погода. Иоанна в новом пальто темно-вишневого цвета с длинной блестящей ворсой, волосы подняла на затылок, и они хвостом, завитым крупными кольцами, стекали на спину, в вишневых туфлях на высоком каблуке, с плетеной корзинкой, такой же золотистой, как  и ее волосы, в которой сидел тигренок, вышагивала по утреннему городу к электричке. Ее уже многие в городе знали и здоровались с ней, удивленно глядя на сочетание наряда английской леди и, хоть и новой, базарной корзины. Но ее необычность уже перестала шокировать жителей городка и принималась как должное. Поэтому кто был получше с ней знаком, просто заглядывали в корзину под косынку и, увидав там тигренка, испуганно отшатывались, но оказавшись на безопасном расстоянии, улыбались и советовали нести корзину открытой. Однако, Иоанна никогда сознательно не стремилась привлечь к себе внимание, поэтому снова старательно прикрывала Мурку косынкой, не забывая при этом погладить его. Путь был не дальний, платформа была рядом с проходной. Она купила билет и, не торопясь, пошла вдоль состава к первому вагону, уверенная, что Юра там. Она зашла в вагон и сразу увидела их, Юру и Володю. Юра, как и она, был в пальто, а Володя в плаще. Они сидели к ней спиной, устроившись по ходу движения поезда. По Юркиной спине Иоанна поняла, что он знает, что она пришла, но специально не оглядывается. Она прошла по вагону к ним, села напротив.

                -  Здравствуйте, мальчики!

                Они восхищенно смотрели на нее.

                - А что это вы не здороваетесь? Может быть вы и не меня вовсе ждете?

                - Юра тебя, а я Мурку. Так что не волнуйся. Уж больно ты хороша сегодня!

                - Так старалась ведь.

                - Зря старалась! Просто бессовестно быть такой красивой рядом с такими обыкновенными мужичонками, как мы!

                - Володя! Прекрати издеваться! - Смутилась Иоанна.

                Электричка тронулась. В вагоне появились новые люди, пришли через вагоны из задних. К ним подошел Роберт Геворкян.

                - Привет, ребята! Куда это вы в таком парадном виде? - Он остановился в проходе.

                - Тигра продавать, - ответил Володя, а по лицу Юры скользнула его непостижимая улыбка.

                - Тигра продавать? - Удивился Роберт, он помнил, что рядом с этой девушкой нужно быть осторожным. - А тигр - это кто?

                - Она, конечно, - хихикнул Володя и, показав на место рядом с корзинкой, предложил:

                - Садись!

                И только Роберт сел, как из корзины раздалось сердитое, вполне звериное рычание. Роберт вскочил, а парни расхохотались. Роберт посмотрел на Иоанну, она мило и вполне дружелюбно улыбалась, и он готов был поклясться, что это красивое существо не могло издать такого рыка. Но рык был!

                - Вовочка, зачем зверя дразнишь?

                - Это я зверь? - Роберт почувствовал, что он сейчас в самом деле зарычит. Вот негодница! И дернуло же его подойти к этой ведьме!

                - Роберт, ну что вы в самом деле? Перестаньте на меня злиться! Потому что я опять совсем не виновата. Вовочка, ты лучше сам сядь рядом с корзиной и позаботься, чтобы к нам не садились. А вы, Роберт, садитесь рядом с Юрой и не бойтесь, Мурка еще котенок.

                Она приподняла косынку и показала Роберту симпатичную любопытную мордочку тигренка. Снова прикрыла, потому что мимо них проходили какие-то люди. А потом опустила руку в корзину и начала тихонько поглаживать тигренка, успокаивая его.

                - Где вы его взяли? - Роберт не мог скрыть удивления.

                - Это ей подарили на день рождения, - Юра кивнул в сторону Иоанны, а потом повернувшись всем корпусом к Роберту, спросил: - Ты видел когда-нибудь женщину, которой тигров дарят на день рождения?

                - Нет. Не видел. - Чуть растеряно сказал Роберт.

                - Ну вот, посмотри. - Юра снова откинулся на сидение и отвернулся к окну, глядя на проносящиеся мимо деревья, позолоченные осенью.

                Роберт добросовестно и с удовольствием выполнил приказание Юры. Он внимательно рассматривал Иоанну, освещенную лучами осеннего солнца. Она была сегодня тиха и грустна, в ней не было ничего от той обольстительной женщины, которая напала на него в штабе отряда. Она казалась совсем юной, и он снова пожалел, что опоздал. Нет, ему лучше не смотреть на нее, потому что он никогда не сможет перейти дорогу такому человеку, как Юра. Зачем же душу травить? Хоть и мелькнула у него в душе мысль, что он ей больше подходит. Но тут же он сделал еще одно невероятное открытие: ее глаза были устремлены на него, Роберта, а ему казалось, что она смотрит на Юру и не просто смотрит, а что-то ему говорит, и тот ее понимает. Роберту даже стало как-то не по себе, словно он подсмотрел в чужую комнату в замочную скважину. Он вопросительно глянул на Володю, а тот с грустной улыбкой кивнул и сказал:

                - Да, это так, Роберт.

                - Что так? - Мгновенно отреагировала Иоанна.

                - Что вы с Потоцким не совсем нормальные, - честно ответил Володя, и Роберт сразу понял, как он должен себя вести.

                - Юра, слышишь, они на нас клевещут!

                - Слышу. Только зря они мне завидуют. Правда?

                - А, может, и не зря. Кто знает? - В раздумье ответила она.

                - Так куда вы все-таки тигра везете? -= поинтересовался Роберт.

                - Да Володя присмотрел в цирке одну дрессировщицу и хочет инкин подарок ей сплавить.

                И только сейчас Иоанна поняла, что когда Юра несколько дней назад предложил ей отдать Мурку, он уже знал, куда они его повезут. Она глянула на Юру, он улыбался и был непроницаем. Она отвернулась к окну.

                Роберту, реалисту до мозга костей, казалось, что он стал героем какого-то фантастического рассказа: тигр, красивая девушка, вагон электрички и общение на уровне взглядов. А ведь даже знакомым не раскажешь! Не поверят. За психа примут! Он усмехнулся.

                - Ты что? - Спросил его Володя.

                - Представляю, каким смешным я вам показался на Совете Командиров!

                - Ты был грозен и прекрасен, - серьезно сказал Юра, - и очень понравился Инне.

                Роберт даже смутился. Он сам был прямым человеком, но открытость общения этих людей его поражала. Глянул на Иоанну, она медленно повернула голову от окна.

                - Это правда, Роберт. Мне понравилось, что вы так болеете за отряд, и еще - ваша прямота. Как было бы страшно, если бы вы все это говорили без меня, лишив меня возможности защищаться самой.

                - Да. Они могли меня переспорить. Но убедить смогли только вы. Кстати, а откуда вы знаете наши обычаи?

                - А это особая история. И не очень короткая.

                - До Москвы далеко, можно и послушать. Да, ребята? - сказал Володя.

                - А мне просто интересно, - поддержал его Роберт.

                - В этой истории нет ничего загадочного или романтичного - это просто часть моей жизни.

Деканом нашего факультета был  армянин Бадальян Рубен Григорьевич. Это был высокий сильный человек с огромной львиной головой, но в целом похожий на доброго бегемота. Он был строг и суров. Но мы его любили до самозабвения. Он читал у нас физику и говорил с очень забавным акцентом. Мы смеялись, но не пропускали ни одной его лекции и не потому, что боялись. Он возбуждал в нас жажду знаний и воспитывал чувство собственного достоинства, тут же, на лекциях, высмеивая наши недостатки. Меня учило много людей. Но Рубен Григорьевич один из немногих, кто действительно меня чему-то научил. Он воевал и был награжден многими орденами и медалями, но настолько скромен, что если бы не Алька, его сын, который учился с нами, мы никогда бы про это не узнали. На всех субботниках и воскресниках, пока другие преподаватели покрикивали на нас, он с лопатой или киркою работал вместе с нами. Был он женат на русской женщине, она тоже работала деканом, но на филологическом факультете. Жена его была удивительно красива, и история их женитьбы была весьма романтичной, заставившей его разорвать многие традиционные узлы. Но у них была большая любовь, которая выдержала все, даже отсутствие детей. Вы же знаете, Роберт, что значит для армянина семья без детей! Но дети у них появились. Рубен Григорьевич взял двух мальчиков из многодетных семей своих родственников, Альку и Роберта, взял младенцами и воспитал как своих. Мы часто собирались у Альки, и Рубен Григорьевич и Александра Ивановна веселились с нами с удивительным задором молодых людей. Конечно, потому, что с нами учился Алька, декан нас всех знал по имени, но он никогда не делал нам никаких поблажек, а мы не подозревали о его пристальном внимании к нам, пока в нашей группе ни случилось несчастье. У нас заболела туберкулезом одна девушка, ее положили в больницу. А мы начали зарабатывать деньги, чтобы обеспечить ее хорошим питанием и теплыми вещами. Работать нам приходилось много, и только перед самой сессией мы заметили, что мы к ней готовы, что у нашей группы особое расписание и нас, спрашивают как в школе. И мы сдали сессию и спасли Людку. И, понимая, что всем этим мы обязаны только Рубену Григорьевичу, мы не имели даже малейшей лазейки, чтобы поблагодарить его, тут даже Алька делал вид, что отец не причем.

                А однажды Алька пригласил нашу девичью группу в Армению. И, представляете, мы поехали! Смеху-то было! Девчонки у нас в группе были все видные. Уж помучился Алька с нами, пока не приехали Тамаркины братья, она у нас тоже армянка была. Но уж объездили и облазили за лето мы всю Армению! Где мы только ни были! С кем только ни встречались! С кем только ни говорили! Гостеприимный народ армяне. Я то лето берегу в своей памяти. Счастливое было лето!                                      

                Глаза Иоанны подернулись внезапной печалью, совсем не вязавшейся с ее словами. Но она быстро взяла себя в руки и продолжила.       

                - А с Рубеном Григорьевичем у меня связано еще одно воспоминание. Когда я вернулась с практики в Донецкой области, вымотанная и измочаленная, то даже думать не могла о Госэкзаменах. Написала заявление с просьбой перенести мне Госэкзамены на год. Так вот. Этот, очень занятой человек, который не задумываясь на втором курсе поставил мне на экзаменах двойку по теормеху, потому что считал, что свой предмет мы должны знать на пять, а я всю сессию в читалке читала художественную литературу, о ней он со мной и поговорил на экзамене, мило улыбнулся и сказал: "А тэпэр, дэвушка, надо почытать другые кныгы." Так вот этот человек четыре часа убеждал меня, что я должна взять себя в руки, и я сумею сдать экзамены. И убедил. И представьте, экзамены я сдала хорошо! А если бы он этого не сделал, я бы до сих пор не имела диплома, так потом развернулась моя жизнь. Сколько буду жить, столько буду помнить этот урок честности и принципиальности в сочетании с высокой человечностью, что преподал мне Рубен Григорьевич за пять лет учебы в институте. Так что, вот так, Роберт, если бы вы оказались другим человеком, мне было бы больно. У меня к армянам особое отношение!                         

                Роберт смотрел на Иоанну с глубокой признательностью. Он, как каждый армянин, до боли любил свой маленький, но гордый народ. А она так трогательно говорила о том, что было ему близко и дорого.

                - Слушай , Иоанна, беру тебя в сестры. Согласна?

                Все снова рассмеялись. Но Юра остановил готовый вспыхнуть в глазах Геворкяна гнев.

                - Не сердись, Роберт, будешь вторым братом. Володька раньше напросился.

                Теперь  и Роберт смеялся вместе со всеми. И, пожалуй, первый раз за все эти годы ему было так легко и тепло в этом северном городе.

                Они приехали в Москву. Роберт взял такси, и все поехали к цирку. Когда вылезли из машины, Юра увидел, что Иоанна бледна и напряжена, и, взяв ее под руку, повернулся к ребятам.

                - Ну, братья, вы пойдете в цирк, а мы куда-нибудь в другую сторону. Прощайся, Инна, с Муркой.                            

                Володя поднял корзину, она откинула косынку, взяла Мурку за уши и поцеловала его прямо в нос, а он дал ей своей широкой лапой по щеке, не выпуская когтей.

                - Ты чего дерешься! - возмутилась Иоанна.

                Ребята так дружно смеялись, что на них начали оглядываться, а увидав тигренка, и останавливаться. Нужно было разбегаться, и Юра увлек Иоанну от корзинки с тигренком.

 

                Иоанна не помнила, куда и на чем они ехали, что говорил Юра, да и говорил ли он вообще что-нибудь. Она опомнилась только тогда, когда он весьма ощутимо встряхнул ее. Она очнулась. Он стоял к ней лицом и тряс ее за плечи.

                - Инна! Приди в себя! Нельзя же быть такой чувствительной! Ты же сама знаешь, что так лучше.

                - Знаю, Юра, знаю. Но почему я теряю все, что становится мне дорого?!

                Он подвел ее к скамейке. Они сели. По обе стороны скамейки стояли изумительные скульптуры белого мрамора старинной работы, и яркие кленовые листья с тихим шелестом падали с дерева, под которым они сидели, и все сияло багряно-желто-зеленоватым светом в лучах неяркого осеннего солнца.

                - Юра, куда ты меня привез?

                - Это Архангельское. Я подумал, что ты получишь гораздо большее удовольствие, если я покажу тебе этот прекрасный парк, чем незнаменитые окрестности нашего городка.

                - А еще, здесь тебя труднее найти. Правда?

                Он рассмеялся своим заливчатым счастливым смехом, и ей в душу проник лучик осеннего солнца. Она закрыла глаза, запрокинула голову на спинку скамейки и сказала:

                - А знаешь, когда тебя не было, я ведь работала по ночам, а спала днем, после обеда. И вот однажды мне приснился сон.

                - Интересно...

                - А ты не перебивай! Мне приснилось, что тебя на небольшом автобусе долго везут по пустыне и привозят к ракете. На тебе какой-то странный костюм, открыто только лицо и кисти рук. Потом тебя помещают в камеру и сдувают пылинки, после этого на лифте поднимают вверх почти на самую вершину, ты входишь в люк и там монтируешь свои непостижимые для меня приборы, и у тебя что-то не ладится. Потом мне этот сон снился несколько раз подряд. Я каждый раз хотела крикнуть тебе: "Будь внимательным, Юра!" Я не знала, что там у тебя не получается, но была абсолютно уверена, что, если ты будешь внимательным, все образуется. Но я просыпалась каждый раз, как только хотела крикнуть. И однажды мне это удалось, я увидела твое лицо, когда ты оглянулся, и глаза...

                Она открыла глаза и вздрогнула.

                - Вот такое же выражение лица, как сейчас, удивленное и чуть испуганное.

Когда я проснулась, у меня было такое ощущение, что я на самом деле увидела тебя. А с тобой такое бывает?

                Теперь Юра сидел с запрокинутой головой и закрытыми глазами. Он думал о том, что все так и было. Он услышал ее голос, оглянулся и ... увидел разомкнутый контакт. И сразу заработала вся установка, а испытания потом прошли успешно.

                - Давай побродим по парку, сказал он, открывая глаза.

                Они бродили по пустынным аллеям парка, утопая в опавших листьях, останавливаясь на живописных мостиках, любовались  живописной панорамой, открывающейся с пригорков, собирали пышные букеты из опавших листьев и дарили мраморным изваяниям, снова собирали и снова одаривали очередного бога или богиню, радовались как дети, оглядываясь не Аполлона с букетом кленовых листьев в руке. И вдруг с разбега они упали в яму, до краем наполненную опавшими листьями, и утонули в этих листьях. Сначала смеялись, а потом затихли. Они лежали на спинах с раскинутыми крестом руками, чуть касаясь пальцами, и смотрели сквозь золото листвы в прозрачную синеву осеннего неба своими огромными глазами, и им казалось, что они одно целое. Никто не знает, сколько прошло времени. Может вечность, может всего несколько секунд. Юра сел, взял в свои ладони ее правую руку, провел по ладони своими тонкими пальцами, а потом от основания каждого пальца к его самой чувствительной вершине. И Иоанна, познавшая радость любви, вдруг поняла, что только руки могут передать и воспринять до трепета каждой клетки самое человеческое из всех человеческих чувств - нежность.

                - Ты слышишь, как пахнут осенние листья? - спросил Юра.

                И она навсегда запомнила этот тонкий аромат осени, вплетенный в песню ее души, переполненной Юркиной нежностью. Как нужна ей была Юркина любовь! И она держалась за нее, как утопающий - за соломинку, с эгоизмом утопающего, не понимающего, что может погубить своего спасителя.

                Он поднял ее и посадил на край ямы, выпрыгнул сам и поставил ее на ноги. И они, притихшие, взявшись за руки, пошли к выходу. И только, когда автобус оказался на людных улицах Москвы, она, повернувшись к нему лицом, доверительно сказала:

                - Я ужасно хочу есть!

                А он поправил:

                - Мы ужасно хотим есть!

                Они снова рассмеялись и смогли нормально разговаривать.

                - Юра, а чем ты был так озабочен, когда пришел агитировать меня отдать Мурку?

                - А ты разве не знаешь? Впрочем, Борис замотал тебя так, что глаза ввалились! Скоро будет суд над одним бандитом, а я должен выступать общественным обвинителем. В тот день я узнал об этом и не представлял себе, как буду говорить и что.

                - А теперь?

                - А теперь представляю. Ты меня научила.

                - Господи! Юра, неужели я могу тебе что-нибудь дать?

                Он удивленно посмотрел на нее.

                - Очень много, глупенькая!

                Она отвернулась к окну, она понимала, как мало может ему дать и никогда бы не поверила, если бы узнала, что он тоже считает себя у нее в неоплатном долгу. И вдруг Иоанна узнала знакомые улицы, и ее осенило.

                - Давай выйдем здесь. Я теперь знаю, где утолим мы свой голод!

                - Где же?

                - У моей тетки. Сейчас она как раз накрывает на стол!

                - А ты ни при чем и ни при ком, а сам по себе. Они будут рады, я давно у них не была. А если приду не одна, будут рады вдвойне, вот увидишь! Это очень гостеприимный дом!

                Все было так, как сказала Иоанна. Их шумно встретили. Они пришли, когда большая тетина семья собиралась садиться за стол. Их усадили и накормили на три дня вперед и дали еще с собой.

                Потом они снова бродили, но теперь по Москве. К вечеру стало подмораживать. Иоанна почувствовала, что немного замерзла, а когда села на холодную скамейку в электричке, то невольно застучала зубами. Юрка, который сначала устроился напротив, чтобы видеть ее лицо, быстро пересел к ней, взял ее ледяные ладошки в свои нежные теплые руки и поднес к губам, и было непонятно: греет он ее руки своим горячим дыханием или целует их. Этого Иоанна уже не могла вынести, и Юра почувствовал, как ее слезы тяжелыми каплями упали ему на руки. Он поднял глаза и спросил испуганно:

                - Я тебя обидел?

                - Что ты, Юра, это я тебя обижаю!

                - Не говори глупостей! - Он обнял ее за плечи и притянул к себе. Устраивая поудобнее свою голову на его плече, она случайно коснулась губами его шеи. Горячая кровь мгновенно обожгла его тело и душу, но сдержав себя огромным усилием воли, он медленно склонил свою голову и спрятал лицо в ее пышных, пахнущих ромашкой и осенними листьями волосах. И снова им показалось, что они едины и неразделимы. Вот и не расстаться бы им в этот вечер! Даже сердца их бились как одно, и час пути показался им мигом. Они вздрогнули, когда поезд остановился у платформы их городка. Удивившись и не понимая, почему так быстро приехали и почему не было других остановок. Разом глянули друг другу в глаза. И медленно отрывая друг от друга свои взгляды, они отрывали свои души и тела, причиняя друг другу нестерпимую боль, зная это, но бессильные в своем целомудрии даже утешить друг друга.

                По дороге к общежитию, что бы хоть что-то сказать, он спросил:

                - А чем занимаются твои родственники?

                - О, это очень серьезно. Тетин муж - генерал, брат - крупный инженер, через месяц едет в командировку в Вашингтон, его жена - архитектор, сестра - врач, а ее муж - профессор. И только мы с тетей во всей сегодняшней компании - простые смертные.

                Юра хмыкнул.

                - А я бы сказал, что вы вдвоем и есть самые непростые смертные из всех, кто сидел за обеденным столом.

                Они подошли к мужскому общежитию. В Юркиной комнате горел свет. Они остановились под балконом, и Юра тихо свистнул. На балконе немедленно появился Володя, словно стоял у дверей и ждал этого свиста.

                - Я сейчас, подождите!

                Через несколько минут Володя протягивал Иоанне корзину, полную незабудок. Растроганная, она протянула руку, чтобы ее взять, но Володя предупредил:

                - Осторожно, она тяжелая. Там под цветами шоколад, на год хватит. Тигры нынче дорого стоят.

                - Вовочка, ты просто золото!

                - Не меня, Роберта благодари. Он сказал, что ты умрешь, если я тебе деньги принесу. Мы сначала с ним все рынки объехали, чтобы столько незабудок купить, а потом на остальные шоколад купили. Ты осторожно вынимай цветы, они на фольге во влажном мху сидят. Я взял четыре шоколадки: для Юрки, Димки, Роберта и для себя. Ну вот полный отчет! А, главное, не волнуйся, Мурка попал в хорошие руки. А тебе спасибо передали, что зверя не испортила.

                - Мальчики, вы мои добрые гении!

                - Ладно уж, иди спать, сестренка! Надеюсь, что Юрка справился со своей задачей достойно?

                - Идеи, Воронин, хватит болтать! - Юра обнял Володю за плечи и повел его к двери напротив, так они к тому времени стояли у входа в женское общежитие. На полдороги он оглянулся и кивнул Иоанне: "Постарайся уснуть!" " И ты тоже!" - откликнулось в его душе, и он услышал, как захлопнулась за ней дверь.

                Иоанна поднялась к себе на третий этаж. Нина не спала - ждала ее. Иоанна поставила на стол корзину и сказала:

                - Это все, что осталось от Мурки.

                - По крайней мере красиво, - грустно откликнулась Нина.

 

17

                - Потоцкий слушает, - Юра не спускал глаз с осциллографа, держа свободную руку на рычаге переключателя частот.

                - Юра, ты куда исчез?

                - Не исчез, раз ты меня нашел. Что у тебя Лазарев?

                - У меня новость невероятная!

                - Давай, только короче.

                - Ты что, очень занят?

                - Занят, но новость послушаю. Что случилось?

                - Женька Самарин в школу пошел!

                По лицу Юры скользнула быстрая улыбка, он щелкнул выключателем, и по экрану осциллографа, плеснувшись взволнованно последний раз, побежала прямая линия.                                    

                - Юра? Ты что молчишь? Не слышишь меня, что ли? - Алеша не понимал Юриной реакции. Он думал, что Потоцкий обрадуется. Но с ним всегда так: ожидаешь одно, а получается другое.

                - Да слышу я! Не кричи. Уломала его Инна все-таки. А мне ничего не сказала.

                - Да в том-то все дело, что не она его уломала, а он ее на коленях умолял, чтобы в школу устроила. А она ему широким жестом подарила школу в соседнем совхозе, полчаса ехать в одну сторону, и еще пригрозила, если будет пропускать или плохо учиться, исключат.

                - Ну на такое способна только женщина! Она еще в августе знала, что там недобор и что возьмут любого, - с усмешкой сказал Юра.

                - А я думал, ты не знаешь, - разочарованно отозвался Алеша.

                - Я не знал, что она заставила твоего красавца обегать все наши вечерние школы. Учись, Алеша, смотри, оказывается, как все просто, на "слабо" парня взяла. Сильна!

                - А сам Женька до смерти рад!

                - Это хорошо. Теперь будет учиться. Ну пока.

                Юра положил трубку. Щелкнув выключателем, отключил установку, погас экран осциллографа, а он откинулся на спинку стула, покачался на задних ножках.

                Иоанна. Она проста, как любое из арифметических  действий, но никогда нельзя было угадать, что будет происходить в следующую секунду - сложение, вычитание, деление или умножение, или сразу все четыре действия. И поэтому хитрить с ней было просто невозможно. Она прямолинейна, как телеграфный столб, но, говоря человеку обидные вещи, так всегда сама переживала, что тот, кого она разносила в конце концов начинал ее утешать. Она верила сразу всему, что ей говорили, но даже один раз обмануть ее решались немногие, потому что, обнаружив обман, она так искренне удивлялась, что обманувший чувствовал себя самым последним человеком на земле. Она патологически честна и откровенна, но глядя ей в глаза нелегко задавать вопросы. Иоанна - человек, состоящий из одних недостатков, доведенных до абсурда, сочетающихся в таких невероятных пропорциях, что делало ее личность неотразимой. Иоанна безраздельно царствовала в его душе. Знала это. И будь у нее хоть капелька здравого смысла, могла бы вить из него веревки, но была бескорыстна, как Христос. Юра был в отчаянии от ее недосягаемости. Потому что она не жила во времени, а шла сквозь него. Это он понял в поезде. Он думал, что он настиг ее, что дальше река времени понесет их вместе, но она шагнула в следующее мгновение раньше него. Всего миг разделял их. Но он не сумел прорваться через границу двух мгновений. Она открыла для него страшную силу времени. И он, пораженный, чувствовал, как по живому целое снова рвется на две части. Не успел удержать и, расслабленный счастьем, не успел ринуться следом. Он знал, что время дискретно, и "Фауста" он читал, но эта девочка второй раз столкнула его с грозной силой одного мгновения и бездонной пропастью между двумя соседними.

                Он вспомнил вчерашний разговор с Феликсом. Юра зашел к нему, чтобы обсудить свое выступление на суде. И когда все уже было оговорено, Феликс вдруг спросил:

                - Юра, а тебе не страшно?

                - Выступать? - удивился Юра.

                Феликс улыбнулся, и Юра сразу понял, что он совсем о другом. И Юра, открывший дверь, чтобы уйти, снова закрыл ее, вернулся и сел на прежнее место.

                - Феликс, ты о чем?

                - Знаешь о чем!

                - Мне не страшно, но я боюсь. Она свободна, как птица, и я рядом с ней чувствую себя старым ханжой. Нелегко мне далась та сцена на Совете Командиров, но она чище любого из нас и не станет никого сооблазнять ( а ведь может! ) даже, если будет умирать от любви.

                - Да. Надо было быть Робертом, с его рыцарским кодексом чести, чтобы устоять в этой ситуации.

                - А вот Максим считает, что она легкомысленная, за все хватается и ничего не доводит до конца, - бросил пробный камешек Юра.

                - Дурак твой Максим! Если бы она была в тот вечер с ним, ни у него, ни у нас сегодня не было бы неприятностей. Так вот. Хочешь знать мое мнение на этот счет? По-видимому хочешь, раз не ушел. В том-то и дело, что она ни за что не хватается. Она только показывает, за что нужно хвататься и идет дальше. За такими, как она,  должна идти целая армия энтузиастов. Вот впрягся Лазарев в клуб молодых рабочих, а второй секретарь комитета комсомола Храбров в молодежное кафе, ну и двигали бы дело вперед. Но они, видишь, считают, что она заварила кашу, а сама руки умыла. Но если бы не она, никому до сих пор бы все это в голову не пришло! А она просто уже в другом. Я был в эту субботу в клубе, так бедный директор жаловался, что она была в их управлении и выбила штатную единицу для танцевального кружка, теперь он ищет специалиста, так что скоро она и через это переступит. Ты ей Самарина подсунул, думал, авось получится, в крайнем случае поможешь. А ведь Женьку не узнать! Но самое интересное, она-то не понимает всего этого, как твой Викторов. Не задумываясь, мимоходом, она ведь просто чудеса творит. Ты знаешь, что она выкинула, пока  ты был в командировке?

                - Нет. Она ничего не говорила.

                - Вот видишь. Это для нее не факт биографии. А для кого-то решение жизненной проблемы! Увязалась она за Симой на пьяный скандал. Пока Сима разбиралась со своими подопечными, она попала к Саморукову, который со своими четырьмя детьми жил рядом в этих диких условиях, и уже который год не мог добиться квартиры. На следующий день обошла все инстанции от имени оперотряда, потом все возмущенные боссы Пчелкину звонили. Но ты же знаешь Сашу, он всем отвечал, что видел бы в их жалобах смысл, если бы Петрова добилась своего. А она пошла к директору. Ольга Федоровна, конечно, ее не пустила, она сама потом мне эти подробности рассказывала. А Петрова ей:

                - Конечно, я с вами драться не стану, но я ведь сюда не каждый день хожу!

                - Но директор такого предприятия не может каждого работника принимать в ту минуту, когда ему вздумается, - возразила ей Ольга Федоровна. - Приходите в приемный день. Хотите, я вас запишу на ближайший? - Потом она говорила, что сама не понимает, почему не могла устоять перед натиском Петровой

                - Это дело не терпит!

                - Ну тогда ничем не могу помочь, - оскорбилась секретарь директора, она перед этим двум начальникам отделов назначила через месяц.

                Петрова ушла. Но встретив Кубикова в коридоре, обратилась к нему словно утром пили чай вместе.

                - Сергей Иванович, у меня к вам очень серьезный разговор. Ситуация была настолько скандальная, что все, кто там был, остолбенели, еще секунда и от нее должно было остаться только мокрое место. Но Кубиков пожалел ее и пригласил в кабинет. Она продержалась там час, и за это время там побывали все, через кого она прошла накануне. Через три дня Саморуков вселился в квартиру из директорского фонда. Через две недели Саморукову присуждают Государственную премию, а Кубиков получает благодарность Министерства за чуткое отношение к кадрам. Кубиков теперь здоровается с Петровой, а она считает, что так должен поступать каждый культурный человек.

                - Феликс, неужели все так и было? Я думал, опомнились, когда человека сверху оценили! И еще подумал, что он теперь мог бы уйти из нашей фирмы, а он принял подачку и остался. А было, оказывается, вот как!

                - В том-то и дело, а для нее это даже не эпизод, о котором стоит рассказывать.

                - Феликс, тебе не кажется, что ты за ней слишком пристально наблюдаешь!

                - Мне не кажется. Я делаю это сознательно. Мне интересно. Но я наблюдатель сторонний. А ты уверен, что сможешь нестись по жизни с той же скоростью, что и она? Уверен, что не захочешь остановить ее? Ты уверен, что способен любить вулкан, землетрясение, атомную бомбу?

                - Феликс, что бы ни произошло между мной и Инной, мы с тобой больше никогда не будем говорить на эту тему. Но сейчас я тебе скажу: я всю жизнь буду благодарен судьбе за то, что она подарила мне эту встречу.

                Юра медленно выходил из задумчивости. Огляделся по сторонам, в секторе было тихо. Все ушли обедать. У Юры в группе работали только женщины, все они были семейные и постарше его, но в работе слушали его беспрекословно и своими быстрыми и чуткими руками выполняли сложные операции по сборке и наладке его хитроумных приборов. Но в других вопросах они опекали его ка младшего брата. Вот и сейчас, уходя на обед, они не стали его тревожить. Когда Юра задумывался в секторе ходили на цыпочках. Юра знал, что они и поесть ему принесут, но ему было стыдно, что на этот раз его задумчивость     не имела к работе никакого отношения, а это было не в его правилах. Потоцкий отличался высокой внутренней дисциплиной. Это знали все. И оперативники очень редко обращались к нему по делам отряда в рабочее время, только в крайних случаях. Правдв, то, что ему сообщил Алеша, в другое время было бы ошеломляющей новостью. Но раз Женькой занималась Иоанна, Юра бы не удивился ничему.

                Он встряхнул головой, словно освобождаясь от наваждения, включил приборы и опять ушел в работу.

 

18

                Иоанна торопилась. Суд был назначен на двенадцать часов. Утром, когда пришла на работу, они со Светой быстро начали настраивать приборы и определять режимы, чтобы Света потом могла целый день работать одна. На это ушло много времени, и теперь Иоанна спешила. На автобусной остановке стояло такси, и не раздумывая ни секунды, Иоанна воспользовалась его услугами.

                Это был первый суд в ее жизни, и она немного волновалась. Ей представлялся громадный зал с мраморными колоннами, большой люстрой, скамейки амфитеатром - что-то подобное она видела в каком-то кино. А в голове вертелась какая-то литературщина: "Правду. Ничего, кроме правды. Только правду". Она забыла, что ее вообще никто ни о чем не собирался спрашивать. Такси с визгом остановилось у двухэтажного здания, стоящего на углу недалеко от горисполкома. Она влетела в подъезд с надписью "Народный суд", поднялась на второй этаж, как утром по телефону объяснил Юра, прошла по тускло освещенному коридору, где сидело множество людей, и стоял гул от голосов, нашла зал для заседаний. Открыла дверь. Зал был пуст. Она глянула на часы, было без пяти двенадцать. Снова обвела глазами зал. Он не имел ничего общего с тем, что она рисовала в своем воображении. Хотя было светло и чисто, но было все гораздо скромнее и по масштабам и по обстановке, и, главное, ни души. Она подумала, что плохо расслышала и суд на самом деле начнется в тринадцать. Снова вышла в коридор, нашла свободное место и села. Еще немного, подумала она, и наши начнут собираться. Минуты две в коридоре было тихо, все откровенно и с любопытством разглядывали ее, а потом привыкли и занялись своими прерванными разговорами. Слева очень несимпатичная женщина, похожая на хищную птицу, рассказывала, по-видимому, своей подружке, что она теперь покажет этому дураку, очевидно, ее бывшему мужу, где раки зимуют. Теперь она его обчистит, будет знать, как на молодых жениться, сам-то он ей не нужен, дряхлый и больной, а вот его добро пригодится, а уж за что его зацепить, она знает.

                Иоанна чуть отодвинулась и повернула голову направо. Рядом сидела женщина в строгом черном костюме, в черной косынке. Она была немолода, ее лоб пересекала скорбная вертикальная складка. Они встретились глазами, и, увидев ужас и отвращение в глазах Иоанны, женщина скупо улыбнулась сквозь печаль. Она была одна. Иоанна вздохнула, хоть эта соседка приличная женщина, отметила она про себя, гадая, что могло привести ее сюда. И женщина, видимо, измученная своим одиноким горем, как это часто бывает, высказала ей, совсем незнакомой, свою боль и беду, отвечая на немой вопрос Иоанны.

                - Дети. Меня сюда привели мои собственные дети. Кто бы мог подумать! Месяц, как отца похоронили, а они наследство делят. Никогда не думала, что доживу до такого позора.

                У Иоанны сжалось сердце. Но она не успела ответить. Напротив раздался визгливый женский голос:

                - Подумаешь, двинула тебе по харе, так ты сразу и в суд! Благородный какой! А как сам в скотском состоянии домой приходишь - это ничего? Да? Ничего?

                - Да тише ты, люди смотрят! - урезонивал могучую бабу маленький сморщенный мужичонка.

                - А что мне люди? Что мне люди, падло? Думаешь квартиру отсудишь? Накось, выкуси, у меня дети!

                За это время, что Иоанна работала в оперативном отряде, она много успела увидеть такого, от чего была далека в прежней своей жизни. И все-таки ей стало душно и невыносимо в этом коридоре без окон. Она извинилась перед женщиной, сидящей справа, и пошла к выходу, решив подождать на улице. Сердце глухо толчками ухало в груди, ломило виски, словно вся человеческая боль разом обрушилась на нее. И теперь суд больше не представлялся ей красивым театральным зрелищем. Теперь она думала о суде, как о болевой точке общества, где накипью, гноем и смрадом выходит на поверхность все худшее, что еще живет в людях. Где, опустившись до самого предела, люди откровенно и бесстыдно демонстрируют свои пороки и душевные язвы, как раньше юродивые и прокаженные на паперти демонстрировали язвы телесные.

                Остановив свое разгулявшееся воображение, она обнаружила, что почти бегом удаляется от здания суда и, обругав себя чистоплюйкой, медленно вернулась обратно, и тут поняла, что случайно вошла не в тот подъезд. Их районный центр объединял три района, а она об этом не подумала. Теперь она снова стояла под табличкой "Районный суд" и видела, что под этими словами буквами помельче указан район, куда входил их городок. Она снова вошла в подъезд, поднялась на второй этаж, такой же коридор, и так же сидят люди, она прошла к залу заседаний, открыла дверь и вошла. Зал был полон. Но первое, что она увидела, - это были тревожные Юрины глаза. Он сидел впериди справа, боком к сидящим в зале. За столом, где он сидел, было еще два человека, мужчина и женщина. Женщина что-то читала по бумаге. Юра с беспокойством вглядывался в расширившиеся от ужаса, и без того огромные, глаза Иоанны. " Я заблудилась!" Беспокойство в его глазах сразу сменилось усмешкой, и он взглядом показал на свободное место рядом с Сашей Пчелкиным, и уже больше, казалось, не смотрел в ее сторону. Она тихо прошла по проходу в первые ряды и села рядом с Сашей. Пчелкин молча кивнул ей и снова весь обратился в слух. Иоанна никак не могла вникнуть в то, что читала женщина, она еще не оправилась от волнения пережитого и от досады на себя за свою несообразительность. И, чтобы как-то  успокоиться, стала оглядывать все вокруг.

                Напротив стола, где сидел Юра, на возвышении, надо же какая честь, за загородкой сидел на скамейке Гешка Шкворня. И фамилия у него какая-то похожая на кличку. Желтоватая верхняя часть левой щеки и наклейка над левой бровью - это все, что осталось от тяжелого кулака Максима. Смотрел Гешка нагло и зло.  Она проследила за его взглядом и увидела Максима. Он был бледен, скулы свело от крепко стиснутых челюстей, глаза горели мрачным огнем, руки, стиснутые в кулаки, лежали на коленях. И рядом Татьяна, тоже бледная, но полная решимости удержать Максима от любых импульсивных поступков. Иоанна подумала, что хорошо, хоть Максим не убил этого гада в электричке, впрочем общество от этого не пострадало.

                Ниже места, где сидел Гешка, стоял стол, а за столом тоже сидел мужчина.

                - Это кто? - Указывая на него глазами, шепотом спросила Иоанна у Саши.

                - Защитник, - так же тихо ответил тот и улыбнулся на полный благородного гнева взгляд Иоанны.

                А та про себя возмутилась. А что же он будет защищать, этот человек? Или кого? Гешку? Который, угрожая ножом, грабил в электричке пожилого человека. Тот, правда оказался мужчиной с характером, но не подоспей наши ребята, еще неизвестно, как бы все это закончилось. И что можно сказать в защиту этого парня? Она, как загипнотизированная смотрела на Гешку, вновь и вновь задавая себе вопрос. А удержалась бы она, окажись на месте Максима? Ответа на вопрос у нее не было. Она не знала себя до этой черты. И это ее удивило.

                Иоанна, наконец, посмотрела прямо перед собой. На высоком помосте за большим столом на стульях с высокими спинками сидели судьи. Это Иоанна знала, она даже знала, что судья сидит в середине, а слева и справа от него народные заседатели. То, что судьи сидят все-таки выше подсудимого ей понравилось. А еще ей понравился судья. Молодой человек с живыми умными глазами, энергичным лицом волевого человека и ранней сединой в темных волосах. "Поседеешь тут у них!" - подумала она, с содроганьем вспомнив те несколько минут, которые она провела в коридоре. Она внимательно смотрела на судью, а тот серьезно перелистывал бумаги, лежавшие у него на столе, что-то там находил, говорил несколько слов, потом опять говорили другие люди. А Иоанна спрашивала себя: сколько же ему может быть лет? Потом она посмотрела на Юру, тот тоже был очень серьезен. А после она перевела взгляд на Гешку. Да. Сомнения у нее больше не было. Они все трое: подсудимый, судья и общественный обвинитель - были одного возраста. Это открытие ее поразило. Между ними, судьей и Юрой, с одной стороны, и Гешкой, с другой стороны, были не только помост и деревянный барьер, между ними была непреодолимая сейчас для Гешки стена высокого общественного долга и самосознания людей, гордых и сильных, защищающих честь и покой других людей. И каким жалким и вовсе не страшным сразу стал Гешка для Иоанны. И ей больше не хотелось его ударить. И только сейчас она поняла фразу из какого-то учебника: что суд орган не только карающий, но и воспитывающий. За этим молодым человеком с ранней сединой в волосах, держащим в своих руках судьбу Гешки, стояло государство, все наше общество с высокими принципами и дорогими каждому человеку идеалами. А за Гешкой была пустота. У него не было даже такой низменной цели, как обогащение, ему деньги нужны были на выпивку.

                Вот они, двадцатисемилетние парни, по детству которых тяжелым танком проехалась война.. Где разошлись их дороги? Иоанна ничего не знала о судье, но у Юры отец погиб на фронте, оставив его мать одну с тремя сыновьями на руках. Откуда столько силы, убежденности и любви к людям в этом человеке, детство которого было таким трудным и суровым? Откуда в Гешке столько цинизма и пошлости? Ведь они жили в одно время, учились по одним книгам, смотрели одни фильмы. Но в книгах и фильмах они видели разное.

                Кто-то всхлипнул рядом. Иоанна оглянулась. Через проход от нее сидела еще не старая женщина, прилично одетая, аккуратно причесанная, она горько всхлипывала. Рядом сидел солидный мужчина с погасшим лицом и тихо ее утешал. Родители - поняла Иоанна. У преступников, оказывается, бывают матери. Человек, посягнувший на жизнь другого, был в муках рожден женщиной. Что же сделала она, эта мать, чтобы ее сын, ее кровинка, не поднял руки на другого? Что говорила она, обеспеченная женщина, когда в доме появлялись чужие вещи? Как не уберегла она своего сына? "Как смеешь ты осуждать ее? - голос шел откуда-то с самого дна души. - Ты своего тоже не уберегла!" Это было выше ее сил. В глазах вспыхнули языки пламени и сознание отключилось. Очнулась она под острым и требовательным взглядом Юры: "Что с тобой?"  "Ничего. Я устала". Ободряющая быстрая улыбка на миг озарила его лицо и, снова став серьезным и внимательным, он уже не смотрел в ее сторону. А она с отчаянной жесткостью сказала себе: "Так как у нее, хуже!"

                А между тем шло судебное разбирательство. Судья спросил у потерпевшего, почему он сразу не отдал кошелек, а начал защищаться. Иоанна удивилась вопросу, а потом поняла, что он знает, что делает, этот молодой судья. А пострадавший тем временем отвечал:

                - А  я в войну не боялся драться с фашистскими гадами и подумал, что и с этим гаденышем справлюсь.

                Женщина, сидевшая через проход от Иоанны, при этих словах содрогнулась и опять всхлипнула. А в глазах судьи на долю секунды вспыхнули огоньки мальчишеского восхищения этим гордым человеком. Вспыхнули и погасли, лицо снова стало спокойным, серьезным и только живые и умные глаза говорили о быстроте реакции и горячем сердце этого человека.

                Начался опрос свидетелей. Это были люди сидевшие в вагоне электрички рядом с тамбуром, где произошло преступление. Люди, которые почти все видели и слышали.  Все они были мужчинами, молодыми или средних лет, сильные и здоровые люди, и никто из них не бросился на помощь. Кто мотивировал тем, что считал, что бандит не может быть один и принял остальных своих соседей за членов шайки. Другой решил, что ему показалось. Третий был уверен, что это приятели выясняют отношения. Все они пытались пространно рассуждать, но отвечая на быстрые, четко сформулированные вопросы судьи, один за другим публично признавались в своей трусости. Для них самих это было новостью, потому что до самой минуты своего выступления в суде они находили в своей душе много доводов для самооправдания, привычно убаюкивали свою совесть обывательским: "А я здесь причем? Это дело милиции. Они-то куда смотрят?"

                И опять Иоанна думала о страхе. Бояться - это не значит быть трусом. Почему один считает, что он должен бороться с тем, что вызывает страх, а другие, как страусы, прячут головы в песок? А ведь Гешка в одиночку мог по очереди расправиться со всеми этими мужиками , подумала она, ему просто не повезло: первый оказался храбрым, а тут Максим с ребятами подоспели.

                Как ужасна эта коллективная трусость! Как страшно равнодушие к человеку! Как любим мы рассуждать о любви к людям, а когда речь идет о конкретном человеке, любви этой не хватает не только на то, чтобы самому оказать помощь, но даже на то, чтобы позвать на помощь других.

                Да. Еще раз отметила в своей душе Иоанна, что нигде человеческие пороки не выступают с такой обнаженностью как здесь, в суде.

                Гешка торжествовал. Получалось, вроде он был бы и прав, обери он этих людей до нитки, раз они сами ему это позволяли. Иоанне не нравилось это торжество, не нравилось оно и судье, и Юре, и человеку, сидящему рядом с Юрой, и даже в зале возник какой-то недовольный ропот.

                Тут очередь дошла до Максима. Гешка как-то визгливо крикнул:

                - Он меня чуть не убил!

                Но тут же его призвали к порядку. А Максим, он был сегодня особенно красив. Иоанна с удовольствием смотрела на его вдохновенное лицо с острыми скулами и волевым подбородком, буйные волосы, не укрощенные даже сегодня, лихой волной спадали на лоб, глаза, в которых постоянно что-то вспыхивает: то гнев, то радость, то мрачная ненависть, то неукротимый мальчишеский задор - сейчас были серьезны. Максим изо всех сил старался быть спокойным и говорил, не глядя на Гешку:

                - Жалею я, что не убил его? Пожалуй, нет. Не тот случай. Не стоило марать руки об этого ...

                - Ближе к делу, - перебил его судья, хотя в его глазах снова мелькнули огоньки приязни и сочувствия, второй раз за все это время.

                - Ну так вот, - продолжал Максим, - когда мы вошли в тамбур из другого вагона, я увидел, что Шкворня занес нож и схватил его за руку, ребята забрали нож. Ну  а я не удержался и врезал ему как следует! Вот и все.

                Судья, прокурор, защитник задавали Максиму вопросы, выясняя одну деталь за другой. И никто из них не знал, что спустя всего три месяца, Максим, стоя на этом же месте, будет бить себя кулаком в грудь и кричать, что жалеет, что не разорвал преступника своими руками на месте преступления. Но ни Иоанны, ни Юры на том суде не будет. Но сейчас все шло своим чередом. Чувствовалось, что суд идет к концу.

                Говорил прокурор. Это был невысокий мужчина средних лет, строгий и аккуратный. Он говорил четко. Речь его была точна и лаконична. Он говорил, что считает преступление доказанным и квалифицирует его как разбой, что считает это преступление, выходящим за пределы преступления, нарушающего лишь интересы частных лиц, он считает, что такие преступления приводят к колебанию государственного правопорядка и защищающих  и охраняющих этот правопорядок законов, вызывают ослабление силы и авторитета власти.

                Иоанна слушала прокурора и не могла представить, что же скажет Юра. Что можно еще сказать после такого четкого и умного выступления? Она была так обеспокоена, что даже не заметила, когда ему дали слово.

                - Товарищи судьи! Я выступаю сегодня от имени оперативного отряда нашего города. Можно долго сейчас говорить о том, сколько усилий потратили наши ребята, чтобы не было этого суда и того, что к нему привело. Я хочу сказать о другом. И хочу, чтобы слушал ты меня, Шкворня Геннадий внимательно. Вот ты сидишь сейчас с наглым выражением лица, чувствуя себя эдаким Робин Гудом. И даже то, что прокурор просит для тебя строгой меры наказания, тебя вроде ставит над другими. А я хочу, чтобы ушел ты сегодня отсюда измерив до дна всю пропасть своего падения. Ты помнишь, какого цвета было небо в тот день , когда ты совершил свой гнусный поступок?

                Гешка пожал плечами, не меняя выражения своего лица.

                - Где тебе помнить? Ведь ты не любишь никого и ничего. А небо в тот день было синим, как глаза той девушки, что стоит сейчас в дверях этого зала.

                Гешка резко повернулся и Иоанна увидела, как сползла гримаса с его лица, и появилось сначала искреннее удивление, а потом растерянность. Иоанна, как и все, тоже оглянулась. У двери, прислонившись к стене, стояла Света Смирнова, староста ее кружка, тоненькая как лозинка девушка с походкой королевы. И трудно было сказать, давно она здесь стоит или только что вошла.

                - Но если ты посмеешь взглянуть ей в глаза, то увидишь, что они черны от боли, которую ты ей причинил. Но тебе не дотянуться до высокой любви, если ты посмел не стесняться своего бесчестья перед матерью. Ты думаешь, что этот барьер, стены тюрьмы, далекие расстояния защитят тебя от ее слез? 

                Что ты унесешь с собой туда? Прекрасные стихи, дивную музыку, цветы, которые ты подарил любимой, ее ласковый и благодарный взгляд? Нет. Это будут всхлипывания детей, которым ты вытряхивал карманы, проклятья слабых людей, которых ты сумел запугать. Но грабил ты не их, грабил ты себя и с каждым разом становился все беднее и беднее.

                Разве для того погиб мой отец и еще миллионы таких как он, что бы на земле, омытой их кровью, выросло такое существо как ты? я бы тоже дрался с тобой, даже если бы в моем кошельке не было ни одной копейки. Ты мой классовый враг! Ты, наверное, не понял, что не перед кучкой людей, сегодня собравшихся здесь, ты держишь ответ. За нами твоя страна, люди, народ. Или ты вымолишь и заслужишь прощения, получив сегодня по заслугам, и будешь одним из нас, или ты всю оставшуюся жизнь будешь там, за тем барьером, один. Потому что, где бы ты ни был, всегда найдутся люди, которые скажут тебе: "Не смей! Не смей посягать на человеческое достоинство! Не смей брать чужое!"

                Товарищи судьи! Я прошу, чтобы суд вынес справедливое решение и наказал Шкворню Геннадия со всей строгостью, которую предусматривает в этом случае закон.

                Юра сел. В зале было тихо. Гешка сидел, опустив голову. Всхлипывала мать. Судья был несколько удивлен необычной речью, но Иоанне показалось, что он доволен. Во всяком случае опущенная Гешкина голова нравилась ему больше, чем прежний наглый и вызывающий вид.

                - Слово предоставляется защите.

                Поднялся защитник. Гешка смотрел на него с запоздалым сожалением и надеждой. А тот, подумав несколько секунд, неторопливо заговорил.

                - Товарищи судьи! Я буду краток. У защиты нет оснований оспаривать законность выдвинутых против подсудимого обвинений, тем более, что на предварительном следствии обвиняемый Шкворня Геннадий держался вызывающе и выявить смягчающих обстоятельств не удалось. Но внимательно наблюдая за подсудимым в течение всего судебного разбирательства, я пришел к выводу, что мой подзащитный, несмотря на свой возраст, представляет собой человека, не имеющего никакой гражданской направленности. Я не считаю, что это оправдывает его, но это его беда. Поэтому, определяя меру вполне заслуженного наказания, общество должно показать ему не только свою карающую силу, но и свою великую гуманность, дав надежду, что он еще успеет совершить и благородные дела, если за годы отбывания наказания сумеет до них дорасти.

                - Спасибо, - сказал судья. - У обвинения есть вопросы к защите?

                Прокурор и Юра отрицательно покивали головами.

                - Вопросов к защите нет, - громко объявил судья и, обращаясь к Гешке, сказал:

                - Слово предоставляется вам, подсудимый.

                Гешка вздрогнул, пошевелил губами, встал, не глядя ни на кого, минуту постоял и, махнув рукой, снова сел, втянув голову в плечи и стараясь стать как можно меньше.

                Иоанна, наверное, одновременно с Гешкой поняла, что сидит он выше других для того, чтобы всем его было хорошо видно, чтобы чувствовал он на себе осуждающие взгляды людей. Иоанна невольно поежилась. Нет. Ей не было жаль Гешку. Она не хотела быть на его месте.

                - Подсудимый отказался от предоставленного ему слова. Суд удаляется на совещание.

                Все встали одновременно с судьями, и в зале сразу все задвигалось и заговорило.

                - Ты почему опоздала? - Строго спросил Иоанну Саша.

                - О, Саша, не спрашивай! Не в тот подъезд зашла, - отмахнулась Иоанна, она увидала, как мать подошла к Гешке, остановилась у барьера и, глядя вверх, что-то тихо говорила, а он слушал не поднимая головы, спрятанной между рук, лежащих на барьере. И в этом шуме не слышно было, молча он слушает или что-то отвечает. Иоанна отвернулась, что-то подсказало ей, что больше туда смотреть не надо. Она поискала глазами Свету Смирнову, но ее нигде не было.

                К ним подошел Юра.

                - Мне кажется, что ты слишком близко все принимаешь к сердцу, - испытующе глянул он на Иоанну.

                - А ты считаешь, что здесь мало было равнодушных?

                Он дернул плечами, тоже кого-то ища глазами.

                - Юра, а ты знал, что Света должна прийти? Или это ты ее пригласил?

                Он глянул ей в глаза, мерцающая улыбка на миг осветила его лицо и ту же исчезла, и он совершенно серьезно сказал:

                - Только женщины могут сделать из нас настоящих мужчин! И, если мы ими не становимся, виноваты только женщины.

                И, считая, что ответил на ее вопрос, он дотронулся ладонью до ее руки, как бы извиняясь за то, что оставляет ее, быстро подошел к Максиму и Татьяне.

                Приговор выслушивали стоя. Иоанна не отрывала взгляда от Гешкиного лица. Ему присудили не десять лет, как просил прокурор, а шесть, почему-то с половиной, лет. Но и от этой цифры Гешка отшатнулся как от пощечины. Может быть именно в этот момент он понял, что с ним не шутят, что человек, противопоставивший себя обществу, обязательно вынужден будет, рано или поздно, ответить перед этим обществом за содеянное. И еще Иоанна поняла, что, если шесть с половиной лет мало за покушение на жизнь человека, но для человеческой жизни  - это огромный срок, именно потому, что она так уязвима случайностями человеческая жизнь, шесть с половиной лет - это целая вечность.

 

19

                День был ничем не примечательный. Иоанна уже втянулась в рабочий ритм, научилась даже выкраивать минуты, чтобы сбегать в комитет комсомола или другие отделы и сектора предприятия, чтобы с кем-то познакомиться или что-то утрясти. Она была уже знакома почти со всеми начальниками подразделений, парторгами и комсоргами. То, чем она сейчас занималась - молодые рабочие - как оказалось, было общей болью и ей помогали все и с радостью приветствовали все, что она предлагала. На конвейерной линии поставили магнитофон, и производительность труда возросла. В  женской раздевалке стерильного цеха поставили зеркальную стенку и девочки перестали опаздывать. В гальваническом цехе скапливалась на полу жидкость, устроили встречный воскресник с сантехниками. И таких дел, больших и маленьких, уже много накопилось за плечами Иоанны. И само собой как-то сложилось, что если она находилась в инженерной комнате, то даже Бурлаков не брал телефонной трубки, хотя телефон и стоял на его столе. Ей звонили, делясь с ней радостью от того, что задуманное удалось, или жалуясь на кого-нибудь, и теперь не было на предприятии ни одного конфликта с молодыми рабочими, о котором Иоанна не узнала бы первой. Ее коллеги шутили, что будущее предприятия в ее руках, но не сердились, ибо свое дело на рабочем месте она делала хорошо, и, если в рабочее время вынуждена была отвлечься, то доделывала после работы, никогда ни на кого не перекладывая своих обязанностей. И не только в лаборатории все признавали ее право на свободу, даже табельщица сама вешала и снимала ее номерок на табельной доске, потому что Иоанна все равно забывала это делать, даже когда приходила в отдел и уходила оттуда во время.

                Сегодня она дежурила в штабе оперотряда, поэтому сразу после работы пошла в штаб. Пришла, переоделась в халатик, вытерла пыль, вымыла пол, умылась и снова переоделась и, как ни в чем не бывало, села за стол дежурного, как всегда безукоризненно одетая, причесанная и подтянутая. Через несколько минут дверь приоткрылась и показалась голова Володи Воронина.

                - Ты что заглядываешь, проходи, - радушно предложила Иоанна. - Рановато что-то сегодня, а? - Она знала, что Володя спешил помочь ей убраться в штабе.

                Володя зашел, оглядел придирчиво все вокруг, посмотрел обиженно на Иоанну.

                - А кто убирался сегодня?

                - Как всегда я.

                Володя подсел к столу, взял ее ручки с безукоризненными ногтями, покрытыми бесцветным лаком.

                - Хотел бы я знать, кто меня опередил? Если Юрка, то он никогда не признается.

                - Ты действительно хочешь знать или прикидываешься? - уточнила Иоанна.

                - Конечно!

                - Ну тогда посмотри там в сумке, все поймешь.

                Володя залез в сумку, достал халатик, полотенце, мыло и резиновые перчатки. Разложил все это на диване, отошел шага на два и, взявшись за подбородок, молча все очень внимательно разглядывал.

                Зашел Алеша Лазарев.

                - Здравствуй, Ива! - Он называл Иоанну Ивой, и с его легкой руки, так ее начали называть в отряде почти все. Она кивнула, а он, подойдя к Володе, положил ему руку на плечо и тоже начал внимательно рассматривать вещи, лежащие на диване.

                - Что это за вещи, Воронин?

                - Это? Вещественные доказательства, - таинственным шепотом ответил Володя.

                - Ну да? А что они доказывают?

                - Сейчас выясним. А это случайно не твои вещи? Володя подозрительно посмотрел на Алешу.

                - Ты что, ошалел? - Алеша даже отодвинулся от Володи.

                - Значит не твои. А ты не знаешь, чьи они?

                - Нет, не знаю.

                - Володя, перестань морочить человеку голову, спрячь все это обратно в сумку, - рассердилась Иоанна.

                - Вот видишь, она говорит, что это вещи ее, - невозмутимо продолжал Володя, - и утверждает, что это она вымыла штаб, туалет и лестницу в придачу.

                - Ну и что? - не понял Алеша.

                - Да ты посмотри на нее! Разве такие моют полы?

                Алеша с улыбкой посмотрел на разгневанную Иоанну. Она, конечно, мало походила на человека, который только что мыл пол, но это было в ее духе, не походить ни на что, даже на самое себя. Он подошел к столу, подставил стул к другой его стороне, сел напротив Иоанны и, улыбаясь, сказал:

                - Не обращай на него, Ивушка, внимания.

                - Как это не обращай? - Возмутился Володя. - Я, может быть, бежал, может быть, летел, чтобы помочь! А тут обошлись без меня. Обидно.

                Иоанна улыбалась. Она не могла долго сердиться на Вовку. Он был так предан и так бескорыстен, что она и в самом деле порой забывала, что он ей не брат, и относилась к нему как к родному брату. Володя аккуратно сложил вещи в сумочку и, обращаясь к Алеше, изрек:

                - Я, конечно, сейчас уйду, но сегодняшний случай  - еще одно доказательство того, что ее на самом деле не существует, - и, положив в рот указательный палец правой руки, попятился к двери.

                - Ну. Вовка! Догоню, мало не покажется! - Иоанна сделала вид, что встает, а Вовочка немедленно исчез, потом приоткрыл дверь, просунул голову и крикнул:

                - Я еще вернусь!

                Иоанна посмотрела на Алешу, он еще улыбался, но чувствовалось, что он сильно озабочен.

                - Ну как у нас дела с клубом, Алеша?

                - Да неважно. Помещение-то выделили, а материалов нет, да и работать сейчас не кому. - Грустно ответил Алеша. Ему неприятно было, что он не может сдвинуть дело с мертвой точки, но он понимал, что без Иоанны ему не обойтись.

                Иоанна задумалась. Она хорошо понимала Лазарева. Сейчас в самом деле была такая ситуация, что их затея грозила погибнуть на корню. Но этого нельзя было допустить ни в коем случае.

                - Буду завтра снова Сорокина тормошить, - она усмехнулась. - Он скоро бегать от меня будет!

                - От тебя не убежишь! - Алеша тоже улыбнулся, благодарный ей за то, что она не стала его упрекать, и ему не пришлось ее долго уговаривать, собственно, он ни о чем ее еще не просил, она всегда все понимала сама, и поэтому следующая фраза далась ему совсем легко:

                - Знаешь, Ива, ты помоги мне материалы выбить и людей. А работать я буду сам, там я уже не буду впутывать тебя.

                - Я попробую, Алеша. Но не обещаю, что это произойдет очень скоро.

                Он кивнул и медленно поднялся.

                - Я пошел. Я сегодня в рейд по электричкам с Пчелкиным. Так что еще увидимся.

                - Алеша, вы там поосторожнее.

                - Ты за нас не бойся, - ответил он с улыбкой уже с порога, - мы парни крепкие!

                Алеша ушел, а Иоанна открыла книгу дежурств. Поставила число, записала свою фамилию. Потом поставила цифру один, поставила точку и записала: Клуб молодых рабочих. Лазарев. Петрова. Нужны материалы для ремонта.

                Так у них в отряде было заведено. В книге дежурств записывались все серьезные вопросы, которые обсуждались или возникали в течение вечера, и что нужно для их решения. Совет Командиров и другие члены отряда, просматривая книгу дежурств, узнавали проблемы, волнующие отряд, и подключались к тому или иному делу, в помощь тем, кто занимался этим непосредственно. Тут и проявлялась дружба, взаимовыручка и высокая сознательность членов оперативного отряда.

                Поставила цифру два. Она еще не знала, что сегодня пойдет под этой цифрой.

                Перелистала книгу, сделала отметки против своих фамилий, что выполнено. Выписала все, что было не начато, не доделано, висело в воздухе, все, к чему она могла приложить свою руку. Получилось немало. Она снова пробежала по списку глазами - на ближайшее время дел хватит.

                Дверь открылась, и стремительно вошел Юра.

                - А где рыцари? - Спросил он с усмешкой.

                - Какие рыцари? - не сразу поняла его Иоанна.

                - Да Володя и Алеша.

                - Они ушли. А ты откуда знаешь, что они здесь были? - теперь она удивилась.

                - Да видел я. Сначала один меня обогнал, потом второй. Ну, думаю, сейчас будет бой за тряпку. Решил, что мне уже тут делать нечего и пошел в милицию. Вот, принес тебе материалы для сигналов.

                Юра взял стул и сел рядом с ней, положил на стол пару исписанных листков и заглянул ей в глаза.

                - А зря поторопилась, пусть бы вымыли пол. Зачем людей радости лишать?

                - А почему ты думаешь, что это я мыла пол? Воронин, например, подозревает, что это сделал ты.

                - Это очень просто. Во-первых, ты-то знаешь, что это был не я. Во-вторых, когда я не встретил тебя в милиции и узнал, что ты туда не приходила, я понял, рыцарям тебя не обогнать. В-третьих, так чисто ни один мужик не вымоет. Достаточно? Или еще нужны доказательства?

                - Хватит! А ты почему так рано? - она лукаво смотрела на него сквозь чуть припущенные ресницы.

                - Хочу с тобой поговорить, пока никого нет.

                Они сидели, повернувшись друг к другу, чуть соприкасаясь коленями. Когда это произошло, они не заметили, а теперь, убери ногу хоть один из них смутились бы оба. Им это не мешало, и они решили ничего не менять. Иоанна смотрела на непостижимую Юрину улыбку, которой вроде бы даже и не было на лице, и все-таки она была, прячась где-то в изогнутой крутым луком верхней губе.

                - А нам с тобой, кажется, люди не помеха, - сказала она, улыбаясь ему в ответ.

                - Все правильно. Умница! Но дело у меня  действительно серьезное.

                И Юра рассказал Иоанне о своей идее. Он решил и во время учебного года опекать своих мальчишек, создав нечто вроде кружка или клуба, он еще не придумал что, но чтобы у них было место, куда податься и чем заняться.

                - Юра, а не получится так, как у меня в прошлое воскресенье? - улыбаясь спросила она, понимая, что именно этот случай и натолкнул Юру на его идею.

                Глядя с улыбкой на ее спокойное, лучащееся приязнью и нежностью лицо, он вспомнил, как несколько дней назад она, взволнованная и испуганная влетела к ним в комнату прямо с десятичасовой электрички. Они лежали в постелях и читали. Она остановилась посреди комнаты, понурая и жалкая, и прошептала:

                - Мальчики, он от меня сбежал.

                Все трое сели, подтягивая к горлу одеяла и голыми ногами нащупывая тапочки.

                - Кто он? - Решил уточнить рациональный Дима. - Кавалер, что ли?

                - Дима, подожди, - мгновения, которое Иоанна смотрела на Диму непонимающими глазами, оказалось достаточно, чтобы Юра нырнул в брюки, и сейчас он подходил к ней, застегивая рубашку. - Сядь, Инна. Расскажи все  по порядку.

                - В субботу я шла из гостей, часов в десять вечера, слышу, стреляют, я бегом в переулок, где школа, а там этот красавец из рогатки по лампочкам бьет. И попадает ведь! Я подкралась и поймала его. Смотрю Славка Морозов, еще в лагере у тебя познакомились. Увидел меня и заревел. Скучно мне, говорит, темный я, никто со мной не занимается. Отвела домой и пообещала сегодня взять с собой в Москву. Утром пришел. Поехали мы. Куда, говорю, хочешь? Он захотел на ВДНХ. Поехали. Посмотрели панорамный фильм, несколько павильонов, пообедали, потом он попросил мороженного, потом водички, а потом захотел в туалет, а потом я его больше не видела. Как он мимо меня прошмыгнул? Ума не приложу. По радио объявила. Прибежало пять человек, о которых я даже думать не могла, что они могут в Москве оказаться, а Славка не пришел. Я и друзей подключила и милицию, мы объехали и облазили всю выставку - не нашли. Вот приехала. А что я родителям скажу?

                Она сидела такая унылая и потерянная, что Юра и Дима, проскакавший в одеяле к ней за спину и уже одевшийся, тихонько выскользнули из комнаты, оставив Володю выслушивать ее причитания. Но она не причитала больше, просто сидела посреди комнаты как неживая, и они, вернувшись, застали ее в той же позе, в какой она была, когда они уходили.

                - Иди спать, дорогая, - сказал Димка, поднимая ее со стула за плечи, - твой кавалер уже десятый сон смотрит, мы с Юрой видели его собственными глазами.

                Нужно было видеть, как она из мумии снова превратилась в живого человека. Юра был поражен, впервые с такой очевидностью ощутив как тонок этот слой самоуверенности, шарма и веселости, под которым она прячет свое неизвестное, дремучее и огромное страдание. Он был поражен настолько, что даже не стронулся с места, когда она с сияющей улыбкой благодарности прошла мимо него, выходя из комнаты. А когда за ней захлопнулась дверь, Димка сказал:

                - Ох, не проста эта девочка, не проста! Я даже ради Эльки не вскочил бы среди ночи и не побежал бы щупать руками этого Морозова, чтобы убедиться, что он спит в своей кровати. Впрочем, слава богу, с Элей такого и приключиться не может.

                Она поняла, о чем думает Юра.

                - Я очень жалкая была в тот вечер, да?

                - Нет. Это не то слово, - задумчиво ответил Юра. - В тебе открылась и вышла на поверхность какая-то огромная и непостижимая боль. Что это?

                В ее глазах снова мелькнула боль и страдание. Юре даже показалось, что она сейчас потеряет сознание. И он снова испугался, как тогда на суде, но она быстро взяла себя в руки. Она чуть дотронулась пальцами до его губ, как бы замыкая:

                - Не надо, Юра. Это не тайна. Если ты не знаешь, значит Ванечка не успел тебе рассказать, он хотел это сделать. А я просто не могу. Значит судьба у меня такая.

                - Я не ищу никакого знания. Все, что мне нужно, я знаю. Я просто хотел помочь.

                - Юра, ни один человек не может дать другому больше, чем ты отдаешь мне. Только мне за это не расплатиться всей моей жизнью.

                - Не говори так. Ты прекрасна как падающая звезда. И я со страхом жду, а вдруг ты погаснешь, и в мой душе наступит ночь без звезды. Слушай, Инна, я назову свою затею "Астра" - звезда, в твою честь! И никто, кроме тебя, не будет  этого знать. Все будут говорить, что у Потоцкого фантазия иссякла, кроме тривиального цветка, ничего придумать не мог. Пока ты "Сигналы" пишешь, я и программу составлю. Я знал, зачем я сюда шел!

                Они молча работали, сидя за одним столом, касаясь друг друга плечами. Каждый занимался своим делом, они даже молча обогащали друг друга. Одним своим присутствием утверждая реальность другого, обостряя способность и мыслить и чувствовать. Когда они были рядом, они физически ощущали бесконечность Вселенной, а себя ее хозяевами, и не было для них ничего невозможного в этом мире, когда рядом был другой. Они могли говорить о чем угодно, могли и вовсе не разговаривать, но что им действительно было необходимо - это смотреть в прекрасные глаза другого. Они находили там и ответы на вопросы, и поддержку, и осуждение своих поступков, сочувствие и любовь, и еще много всевозможных оттенков, без которых люди, конечно, живут, а вот они уже не могли обходиться.                         

                - Что, голубки, воркуете? - Саша Пчелкин, сгибаясь, входил в дверь, хозяйским взглядом окидывая помещение.

                - Некогда, Пчелкин, ворковать, работаем мы. На будущее. Учти  это, командир, - осветив лицо убегающей улыбкой, ответил Юра.

                Пчелкин сел за свой стол. Иоанна осторожно встала, чтобы не помешать Юре, который сосредоточенно что-то писал, подошла к Саше и дала ему на подпись "Сигналы".

                - Вот, Саша, и ты поработай. А минут через десять Юра тебе подарочек сделает в своем духе, ни в сказке сказать, ни пером описать.

                - Я заинтригован. Может не будем ждать десять минут и втроем все обсудим?

                Саша был педант и в поступках и в одежде. Замок спортивной курточки был чуть приспущен и под ней был виден безукоризненно завязанный галстук на безупречно чистой рубашке. Он сложил руки на груди, откинулся на спинку стула и с любопытством поглядывал то на Иоанну, то на Юру. А Иоанна полушутя полусерьезно изрекла:

                - Нет. Подождем. Когда гении думают, простые смертные должны почтительно ждать.

                Она снова подошла к столу дежурного, встала на свой стул коленками, положила обе руки на Юрино плечо и заглянула в его бумаги.

                - Инна, не хулигань! - И такая любовь прозвучала в Юрином голосе, что даже Саша счастливо улыбнулся.

                - А ты не уложился в свое время! - Она шалила, как избалованный ребенок.

                - Вот, бюрократка несчастная! Подожди, я тебе сейчас отомщу! - усмехнулся добродушно Юра, и стал писать, прикрывая текст ладонью.

                - Интересно, как? - Она пыталась заглянуть ему под ладонь.

                Пришли ребята и Иоанне пришлось отвлечься. Пока она слушала их донесения и давала задания, Юра все закончил и уже сидел напротив Саши. Саша взял листок из его рук и начал торжественно читать:

                - Клуб для подростков "Астра" ...

                - А почему "Астра"? - Спросил кто-то из ребят.

                - Да, - поддержал Саша, - уж лучше "Гвоздика", революционнее как-то звучит.

                - Наш клуб будет называться "Астра". Да, Инна?

                Они глядели друг другу в глаза и хохотали в две души, только зеленые искорки бегали в глазах. И, глядя на их таинственные лица, никто из присутствующих ни за что бы не подумал, что они смеются от счастья, что их маленький заговор удался, что их великая космическая любовь так громогласна, что ее голос остается за пределами слышимости.

                - Хорошо, - согласился Саша, - изобретатель имеет право сам называть свое творение как захочет. - Юра кивнул. - Итак, "Астра". Работа проводится по следующим направлениям: научно-популярное, историческое, географическое, политическое, искусство, спорт, армия, дружина - все занятия проводят и организуют члены группы Потоцкого. Здесь еще одно направление: телепатия - лекции и семинарские занятия, а так же занятия практические ведет Петрова.

                - Что-о-о? - У Иоанны вытянулось лицо. В комнате все смеялись. Она подскочила к Саше, пытаясь вырвать листок, но Саша быстро встал и поднял его вверх. Тут уж дотянуться было невозможно! И Иоанна, пританцовывая около Саши, требовала:

                - Вычеркни сейчас же! Вычеркни сейчас же эти глупости!

                Юрка смеялся. Он был ужасно доволен. Доволен тем, что ему удалось отвлечь Иоанну, потому что только она могла сейчас, вот так сразу, оценить какую титаническую ношу он собрался взвалить на свои плечи, а к Совету Командиров он что-нибудь придумает еще.

                - Юра, это действительно стоящее дело, - Саша оторвал последнюю строчку и протянул Иоанне, - на, держи на память. - И никто из них не знал, что эта бумажка будет долго ею хранима вместе с другими, такими же, исписанными бегущим Юркиным почерком. - И запиши: материалы по "Астре" на Совет Командиров.

                - Ну я пошел, - сказал Юра. На пороге он оглянулся, посмотрел Иоанне в глаза: "Я приду. Не уходи без меня". Она кивнула, и он исчез, улыбаясь.

                Пришла Сима.

                - Здравствуйте, ребята! - Она потирала руки. - Перчатки забыла, руки замерзли.

                Сима подошла к Иоанне

                - Я сегодня занимаю нашу коморку, - речь шла о самой последней и самой маленькой комнате штаба, - ко мне будут приходить мои подопечные, следи, чтобы не заходили, пока я с кем-то разговариваю. А я постараюсь, чтобы они тут у тебя не засиживались.

                Она взяла несколько листков бумаги и, уже подходя к внутренней двери, спросила:

                - А что это Потоцкий такой радостный побежал? - Она подозрительно глядела на Иоанну.

                - Он "Астру" изобрел, - ответила та без особого пафоса, она уже поняла то, что хотел скрыть он нее Юра.

                - Какую еще астру? Он что, в оранжерею на полставки устроился?

                Иоанна пожала плечами.

                - Говорит, изобрел. Может, и в оранжерее.

                Сима снова подозрительно глянула на Иоанну.

                - Никогда не пойму, шутишь ты или говоришь серьезно.

                Но тут кто-то к Симе пришел, и Сима так и не выяснила, что там изобрел Юра.

                Начали собираться ребята на рейд. Вся Юркина группа, не было только его самого, но Иоанна поняла, что он присоединится к ним на платформе. Значит он специально поставил свою группу в рейд, когда она дежурит, чтобы не брать ее на электричку. Нельзя было сердиться на Юру, он думал о ней, но она решила, что отругает его, чтобы следующий раз не выделял ее. Юра! Он выносит ее на руках из ее ада. Неужели это ему удастся? Но тогда он не человек - бог!

                - Ты о чем задумалась, Ивушка? - Саша стоял над ней и пытался заглянуть ей в глаза, но ему трудно было это сделать, и он сел напротив.

                - О Юре я думаю, Саша.

                - Вот те раз! Ох и сердцеед этот Потоцкий! Не успел уйти, а по нему уже тоскуют.

                - Смеешься! А он провел меня сегодня дважды. Ладно, на Совете Командиров разберемся! - И не понятно было ни то она гордится Юрой, ни то на него сердится.

                - Не завидую Юрке, - усмехнулся Воронин.

                Алеша молчал, но улыбался. Иоанна услышала, как Костя Гаубицын, наклонившись, прошептал ему на ухо:

                - А чего она на Юрку взъелась? Пусть скажет спасибо, что он ее из милости взял в свою группу. Ее вообще в отряд не хотели брать. Сам слышал, как Геворкян был против.

                Алеша перестал улыбаться, но не успел ничего предпринять, как Иоанна оказалась рядом. Глаза ее сверкали как два изумруда, а губы вздрагивали от обиды.

                - Из милости, говоришь?! Это чьи же слова ты, Костик, повторяешь? А? - Она наступала на него, а он отступал.

                - Я сам слышал. Я зашел, а там все орали.

                - Врешь! Здесь никого не было! Я в тот день дежурил. - Спокойно сказал Воронин.

                - Стой? Чего пятишься как каракатица? Отвечай, когда спрашивают! Чьи слова повторяешь? - Иоанна была грозна как богиня.

                - Вот ведьма! - Костя оглянулся, ища защиты, но все стояли молча вокруг них и были строги и серьезны.

                - Я сам слышал, как Максим спрашивал у Симы, как она думает, почему Роберт был против Петровой, а Сима ему сказала, что это потому, что еще кое-кто был против.

                - Сплетник! - Презрительно сказал Коля Звягинцев.

                Никто не заметил, как вошел Максим, но последние слова он слышал. И теперь, раздвинув ребят своими могучими плечами, он схватил Костю за грудки. Но Иоанна одну за другой сняла его руки с Костиной рубашки и встала между ними.

                - Оставь его Максим! Мне показалось, что я в ком-то ошиблась. А это всего-навсего продукт его мозговой деятельности. Ты, Костя, следующий раз хорошо думай прежде, чем что-то сказать. И помни, я слышу, как собака. - Она отошла и снова села на место дежурного.

                - Да что вы, ребята? Я же не хотел ничего плохого! Я только подумал, что это она к Юре придирается?

                Все переглянулись и рассмеялись, а Алеша сказал:

                - Тебе уже сказали, меньше говори, а больше думай!

                - Не все же такие умные, как ты! - огрызнулся Костя.

                - Но думать никому не вредно, - ответил за Алешу Коля Звягинцев. Он подошел к Иоанне:

                - Сима здесь?

                - Да, Коля. Но она занята.

                - Ива, скажи, чтобы подождала меня. Мне нужно с ней поговорить. Скажешь?

                - Ну конечно скажу, Коленька. - Иоанне нравился этот веселый здоровый парень. Он этим летом вернулся из армии и снова пришел в отряд, в который вступил будучи еще школьником. Он был широкоплеч и удал. Жил он с матерью, крохотной старушкой, которая молилась на своего сына, великана, а он носил ее на руках, выполняя дома всю мужицкую и женскую работу.

                - Ну, мужики, пора, - сказал Саша Пчелкин. - Ива, запиши: в рейд идет группа Потоцкого, десять человек, старший Пчелкин.

                Иоанна посчитала. Ребят вместе с Сашей было двенадцать.

                - А вас двенадцать! - Возразила она Саше.

                - Я же сказал: только группа  Потоцкого. Викторов и его ребята остаются в штабе. Максим, придут еще ребята - пройдитесь по городу. - Саша внимательно посмотрел на Максима и покачал головой. Максим сегодня ему не нравился. Он был мрачен и тих, а это на него было совсем не похоже и не предвещало ничего хорошего.

                - Хорошо, Саша, ты не волнуйся. Все сделаем. - Максим проводил ребят, вернулся и тоже сел напротив Иоанны.

                - Максим, я хочу попросить у тебя аудиенции. Так, примерно, на часик. Сможешь уделить мне часик?

                Он хитро улыбается. Он знает, о чем Иоанна хочет с ним говорить.

                - А на какую тему будет разговор? Ты скажи, чтобы я сумел подготовиться. Он тянул время, зная, что нелегко говорить с ней о клубе молодых рабочих.

                - Нет, Максим, я буду говорить на другую тему. Скажи, ты ведешь дневник?

                - Нет. - он облегченно вздохнул, - не хватает на это времени.

                - Ну что ж, надеюсь, ты помнишь первые годы существования отряда. Вот об этом ты мне и расскажешь. Так что готовься.

                - Что, книгу задумала писать? - спросил он с явным любопытством.

                - Нет. Будем историю отряда создавать.

                - Теперь, когда от отряда почти ничего не осталось, все ударились в писанину.

                Это было сказано с неподдельной горечью и болью человека, для которого то, о чем он говорит, бесконечно дорого, и даже частица его самого.

                - Ты немного не прав. Отряду нужна история. Нужно, чтобы молодежь знала, кто начинал, и как им было трудно.

                - Ну уж конечно! На танцах дежурит двадцать два оперативника, а у них под носом в туалете избивают парня, и никто не знает, кто это сделал и за что. Ведь не мы хозяева на вечерах! Уж лучше бы эти двадцать два человека билеты купили Так хоть клубу была бы какая-то польза. А ведь в эту субботу дежурил цвет нашего отряда!

                - Тут, может быть, я с тобой и согласна, хоть ты и ушел от ответа. Но почему ты об этом не сказал на собрании?

                - А зачем об этом говорить на собрании? - Максим обреченно махнул рукой.

                - Вот тут я тебя не понимаю. - Она в самом деле не понимала его позицию, ведь Максим не боялся говорить правду.

                - А что тут непонятного? Успокоились все. И ты тоже. За все хватаешься, и ничего не

 доводишь до конца.

                - Ох, Максим! Я, конечно, понимаю из-за чего ты так мрачно настроен. Но злишься зря. Наша сила все-таки не в кулаках. В следующую субботу я пойду на танцы, но мне себя упрекнуть не в чем. Все, что зависело от меня, я сделала. Так что не нужно меня накрывать крылом своей черной меланхолии. Тебя послушать, так можно подумать, что если нельзя драться, то и делать нечего. И потом, я думаю, что держать в страхе - это не значит победить.

                - Нудная ты! Кого хочешь достанешь своими проповедями!

                Он встал со стула и пересел подальше от Иоанны на диван. И тут в штаб сначала заглянул, потом неуверенно вошел живописный тип богемного вида.

                - Вы к Сильченковой?

                Он кивнул. Она прошла к Симе, та уже заканчивала разговор с первым своим подопечным.

                - Сима, там к тебе еще пришли, - шепнула Иоанна ей на ухо.

                - Хорошо, я сейчас. Спасибо, Ива.

                Иоанна вернулась на свой пост. Пока она минуту отсутствовала, пришло еще несколько человек, ребят и девушек, и Гаубицин вернулся. Они сидели и тихо переговаривались, не желая посвящать в свои дела постороннего человека. Вышла Сима. Проводила своего собеседника, перекинулась парой слов с ребятами, чтобы отвлечься от одного разговора и настроиться на другой, забрала своего свободного художника и скрылась с ним в глубине штаба. За это время подошли еще ребята, и Максим начал готовить группу к выходу.

                - Максим, посмотрите сегодня внимательно около вечерних школ, - попросила Иоанна, - мне Смирнова говорила, что в последнее время там появляются не наши ребята и шалят. - И, обращаясь к девушкам, - Девчонки, вы пойдете?

                - Конечно! - Ответил за них Димка, мы их возьмем для смягчения нравов, да Эля?

                Эля шутливо отмахнулась от него и пересела к Лии Матюхиной.

                - Хорошо, значит пишу: рейд по городу с 21 до 22 часов, старшим идет Викторов.

                Ребята ушли. Иоанна снова решила заняться своими делами. Ей нужно было из своих подопечных выбрать самых неблагополучных, кем нужно было заняться в первую очередь. Она с головой ушла в свои бесконечные списки, снова и снова перебирая одну фамилию за другой, иногда вычеркивала, при этом удовлетворенно улыбаясь, но таких было еще так мало, чаще что-то выписывала на другой половине листочка, куда она записала неотложные дела. Она даже не заметила как в штаб снова вошел Юра, снял пальто, подошел к столу и, как другие, сел напротив нее. Она подняла голову.

                - Юра. А почему ты не пошел со своими ребятами?

                - Ты ведь осталась. Чтобы не подумала, что я специально устроил так, чтобы тебя не брать. Случайно это получилось.

                - А ведь я так и подумала.

                - Знаю. Поэтому и остался. Кто еще в штабе?

                - Сима. А вот опять к ней пришли.

                - Я сейчас ей скажу. А потом поработаю здесь, за Сашиным столом, если не возражаешь.

                Она посмотрела на него с укором. А он, улыбнувшись, скрылся за дверью, ведущей в другие комнаты штаба. Иоанна, проводив Юру долгим взглядом, оглядела невзрачного мужчинку, который пришел к Симе на беседу. Да. Симе не позавидуешь. Она взяла на себя трудную задачу перевоспитывать алкоголиков. Угрюмые они все-таки люди. Юра вернулся, сказал типу, чтобы он подождал. Сел за Сашин стол, достал свою бумажку и снова начал что-то записывать, временами задумываясь и поглядывая на Иоанну. Она тоже работала. Вышла Сима и снова удалилась. Тихо было в штабе. Но вот распахнулась дверь, и влетел разъяренный Валера Ким и бросился прямо к столу, где сидела Иоанна. Юра встал и закрыл за ним дверь.

                - Все! С меня довольно! Больше я туда не пойду! - Валера был шефом, которого Иоанна определила к одному из своих шатающихся молодых рабочих. Человек исключительно добросовестный, Валера был просто взбешен. Иоанна встала, вышла из-за стола, подвинула стул, подсела к Валере, взяла его за руку и, настойчиво глядя ему в глаза, сказала:

                - Успокойся, пожалуйста. В чем дело?

                Валеру словно холодной водой окатили, он мгновенно успокоился, отнял у Иоанны свою руку, посмотрел на Юру, который тоже подсел к ним.

                - Извините меня, ребята. Но ты пойми, Иоанна, я  - человек слова и дела, и опекаю этого твоего Медведева как положено: и на работе, и в свободное время, и домой к нему хожу раз в неделю. Отец у него дурак. Заявил мне сегодня, что я не к Олегу хожу, а к его матери. Я же женатый человек. И все это при Олеге, представляете! Ну я психанул, конечно, хотя прямо вам говорю, сочувствую этой женщине. Сколько она натерпелась за свою жизнь от этого мерзавца! Потому и сын такой, что отец примером служит! Не могу! Что хотите со мной делайте, сердца у меня на все это не хватает.

                - Ну-ну, Валера, ты же мужчина, - сказал Юра, а сам задумчиво посмотрел на Иоанну, как бы спрашивая: " Ну что ты скажешь?" Она думала, глядя ему в глаза. Когда они были вместе, каждый из них был вдвое сильнее и умнее. Она встала.

                - Да. Галина хорошая женщина. И бросать ее сейчас было бы настоящим предательством. Ты же не предатель, Валера?

                - Конечно нет, - он сделал возмущенный жест, - но я себе не представляю, как я могу войти в этот дом после сегодняшнего скандала, - сказал он упавшим голосом.

                Иоанна медленно ходила по комнате, потом как будто случайно подошла к вешалке, дотронулась до пальто, оглянулась на парней и сказала:

                - Юра, подежурь тут за меня, - и, быстро одевшись, позвала, - идем, Валера, сейчас мы все уладим.

                Она хорошо знала эту семью и знала, как можно повлиять на так называемого главу семейства. В дверях она остановилась и, хлопнув себя по лбу ладошкой, произнесла:

                - Да, Юра, чуть совсем не забыла, передай Симе, что Коля Звягинцев просил его подождать, у него к ней дело какое-то есть. - И, очаровательно улыбнувшись, попросила. - Юрочка, ты ведь не забудешь. У тебя же не девичья память.

                Он улыбнулся и кивнул. Она поблагодарила его взглядом и быстро вышла из штаба вместе с Валерой. А Юра сел на место Иоанны, полистал журнал дежурств, и тут его взгляд упал на листок, где Иоанна делала для себя пометки. Там было написано:

                "1. Фоменков Анатолий. 1939. Дрался, дебоширил, скандалил на улицах. Неудовлетворенность условиями жизни - маска. Потребитель. Низкоквалифицированный рабочий. Как паразит активный.

                  2. Трифонов Геннадий. 1947. Хулиган, наглый, развязный. Делаю то, что хочу, никто меня не исправит. Считает свое поведение геройством. Пьет.

                  3. Шугае. 1940. Хам в семье. Разведен, но издевается над семьей до сих пор. Нет моральных обязанностей.

                  4. Дриго Майя.1936. Есть ребенок. Женщина без правил. Все время выносит спирт. Пьет со своими приятелями. Соседи не могут с ней жить.

                  5. Вера Калиткина. 1946. Беда!"

                Юра перевернул листок на другую сторону и прочитал:

                "1. Клуб молодых рабочих.

                  2. Молодежное кафе.

                  3. Пройти по домам с Антониной Ивановной для детской комнаты милиции.

                  4. ЩРМ, прогулы. Проверить учет по цехам.

                  5. Социометрия молодых рабочих.

                  6. Помочь Потоцкому."

                Юра провел ладонью по лицу. Да откуда же в ней эта сила, подумал он.

                Вошел Максим.

                - О чем задумался, детина? и Спросил он и сел на стул, на котором уже сидел сегодня. Юра молча протянул ему листок, который еще держал в руках. Максим прочел. В сердцах бросил его на стол, вскочил и начал ходить по комнате.

                - А я ей сегодня сказал, что она ни одного дела до конца не доводит!

                - Сказал все-таки! А я думал, что не рискнешь, - Юра смотрел на Максима, чуть насмешливо улыбаясь.

                - Ты хорошо обо мне думал, - Максим продолжал ходить, - а она, видишь, копает там, где другие давно ходить боятся.

                - Обиделась? - Юре хотелось знать, как Иоанна отреагировала на выпад Максима.

                - Да нет. Дураком обозвала, - Юра сделал при этих словах изумленное лицо, - да ты не пугайся, в завуалированной форме. Но я понял!

                -Успокойся, Максим. Ты итак последнее время сильно взвинчен. Как бы беды не было.

                Максим махнул рукой, а Юра спросил:

                - Как по городу прошли?

                - Все в порядке, - ответил Максим. - Сегодня тихо. Ребят я отпустил.

                - Хорошо. И сам иди домой, - ласково сказал Юра, делая пометки в журнале дежурств.

                - Нет. Побуду немного здесь. Злой я совсем стал, - сказал Максим, удивляясь сам себе. - Боюсь с Татьяной поссориться.

                - Смотри, Викторов. Сорвешься - не будет пощады. Ты не девица, должен уметь владеть собой. - Юра говорил строго, но не сердито.

                Максим сел на диван и спрятал лицо в ладонях. Юра его не трогал. Он понимал, что Викторову нужно самому справиться с тем хаосом, который царит в его душе после суда, когда судья в частной беседе, выразив ему свое восхищение, строго сказал, что Максим не прав и при повторном случае может быть наказан.

                Пришли ребята, которые пошли с Пчелкиным в рейд по электричкам. Сегодня и там было все спокойно. Пчелкин, увидев Юру на месте Иоанны, спросил:

                - Где Петрова?

                - Утрясает какой-то скандал, - ответил Юра.

                - Тогда ты запиши: рейд прошел благополучно, задержанных нет, происшествий нет.

                - Ну и хорошо. Меня хоть и грызла совесть, но зато я поработал и теперь имею полную ясность в вопросе с "Астрой". В следующую среду будем утверждать, - отозвался Юра.

                - Юра, а Сима еще здесь? - спросил Звягинцев.

                - Здесь, здесь. Пока еще занята. - Юра собирал свои бумаги, с улыбкой поглядывая на Колю, который в нетерпении ходил по комнате.

                Ребята потихоньку начали расходиться.

                - Юра, ты здесь остаешься? - спросил Володя.

                Юра кивнул.

                - Я тогда пошел. - Володя направился к двери и, пропустив вперед нескольких ребят, аккуратно закрыл ее за собой.

                Штаб снова опустел. Через несколько минут вышла Сима, выпроводила последнего своего подопечного и подошла к Максиму.

                - Ты чего домой не идешь?

                - Как видишь, жду. Правда, сам не знаю чего, - ответил Максим.

                - Иди, Викторов, домой, что-то на сердце у меня не ладно, - озабоченно проговорила Сима, коснувшись рукой его плеча.

                - Что это вы с Юркой как вороны весь вечер каркаете? - взорвался он, вскочил и снова начал мерить комнату шагами.

                Сима вопросительно посмотрела на Юру, он пожал плечами. Тогда она повернулась к Звягинцеву.

                - Коля, а ты чего здесь сидишь?

                - Тебя жду, - ласково и открыто улыбнулся Коля и поднялся ей навстречу.

                - А зачем я тебе вдруг понадобилась? - удивилась Сима, невольно любуясь его простым и приветливым лицом.

                - Да это личное. Давай я тебе по дороге расскажу. - Он помог Симе одеть пальто, и они ушли.

                Прошло еще несколько минут. Максим продолжал бегать по комнате, а Юра задумчиво смотрел в темный провал окна. Наконец, он встрепенулся, что-то записал в журнале и аккуратно положил его на край стола дежурного. Встал, подошел к вешалке и начал одеваться. Когда он одел фуражку, по лестнице процокали каблучки, и в штаб вбежала Иоанна.

                - В фуражке, да? Пользуешься случаем, что меня здесь нет! - Сказала она весело, и видно было, что у нее все в порядке.

                - А ты тоже хороша! " Посиди минуточку, я сейчас приду!" - Юра попытался ее передразнить. - А сама, наверное, больше часа отсутствовала.

                - Ах, Юрочка, прости пожалуйста! Но ты, я думаю, не зря время потерял? - сказала она, ласково глядя ему в глаза.

                - Да не зря, - серьезно ответил он и протянул ей листок бумаги, который она забыла на столе. Она взяла, глянула и даже покраснела, потом умоляюще посмотрела на Юру.

                - Ничего, - Юра дружески улыбнулся ей. - Я полагаю, мы квиты. Два-два. На Совете Командиров разойдемся мирно. А теперь идем Максима проводим.

                Она посмотрела на грустного Максима, который сидел, опустив плечи. Иоанна подошла к нему, взяла двумя руками его голову, подняла к себе его лицо и, посмотрев ему в глаза  сурово и строго, сказала:

                - Максим, когда человеку очень плохо, он старается это скрыть. Мне кажется, что ты играешь на публику. Ты же выше этого. Возьми себя в руки.

                - Потоцкий, забери ее от меня! Она мне душу вынет. Правильно Гаубицин про нее сказал: ведьма!

                - Ладно. Идемте. - Почему-то печально ответил Юра.

                Он выключил везде свет и закрыл дверь. Потом они все трое пошли в сторону, где живет Максим. И надо же было такому случиться! Выйди они раньше или чуть позже, все бы обошлось. Но они шли, а им навстречу двигалось существо. Нетвердой походкой оно перемещалось от одного освещенного окна к другому, стучало, а когда перепуганные жильцы выглядывали, показывало язык. Не такие были у Иоанны спутники, чтобы пройти мимо. Они взяли игруна под белы руки и повели в сторону милиции. Иоанна с удивлением обнаружила, что этот тип не из ее армии молодых рабочих. Мужичку было лет тридцать пять. Ей было непонятно, почему человек позволил себе перейти черту, за которой его уже трудно принять за человека. Она так задумалась, что оступилась в темноте и подвернула ногу. Она вскрикнула от боль и упала бы, если бы Юра не оказался рядом. Он подвел ее к заборчику, она присела на острый штакетник. Юра наклонился, ощупал ее ногу, убедившись, что сустав на месте, достал платок, чтобы хоть как-то зафиксировать на глазах распухающую ногу. Пьяный тоже подошел.

                - Я так этой дамочке понравился, что она бежала за мной, пока ногу не поломала. Мерси, мадам!

                - Да уведи ты его, Максим, ради бога! - В сердцах сказал Юра.

                До милиции оставалось пятьдесят шагов. Максим уволок бормочущего субъекта. А Юра, втиснув ее распухшую ногу в туфлю, повел ее домой. Она не стонала, но каждый ее шаг он измерил болью своего сердца. Он довел ее до комнаты.

                Нина сидела на кровати и вязала. Она сразу бросила свое рукоделие.

                - Нина, уложи ее скорее в постель. Я сейчас принесу бинт и сам перевяжу ей ногу.

                Как только Иоанна оказалась в постели, он снова вошел, словно за дверью ждал этого момента. Взял стул, поставил его около кровати, сел и, ласково посмотрев в черные от боли ее глаза, сказал спокойно:

                - Давай сюда ногу.

                Иоанна выпростала ногу из-под одеяла. Он положил ее ногу к себе на колени, еще раз прощупал и туго перевязал бинтом. Завтра сделаешь рентген. А сейчас, Нина, положи ей грелку с холодной водой. И потом несколько раз поменяй, чтобы все время была холодная.

                - Хорошо, Юра, не беспокойся. Я все сделаю, - ответила Нина и вышла из комнаты с грелкой в руках. Он встал. Дотронулся рукой до щеки Иоанны, низко наклонился и, касаясь губами уха, прошептал:

                - Держись, малыш, все будет хорошо, - резко выпрямился как будто от удара электрического тока и, не оглядываясь, вышел из комнаты.

                - А где Юра? - Удивленно спросила вошедшая в комнату Нина.

                В глазах Иоанны стояли слезы. Юра, ее боль и радость, она знала, что он не уснет сегодня.

                - Ты чего плачешь, а? - Строго спросила Нина.

                - Мне больно, Нина.

                Нина внимательно глянула на нее и с сомнением покачала головой. Она знала, что Иоанне больно, но понимала и другое: не от боли плачет эта девочка.

 

20

                Иоанна уснула только под утро. Нина несколько раз вставала ночью, чтобы сменить воду в грелке. Однако, утром обе проснулись вовремя. Иоанна встала, нога еще сильно болела, но опухоль спала. Одевшись и с сожалением отказавшись от туфель на высоком каблуке, Иоанна поковыляла в столовую. Когда она поставила свой завтрак на поднос, он буквально уплыл у нее из рук. Она испуганно оглянулась и увидела широкое улыбающееся лицо Феликса.

                - Доброе утро, Ива! Следуй за мной.

                И она, сильно прихрамывая, подошла к столу, где сидел Димка. Приветливо кивнув ему, она поздоровалась.

                - Здравствуй, здравствуй, - улыбаясь, ответил  тот, - вчера в девять часов вечера ты еще не хромала.

                - Это произошло гораздо позже, - трагическим шепотом призналась Иоанна.

                - Вот-вот. Будешь бегать за Потоцким не только ногу, но и голову сломаешь, - без особого ехидства, скорее назидательно, изрек Дима.

                - Феликс, уйми этого моралиста, пожалуйста, - беззлобно возмутилась она.

                - Ухожу, ухожу, - смеясь и стоя допивая чай, Димка покидал поле боя.

                - Феликс, у меня к тебе дело, - она подняла на Ферсмана свои большие, ставшие сразу серьезными глаза.

                Феликс улыбался. Он всегда с великим недоумением смотрел на Петрову. Парадоксальность ее интриговала его несказанно. Если бы его спросили, как он к ней относится, Феликс бы затруднился дать ответ. То, что хорошо, это ясно. Но не было в этом хорошо однозначности. Пока он смотрел на нее издалека, то он просто видел в ней красивую женщину и невольно любовался ею. Но стоило ей заговорить, и внешность ее уже не имела никакого значения, увлекала игра ее мыслей, и каждая беседа превращалась в какой-то увлекательный психологический спектакль. В ее уме сочеталась холодная критичность, умение рассчитать на несколько шагов вперед, проницательность, безудержная фантазия, детская наивность и способность воспринимать информацию, словно она вообще ничего не знала. Но если ей нужно было что-то доказать, она приводила порой такие аргументы, что даже он, всеми признанный авторитет, удивлялся ее эрудиции. Под ее ногами крошился и рушился обывательский стереотип, что красивая женщина не может быть умной, а умная красивой. Но самым удивительным все-таки была ее непредсказуемость в мыслях и поступках.

                - Хорошо. У меня есть несколько минут. Давай поговорим. - Ответил он после небольшой паузы.

                - Времени ты мне дал не много, да и я тороплюсь, поэтому без предисловий. Хочу попросить тебя, Феликс, помочь мне разработать анкету для составления социограмм молодых рабочих у нас на предприятии.

                Он уже не улыбался. Он даже мысленно отшатнулся. Он с удовольствием занимался в лаборатории социологических исследований, которую вел московский профессор, один из еще немногих специалистов в нашей стране. С Петровой там он не встречался, но говорила она о том, что профессор излагал как великое откровение, как о вещах обыденных. И смотрела на него своими зелеными глазами так наивно и преданно, словно просила подать ей стакан чая, стоящий на его конце стола.

                - "Кесарю кесарево, а богу богово". Я правильно тебя понял?

                Она, склонив голову, внимательно смотрела ему в глаза, и у Феликса было такое ощущение, что она следит за ходом его мыслей.

                - Ты мне ничего не обещаешь, но и не отказываешься. А это уже кое-что! Я надеюсь, мы продолжим наш разговор в среду на Совете Командиров.

                - Это ультиматум? - Он снова улыбнулся.

                - Нет. Это просьба. Мне кажется, что и тебе и Роберту на следующий совет следует прийти. Это называется - предчувствие.

                - Это все? Или есть еще другие указания? - В интонации, которой он задал эти вопросы, прозвучала некоторая доля высокомерия, чему он сам удивился. Ему приходилось защищаться! Иоанна навязывала ему не только поступки, но и ритм жизни на ближайшую неделю. А это, сколько он себя помнит, никто не позволял по отношению к нему даже в детстве. Но Иоанна при всей ее чувствительности не отреагировала на вызов и ответила так, словно не слышала его тона.

                Пожалуй все. Но Роберта пригласи сам, думаю, что всем остальным будет не до этого.         

                Он удивленно смотрел на нее.

                - Предчувствие у меня нехорошее, Феликс. Не смейся надо мной. Отнесись серьезно к моим просьбам. До  свидания!

                Она встала из-за стола и пошла к раздевалке, а он смотрел ей вслед, удивляясь тому, что даже хромала она красиво.

                Иоанна после столовой пошла в поликлинику. Она знала, что Юра все равно заставит ее сделать это. Ни трещин, ни перелома не обнаружили - это обнадеживало. Получив инструкции по лечению, Иоанна отправилась на работу. От больничного она отказалась.

                Она зашла в инженерную комнату, когда там никого не было, и ей не пришлось объяснять свою хромоту. Постепенно все собрались. После обычных приветствий, каждый углубился в свои дела. Сегодня у всех была работа, и в комнате царило редкое молчание. У Иоанны была статья, которую срочно нужно было перевести, и она углубилась в чтение. Научный текст - не художественный, переводить нужно точно, домысливание может привести к искажению самой идеи статьи. Она вся ушла в эту работу. Наконец, она постигла идею статьи. Хорошая статья, Борис Иванович обрадуется!

                "Инна!" - Она вздрогнула и быстро оглянулась. В дверях стоял Юра, Он молча смотрел на нее, а в глазах его была тревога. Она встала и, прихрамывая, пошла к двери, а он отступил в коридор.

                - Что случилось? - Спросила она, притрагиваясь к его руке чуть выше локтя.

                - Как нога? - Ответил он вопросом на вопрос. И Иоанна поняла, что пока она не отчитается, он ничего ей не скажет.

                - Все в порядке. Жить буду. Просто связки растянула. Ты вчера все сделал правильно. Спасибо. Теперь выздоровление - вопрос времени.

                На секунду его лицо озарилось, но сразу снова стало озабоченным.

                - Максим вчера избил того пьяного.

                Короткой фразой без всякой подготовки он выдал ей всю информацию. Иоанна отшатнулась от его новости и прижалась спиной к стене коридора.

                - Из-за меня, да?

                - Да нет. Он обозвал как-то Максима, а тот его наказал. Только теперь неизвестно: его или себя. - В его голосе звучала печаль.

                - Что же теперь будет?

                Они смотрели друг другу в глаза, ища решения во взгляде другого.

                - Я думаю, - с трудом выговаривая слова, ответил Юра, - будет товарищеский суд на Совете Командиров.

                - Позвони Феликсу. И напомни, чтобы за этой новостью он не забыл о первой моей просьбе. А я поговорю с Татьяной.

                Юра с благодарностью смотрел на Иоанну. Сейчас ему труднее всего было встретиться с Татьяной, и та все поняла. Он готов был схватить ее на руки закружить и расцеловать. Но вокруг были люди. Ах, почему он этого не сделал?! Конечно, момент был не тот. Кто думает о других, тот забывает о себе. Но жизнь им снова давала шанс изменить свою судьбу. И они опять его упустили.

                А десять минут спустя, Юра говорил с Феликсом. Это был не телефонный разговор.

                А Иоанна нашла Татьяну.

                - Таня, я считаю, что виноваты мы с Юрой. Я могла подождать, а Юра должен был пойти с Максимом, а потом бы они вмести меня проводили. Но вот так получилось. Юра тоже считает себя виноватым. Он просто не смог сейчас с тобой говорить. Ты на него за это не обижайся Зато он сделает все, чтобы не было шума. А вот с Максимом будет разговор серьезный.

                - Ива, не надо все брать на себя. Максим не ребенок. Виноват он сам.

                - Да. Он виноват. Но он был вчера очень взвинчен, и мы не должны были оставлять его одного.

                Таня сидела, зажав руками голову, и раскачиваясь из стороны в сторону.

                - Сейчас уже не главное, кто виноват. Ума не приложу, что делать?

                - Иди домой и постарайся сделать так, чтобы до среды он никуда не выходил. Никуда! Слышишь? Хоть свяжи его! Но, думаю, до этого дело не дойдет. Он у тебя умный парень. А сорвался потому, что именно это над ним висело. Психологически это понятно. Я думаю, что даже лучше, что так. Могло быть хуже. Никого не пускай в дом. Никого, даже Симу. И ни с кем не говори на эту тему.

                - А как же с работой?

                - Иди и не беспокойся. Попрошу Пчелкина, уладим.

                Таня впервые за весь разговор подняла глаза на Иоанну. В них стояли слезы, но она держалась, не плакала. Она любила Максима больше жизни, понимала его и страдала сейчас его страданием.

                - Ива, ты умница. Я его сейчас же увезу в деревню.

                - Только не забудь, в среду он должен быть на Совете Командиров!

                Татьяна проводила Иоанну к выходу из лаборатории.

                - Спасибо тебе. Я бы тоже сейчас не смогла говорить с Юрой. Мне было бы стыдно. И еще. Я не знаю, понимаешь ли ты, что сейчас для меня сделала...

                - Понимаю. Если бы это тебе сказал Юра, ты не смогла бы убедить Максима, что придумала это сама. И Максим бы не подчинился. Я понимаю, Таня. Иди, и будь спокойна и уверенна.

                - Второй раз ты оказываешь мне неоценимую услугу.

                Иоанна, сделавшая уже несколько шагов от двери, вернулась к ней, взяла за плечи и, глядя в глаза, сказала:

                - Это не правда. Я всего-навсего плачу по своим векселям, - резко повернувшись, пошла по коридору, чуть прихрамывая, но гордо и независимо. А Татьяна, глядя ей вслед, поняла своим мудрым сердцем, как много для Иоанны значит отряд, Максим, Юра и все остальные. И, пожалуй, Татьяна Викторова так и осталась единственным человеком, кто это понял и знал это до конца.

                Иоанна стояла в вестибюле и смотрела в окно на унылый осенний пейзаж. Она ни о чем не думала. Она ждала Юру. Они не договаривались встретиться, но она знала, что он придет, и ждала. Он подошел бесшумно и встал рядом.

                - Феликс передал, что он теперь у тебя в долгу.

                - И ты тоже. Максим уедет сегодня в деревню и будет только в среду вечером на Совете Командиров. Попроси Пчелкина, чтобы он позаботился об отпуске для него и Тани. - Она говорила пустым и бесцветным голосом, не поворачивая головы. Но Юра знал, что так и будет. Он не знал, есть ли для этого научный термин, но понимал, что сделала Иоанна. Она навязала свою волю двоим очень сильным людям, Татьяне и Максиму. И теперь по каким-то неведомым законам в ее организме и мозгу восстанавливается утраченное. Юра привычно удивился, как просто и как правильно она решила удивительно сложную ситуацию. Сейчас он позвонит Пчелкину и Ферсману. Они оба по достоинству оценят такое решение. Но только Феликс поймет все до конца, и, возможно, как и он испытает тот же душевный трепет, который человек испытывает всегда, когда сталкивается с чем-то неведомым или происходящим на грани возможного. Интересно, сама-то она понимает, что творит в такие минуты? По-видимому, нет.

                - Может быть, ты тоже пойдешь сейчас домой. Я иду в милицию, провожу.

                Она повернулась к нему.

                - Что бы я делала без тебя, Юра? - Он стоял, опустив голову. - Но домой я пойти не могу. Иди сам. Желаю удачи.

 

21

                Дни бежали с неимоверной быстротой. В субботу, еще чуть прихрамывая, Иоанна все-таки пошла на танцы. Теперь танцы проводились в клубе. Иоанна появилась там около девяти часов вечера. Танцы были в разгаре. Плясали вполне пристойно, она с удовольствием отметила, что ее кружковцы в центре и задают тон остальным. Кое-где мелькали лица ребят из оперативного отряда. Она прошла в комнату, которую клуб отвел отряду для отдыха дежурных. Там же ребята и раздевались, туда же приглашались для беседы личности, ведущие себя не совсем правильно или совсем не правильно. В комнате этой тоже было много людей и очень шумно. Оказывается, обсуждалась идея - октябрьские праздники встретить в лесу. У Алеши Лазарева какой-то родственник оказался ни то лесником, ни то просто хуторянином, живущим в лесу. Так или иначе, как утверждал Алеша, дом этот на праздники будет свободен, и там можно разместить весь отряд. Эта идея всем понравилась. И в тот момент, когда вошла Иоанна, Наташа Мирная с азартом рисовала Воронину прелести этой поездки, а рядом стоял Юра и, улыбаясь слушал, видно было, что это не оставляет его равнодушным. Сима и Эля уже прикидывали, во что это выльется материально. И выходило, что это очень даже приемлемый вариант: и на природе, и дешево, и все вместе.

                Как только Иоанна вошла, ей сразу обрисовали идею и все подробности, которыми она уже успела обрасти.

                - Ну как? - Гордо спросил Алеша, чувствуя, что изобрел что-то очень хорошее.

                - Прекрасно! - согласилась Иоанна и после небольшой паузы добавила, - Для тех, кто сможет поехать.

                - Что ты этим хочешь сказать? - Ревниво уточнила Сима.

                - Ничего, кроме того, что уже сказала, - небрежно ответила Иоанна и начала расстегивать пальто.

                - Подожди, - чувствовалось, что Симу почему-то реплика задела за живое. - Ты у нас слова в простоте не скажешь! Раз уж изрекла, договаривай. Кто это у нас не сможет поехать

                Иоанна оглянулась через плечо, держась за борта уже расстегнутого пальто. Все ждали, что она ответит Симе. Но она не торопилась. Сняла пальто, снова подошла к ребятам, обвела всех взглядом и ответила вопросом на вопрос:

                - А о тех, у кого маленькие дети, вы подумали? А жены? А мужья? А любимые?

                Первым отреагировал Юра. Усмехнувшись, он вышел из комнаты. Проходя мимо Иоанны, он на секунду дотронулся до ее плеча рукой.

                - Да, сестренка, умеешь ты вылить ушат холодной воды, - отозвался Володя с грустью.

                - Так что ты предлагаешь? - Не отступала Сима. - Разрушить  легко. Ты предложи конструктивное решение проблемы.

                - Я ничего не предлагаю. Ну, если хочешь, можешь повесить в штабе объявление. Кто захочет поехать запишется сам и членов своей семьи. Вывезти одних членов отряда на три дня - это не реально. - Иоанна стояла перед зеркалом и поправляла прическу.

                Ажиотаж поутих. Начали все обсуждать на новой основе. И получалось, что действительно часть ребят совсем не сможет поехать, зато другие поедут с удовольствием, потому что смогут взять с собой жен или мужей. Сима и Иоанна встретились глазами. Не обнаружив торжества во взгляде Иоанны, Сима подошла к ней и тихонько сказала:

                - А ведь ты права.

                Они стояли у окна. Сима еще что-то хотела сказать, но вдруг погас свет. Свет погас сразу во всем клубе. Иоанна выглянула в окно, в соседних домах свет был.

                - Володя! - скомандовала она, забыв, что она хромая, - Быстро бежим к клубному рубильнику!

                Володя нашел ее по голосу и шепнул ей на ухо:

                - Я понял. Но ты останься здесь. Здесь ты нужнее. - И выскочил из комнаты вместе с другими ребятами.

                Несколько минут прошли в томительном ожидании. За дверями комнаты слышны были крики, топот, что-то падало и гремело. Тревожно переговаривались девчонки. Свет загорелся так же неожиданно, как и погас. Эля метнулась к двери. Иоанна с хромой ногой не могла ее догнать, но это сделала Сима.

                - Не ходи туда! Им сейчас не до нас! - Сказала она, встав перед Элей и загораживая собой дверь. Эля оглянулась на Иоанну, по-прежнему стоящую у окна, та отрицательно покачала головой. И эля, опустив голову, вернулась к тому месту, где сидела. Подчинилась. Через минуту дверь открылась, и в комнату влетели, словно их подтолкнули сзади, два подростка, следом вошел Дима. Они попытались выскочить обратно, но Дима загородил собой дверь, точно так же, как минуту назад это сделала Сима. И они, чертыхаясь, прошли вглубь комнаты. Дверь тут же открылась и ребята привели еще троих, потом еще двоих, через несколько минут еще двоих, и, наконец, зашел Юра, а рядом с ним парень, вытирая мокрое лицо платком, на котором растекались красные пятна. Коля пододвинул к нему стул, парень сел, запрокинул голову и приложил платок к носу. Сима вышла вызывать скорую помощь.

                Юра устроился за столом, достал из кармана пиджака ручку и сложенный вчетверо лист бумаги. Он приступил к разговору с задержанными. Постепенно начала вырисовываться картина происшествия. Двое были из соседнего поселка, они приехали специально, чтобы устроить драку. В зале было еще много ребят из соседних поселков. Этих двоих задержали в тот момент, когда они с кастетами напали на парня, у которого из носа все еще текла кровь. И когда казалось, что драка охватит весь зал, вдруг погас свет. Оперативники схватили только тех, кого успели заметить.

                В комнату вошел врач скорой помощи. И следом за ним Воронин и Лазарев привели Самарина. Женька быстро оглядел комнату, увидал Иоанну и направился к ней.

                - Стой! - Алеша придержал его за локоть. Женька резко отвел руку.

                - Я же не драпаю! Мне с человеком поговорить надо.

                - Алеша, отпусти его, - попросила Иоанна.

                Женька быстро подошел и отвел Иоанну в самый дальний угол. В комнате стояла такая суматоха, что на них никто не обращал внимания.

                - Ива, у меня нож.

                Иоанна вскинула на него глаза, в них были боль и разочарование.

                - Давай сюда, немедленно, - властно сказала она.

                Женька оглянулся и быстро сунул в руку Иоанны финку. Иоанна так же быстро нагнулась, вложила нож в сапог и снова отошла к окну. Повернувшись ко всем спиной, она несколько минут всматривалась в темноту. Она думала о том, что, если сейчас на Женьку оформят протокол по всей форме, она еще не знала, что он натворил, но холодного оружия было достаточно, чтобы передать дело в суд, пересмотреть его дело и отправить парня в колонию. И вдруг она принимает решение, лишенное всякого здравого смысла, но продиктованное каким-то неумолимым внутренним голосом.

                Сначала она подошла к Алеше.

                - А что, собственно, Женька натворил? - Спросила она тихо, чтобы никто не услышал их разговора.

                - Я еще не знаю, он бегал от нас по всему клубу. Мне кажется, что свет выключил именно он. Он клуб знает лучше других, да и заметили мы его, когда включили рубильник, - ответил Алеша тихим шепотом, склонившись к самому уху Иоанны.

                - Ладно. Попробую Юру уговорить, чтобы отпустил меня с ним.

                Лазарев посмотрел на Иоанну как на сумасшедшую, но ничего не сказал, только пожал плечами.. А она подошла к Юре, наклонилась и что-то зашептала ему на ухо. Он слегка отстранился, подумал минуту, глядя на парня, с которым в этот момент беседовал, а Иоанна, выпрямившись, терпеливо ждала его решения. Юра медленно и задумчиво перевел взгляд на нее и сказал:

                - Возьми с собой кого-нибудь.

                - Нет. Ребята вам здесь нужны. А мне достаточно, что за мной стоит целый отряд. - Громко ответила она и взяла пальто, висевшее на спинке стула, подошла с ним к Женьке и бросила ему:

                - Помоги!

                Тот, ничего не понимая, дрожащими руками подхватил пальто и помог ей одеться. Она взяла шляпу и медленно подошла к зеркалу. Она еще не все решила до конца, поэтому не торопилась. Еще минуту стояла, глядя на свое отражение в зеркале, потом резко повернулась и скомандовала:

                - Самарин, пойдешь со мной! - и направилась к выходу из комнаты, у самой двери она оглянулась, но не для того, чтобы убедиться идет за ней Женька или нет. Она услышала душой, что ее зовет Юра. "Инна, я волнуюсь за тебя!" - прочла она в его глазах. " Не бойся!" - как обычно улыбнулась она в ответ. "А как же твои предчувствия?" Она опустила глаза и снова прислушалась к себе, на душе не было спокойно, но она уверенно посмотрела Юре в глаза. "Не думаю, что это то самое", - услышал он в ответ. Дверь открылась и закрылась, выпустив ее и Женьку, для которого эта комната могла стать капканом, который не только лишил бы его свободы, но и развернул бы его жизнь совсем в другую сторону.

                Иоанна подождала в раздевалке, пока Женька оденется, и они вышли на улицу. Долго шли молча, потом она спросила:

                - А зачем ты это сделал?

                - Что сделал? - не понял он.

                - Ну, свет зачем выключил, спрашиваю? - терпеливо повторила Иоанна свой вопрос, мысленно сожалея о том, что не со всеми можно разговаривать так, как с Юрой. Женька остановился от удивления.

                - А ты откуда знаешь, что это я выключил свет?

                - Я не знаю. Я только предполагаю, но объяснения для этого поступка не нахожу.

                - Я не хотел, чтобы была драка. Я знал, что они все с ножами и кастетами. И когда я понял, что сейчас начнется, то решил выключить свет.

                - А почему не сказал мне или нашим ребятам?

                - Этого я не мог сделать. Меня бы прибили в первую очередь. И потом, я же не ваш, я ихний. - Сказал он с горечью.

                - Это зависит от тебя: с кем ты, - спокойно ответила Иоанна.

                - Нет. Это жизнь за меня определила.

                - Не надо сетовать на жизнь, если сам не умеешь ее как следует устроить!

                Женька не ответил. Они еще немного прошли молча, а потом он спросил:

                - А куда ты меня ведешь?

                Она удивленно посмотрела на него и усмехнулась, подумав: "Это же не Юра!" И ответила:

                - Домой.

                - Как домой? - спросил он растерянно.

                - А вот так, домой. Кстати, вон твой дом, не узнаешь? Вместо того, чтобы тебе девушек провожать, тебя девушки провожают!

                Он хотел что-то сказать, но голос ему отказал. Он судорожно вздохнул, и Иоанна услышала усилием воли подавленный всхлип.

                Остаток пути прошли молча. Иоанна думала о том, как трудно сейчас ребятам в клубе, что через несколько минут закончатся танцы, нужно проследить, чтобы все свои мирно разошлись, а чужие уехали, и еще задержанных придется сдать в милицию, конечно, не всех, но зачинщиков обязательно. Задумавшись, она перестала следить за Женькой и его настроением. Она, в какой-то степени, даже специально отвлеклась, чтобы дать ему успокоиться. И тут жизнь преподала ей хороший урок. Она навсегда поняла, что нельзя судить о людях только по себе. Она не учла того, что слабый, шатающийся морально Женька, вместо того, чтобы успокоиться после такого потрясения, закатит ей истерику. И пропустила момент, когда эта истерика начала зарождаться. Опомнилась она только тогда, когда в подъезде, на площадке между первым и вторым этажами, Женька жил на втором этаже, он резко толкнул ее в угол и обеими руками прижал ее плечи к стенкам.

                - Ты что, рехнулся? - спросила она, испуганная такой неожиданностью.

                - Это ты рехнулась, если думаешь, что я оставлю тебе такую улику против себя, как нож!

                - А ну пусти! - Она хотела рвануться, но с ужасом почувствовала, что ее горла коснулось что-то холодное и острое. Иоанна на секунду замерла, а потом, чувствуя, что почему-то охрипла, спросила:

                - Что это?

                Женька нагнулся к ней, и она к своему ужасу поняла, что он еще и пьян.

                - Это бритва. Я не сказал тебе о ней, потому что решил, если меня заберут, я зарежусь. Но ты оказалась добренькой. Ненавижу! Все равно я не выдержу! Все равно что-нибудь натворю! Так, чем погибать за всякую дрянь, лучше я убью хорошего человека!

                - Пусти меня, герой. - Презрительно сказала Иоанна, чувствуя, как дрожит в такт Женькиной руке бритва, прижатая к ее шее, и как по спине течет струйка холодного пота. Она еще ни в чем не была уверена, но где-то в ее смятенном мозгу работал логический аппарат: раз он ее не режет, а говорит, значит... значит есть еще маленькая искорка, которая может вырасти в огонек надежды

                - Не издевайся надо мной! - Взвизгнул Женька.- Я сейчас в таком состоянии, что мне легче убить тебя, чем отпустить! - Глаза его сверкали ни то от слез, ни то от азарта. - Отдай нож, тебе говорят!

                - Как же я отдам тебе нож? Он ведь у меня в сапоге. Дай мне возможность нагнуться.

                Иоанну спасло ее парадоксальное мышление. Нельзя сказать, что она полностью отдавала себе в этом отчет, конечно, это были интуитивные моменты. Не размышлением, а всем существом своим, каждой клеточкой, она знала, что Женька может сейчас убить ее, но дотронуться до нее, пока она жива, не посмеет. Так и случилось. Он отвел бритву от ее шеи, она нагнулась и, резко вывернувшись из угла, стукнула его по ногам сзади под коленями. От неожиданности Женька рухнул на пол, и бритва, звякнув, выпала из рук. Иоанна как кошка метнулась к бритве, схватила и, быстро захлопнув, сунула в карман. И не успел еще Женька понять в чем дело, она уже хлестала его по щекам, по голове, по плечам. Она не разбирала по чему била, по чему попадала, хлестала, не жалея сил, и приговаривала:

                - Ах ты дрянь! Ах ты слизняк безмозглый! Сопляк! Пьяница паршивый! Гад вонючий! Да я не знаю, что с тобой сделаю! Юродивый!

                Она даже не видела, что он не пытается защищаться, и била его пока не почувствовала, что у нее болит рука. Тогда она остановилась, нагнулась, схватила его за борта пальто и заставила подняться. Женька плакал. Он плакал тихо, не всхлипывая, просто слезы текли и текли из его глаз.

                - Что? Нелегко убить человека! Запомни это, щенок! А сейчас живо домой! Но учти, если остановишься на какой-нибудь ступеньке или оглянешься, я тебя - убью.

                 И Женька понял по ее голосу, что она это сделает. Он медленно повернулся и медленно пошел вверх, еще десять ступенек до его квартиры. Десять ступенек, чуть не ставшие для него смертным приговором за убийство. Десять ступенек, чуть не сделавшие убийцей Иоанну, ибо она, не раздумывая выполнила свое обещание. Десять ступенек, по которым Женька вышел из тьмы своего маленького прошлого в светлый день своей большой и красивой жизни. Он нажал на кнопку звонка. Открылась дверь, на пороге появилась Женькина мать.

                - Возьмите своего сына, - бесцветным голосом сказала Иоанна.

                Женька шагнул за порог, положил руки матери на плечи и рухнул, проведя руками по всему ее телу, и, наконец, обняв ее за ноги, зарыдал навзрыд. Женщина в полуобморочном состоянии испуганно смотрела на Иоанну. Но та молча повернулась и медленно пошла прочь, не оглядываясь, не помня себя. Она опомнилась от резкого окрика:

                - Петрова, что с вами? Что это за шуточки такие?

                Она вздрогнула. Перед ней в дверях женского общежития стояли Саша Сорокин и невысокая симпатичная девушка, которую Иоанна не знала. Они с вытаращенными глазами и с остолбенелостью Женькиной матери смотрели на нее. Она опустила глаза и увидела, что ее руки находятся на уровне груди, причем в правой она держит финку, клинок которой направлен на девушку, а в левой опасную бритву с открытым и вывернутым наружу лезвием. Она содрогнулась от мысли, что так она прошла по нескольким улицам. Единственным утешением было то, что если ее не окликнули раньше, значит она никого не встретила.

                - А что очень страшно? - попыталась выкрутиться Иоанна, пряча свои опасные игрушки.

                - Признаться, да, - насмешливо ответила девушка, - зверский вид был у вас вполне правдоподобен.

                - Ладно. Больше не буду.

                Она проскользнула мимо них, вбежала к себе на третий этаж, бросила на стол нож и бритву, как была в пальто упала на кровать и, так же как Женька, в голос зарыдала. Теперь ее била истерика. Она то плакала от запоздалого страха и обиды, то хохотала, представив себя глазами Женькиной матери, Сорокина и его девушки. Нина бегала вокруг нее, не зная, что предпринять, наконец, опустилась прямо на пол и тоже тихо заплакала. И это мгновенно привело Иоанну в чувство. Она вскочила. Подняла Нину. Проводила ее до кровати, поглаживая как ребенка, пытаясь успокоить и извиниться.

                - Нина, извини меня, пожалуйста. Я совсем голову потеряла.

                - Ты убила кого-нибудь? - упавшим голосом спросила она.

                - Нет. А почему ты об этом спрашиваешь? возмутилась Иоанна.

                - Посмотри, у тебя рука в крови и ... нож тоже в крови. - Нина посмотрела на Иоанну и отшатнулась, - и на лице у тебя тоже кровь.

                Иоанна подбежала к зеркалу. Она вся была забрызгана кровью. Значит Женьку она разбила в

                кровь. Она посмотрела на руку и ужаснулась. ЕЕ правая рука была синяя, распухла и ужасно болела. Боль она снова почувствовала только, когда увидела руку.

                - Помоги снять пальто. Сейчас все расскажу.     

                Нина неотступно следовала за ней. Пока Иоанна раздевалась, Нина ходила за ней по комнате, слушала, раскачивала головой или произносила всякие междометия. Когда Иоанна пошла умываться, она снова пошла за ней, и пока та отмывала от крови лицо и руки, Нина вымыла нож и бритву. Они вернулись в комнату и начали укладываться спать. Когда они лежали в постелях, Иоанна сказала:

                - А я, оказывается, боюсь смерти.

                - Да ну? - язвительно спросила Нина. Она успокоилась и могла себе позволить эту небольшую насмешку.

                - Не то, чтобы я самой смерти боюсь. Я обнаружила, что я не хочу умирать. Вот, что меня поразило по-настоящему.

                Нина молчала. А что она могла сказать? Что у нее мурашки поползли по коже от этой фразы. Что же стоит за плечами этой девочки, если она до сегодняшнего дня не знала, хочет она жить или нет?

                - Давай спать, - сказала Нина.

                Но ни она, ни Иоанна еще долго не могли уснуть.

                В понедельник, когда Женька пришел на работу, вес цех собрался на него посмотреть. А посмотреть было на что. Его лицо и шея были в синяках всех цветов радуги и ссадинах, но глаза у него были счастливыми и сверкали, как бриллианты, чистотой радужной оболочки и синевой белков. Он добродушно отвечал на все реплики и насмешки, и не было в его глазах ни обычной затаенной злости, ни обиды. Это был совсем другой человек. Он деловито готовил свое рабочее место к работе, отмахиваясь от насмешек, как от мух, и вроде даже гордился своими синяками, потому что не прятал ни лица, ни шеи, но где его угораздило, не говорил никому.

                Лазарев смотрел на Женьку с неподдельным удивлением. У него было такое чувство, будто Женьку подменили, это ощущение подкреплялось еще тем, что он не очень-то был на себя похож, разве что волосы были такими же золотыми как всегда.

                В обед Алеша посоветовался с Усовым, рассказав при каких обстоятельствах видел Женьку последний раз. Тот предложил позвонить Иоанне и просто спросить у нее как дела. Они тут же набрали номер ее телефона, у нее обед начинался через полчаса, и Иоанна оказалась на месте.

                - Ива, здравствуй! Лазарев беспокоит.

                - Здравствуй, Алеша. У тебя что-нибудь новенькое?

                - У меня новостей нет. Я думал у тебя есть. Что ты делала в воскресенье?

                - Отдыхала. - Ответила Иоанна, понимая, что Алеше позвонил не спроста. - Я еще ничего не успела сделать для тебя, Алеше.

                - Да я не об этом. Тебя вчера никто не видел. Как у тебя в субботу, все благополучно обошлось?

                - Да. А что? - Иоанна забеспокоилась. - Что-нибудь с Женькой?

                - Нет. Все в порядке. На работе он.

                - Не ври, Алеша. Врать ты не умеешь! И не такой ты человек, чтобы в рабочее время интересоваться, как я провела воскресенье.

                - Да ничего не случилось, - он уже не хотел ее волновать. - Подумаешь, деловая какая! Всуе и слова не скажет.

                - Ну вот, обиделся. Я думала, что-нибудь с Женькой случилось! А раз он на работе, значит все в порядке.

                - Ну пока. - Алеша положил трубку.

                Они с Усовым обсудили разговор и решили, что Иоанна ничего не знает, ил знает все, но по какой-то причине не хочет в этом признаться. Позвонили Потоцкому, он тоже не видел Петровой с того момента, когда она увела Женьку из клуба. Она по воскресеньям часто уезжала в Москву, поэтому Юра не очень беспокоился. В субботу его, правда, долго трясло как в лихорадке, но где-то около двенадцати, он как будто рядом услышал голос Иоанны: "Юра, все в порядке. Не волнуйся!" - и тут же заснул. То, что ему сказал Алеша, было почище новости, что Самарин ходит в школу. В их городке драться с Женькой не рискнул бы никто из шпаны. Юра пообещал Алеше, что придет, и уже через несколько минут был в кабинете Усова. Вызвали Женьку. Он постучался, вошел после того, как его пригласили, скромно и смущенно остановился у порога. Был он какой-то весь подтянутый, чистый, аккуратный и только изуродованное лицо, все в синяках и кровоподтеках, нарушало благопристойный его вид.

                - Проходи и садись, - пригласил Усов.

                Женька сел напротив Юры и Алеши. Его распухшие и разбитые губы не могли ничего выражать, а глаза смотрели приветливо, даже весело. Юра никогда не видел у Женьки такого взгляда и, если бы ему рассказали, ни за что бы не поверил.

                - Где, когда и кто тебя так отделал, красавчик? - Юра впервые говорил с Женькой нормальным тоном. Но Женька не торопился с ответом, не потому, чтобы разозлить ребят из оперативного отряда, он должен был обдумать ответ. Ему было очень важно найти правильный тон. Он начинал новую жизнь и не хотел фальшивить с первых шагов. Он обратился к Алеше:

                - А что тебе Петрова сказала, когда ты ей позвонил?

                - А с чего ты взял, что я звонил Петровой? - возмутился Алеша.

                - Меня ведь ты ни о чем не стал спрашивать, значит спросил у нее. Вот я хочу знать, что она тебе сказала?

                - Про тебя она мне не сказала абсолютно ничего. Правда, я ей тоже не сказал, что тебя так отделали, - спокойно ответил Алеша.

                - Она знает, - просто сказал Женька, но глаза его сияли. Юра и Алеша переглянулись, не зная, что и думать. Усов занимался своими делами, но и он удивленно посмотрел на Самарина.

                - Как это знает? - не поверил Алеша.

                - А вот так. Я никому не сказал, а вам скажу. Это она меня избила, в субботу в подъезде моего собственного дома.

                - Инна - тебя? Не может быть! - Юра улыбался. Он почему-то верил Женьке, но хотел знать подробности.

                - Я тоже так думал в субботу.

                - Да она против тебя былинка! - не унимался Юра.

                - Но мыслящая и с душой и сердцем!

                - Так как это все-таки произошло ? - Это просто необходимо было выяснить. В этом для Юры, действительно, была тайна. Во-первых, Иоанна не умела, да не могла по своему душевному складу это сделать; во-вторых, Женька не тот человек, который просто так позволит себя избить, даже если виноват; в-третьих, он мог справиться с Иоанной одной  рукой.

                - Раз Петрова молчит, мне тем более надо помалкивать. Я не знаю, какие у нее планы. Знаю только, что после субботы, она даже не посмотрит никогда в мою сторону. И правильно сделает. Единственное, что я вам сейчас скажу, это то, что я подпишусь под любым обвинением, которое она против меня выдвинет, каким бы невероятным оно не показалось со стороны. И отвечу, если понадобится.

                Женька встал. Глаза его были серьезны. Юра и Алеша поражены были его тронной речью - Женьку, действительно, подменили. Он не кривлялся и не куражился, даже казался старше и умнее. Ведь вот как высказался, после такой речи и не спросишь ни о чем. И они рассчитывали, что Женька скажет еще что-нибудь по своей воле.  И он сказал. Как будто ища опоры, он взялся двумя руками за спинку стула.

                - Только не подумайте, что я клевещу на Иоанну. Сказал потому, чтобы не искали. Я же знаю тебя Потоцкий, пока не докопаешься, не успокоишься. Будете искать, будет шум. Никто, кроме нас двоих, ничего не знает. Я, конечно, кажусь вам смешным. Верзила, избитый девчонкой! - Женька пробежался по кабинету и снова вернулся на свое место. - Но я бы с удовольствием всю жизнь бы носил эти синяки! И нечего ехидно улыбаться! Я сам знаю, что это невозможно. А значит, она мне оставила только один путь, чтобы расплатиться с ней за эти побои - стать настоящим человеком. Она все расскажет. Не такой она человек, чтобы прятаться, а за мою спину тем более. Да и чего ей бояться? Что вы ее из отряда выгоните за нарушение устава? Конечно, мое слово для вас ничего не значит, но если выгоните, я перестану всех вас уважать А за меня не волнуйтесь, не убегу, найдете на месте. Я теперь ничего не боюсь.

                И, не оглядываясь, Женька вышел из кабинета. Все трое молчали. Каждый понимал, что произошло нечто серьезное. Уж Женьку-то все они знали, как облупленного. А вот поди ж ты, какие глубинные пласты в нем еще есть! Теперь только Иоанна могла прояснить ситуацию. Но раз сразу не сказала, вопросы ей задавать бесполезно. УЖ кто-кто, а Юра это знал. Он только понял, почему не находил себе места в субботу и еще ( в который уже раз!) удивился той связи, которая существует между ними.

                А Иоанна в это время уговаривала Бориса Ивановича отпустить ее в Москву на три дня в командировку. У них давно уже назрела необходимость поработать в библиотеке им. В.И. Ленина. Работать в лаборатории она все равно не могла, болела рука. И Борис Иванович поддался на уговоры. Таким образом Иоанне удалось на время исчезнуть. Ей это было просто необходимо. Прежде, чем она встретится хоть с кем-то из ребят, она должна была разобраться в себе. А у нее в душе был такой хаос из страха, обиды, неуверенности в своей правоте и стыда, что чуть не спровоцировала непоправимое, что ее сейчас можно было только пожалеть, а жалость она не переносила.

                Москву она Любила. Москва всегда для нее была столицей. Она никогда не мечтала жить в этом городе, но приезжать сюда очень любила. И даже теперь, когда она часто приезжала на электричке, она с неизменным благоговением вступала на перрон московского вокзала, окуналась в шумную толпу немосквичей, спускалась с ними в метро. Эти люди, такие разные, помогали ей находить себя, не нарушая ее одиночества, и давая ей ощущение причастности к человечеству  в целом. Она любила бывать на Красной площади. С удовольствием ходила пешком по этому огромному городу, и попадая на улицы, где можно было встретить одних москвичей, как маленькая удивлялась, что они обыкновенные люди, и это ее особенно радовало. Она любила Москву, не отдавая себе отчета за что именно, и город воздавал ей за эту любовь необыкновенной удачливостью во всем: она всегда без особого труда попадала на любой спектакль или выставку, много раз оказывалась в центре интересных событий и забавных приключений. Иоанна рада была, что эти дни душевного разброда она проведет в Москве. Это не было бегством. Это была пауза, необходимая, чтобы прийти в себя после потрясения.     

 

22

                В среду все члены Совета Командиров задолго до девяти вечера собрались в штабе, не было только Иоанны и Максима. И никто не знал, где они, и не мог бы сказать с уверенностью, появятся ли они к началу или нет. Снова и снова обсуждали, как быть с Максимом. Об Иоанне никто не говорил. Юра и Алеша никому ничего не сказали, они сами толком ничего не знали, и оба были не из болтливых. Усов тоже молчал, он вообще был уверен, что Женька все наврал, и не любил пустых разговоров. Поэтому отсутствие Иоанны особенно никого не волновало, она могла появиться в любой момент. И только Юра переживал по-настоящему, он был уверен, что Женька говорит правду, и терзал себя за то, что заставил Иоанну возиться с этим парнем. Но и то, что она все-таки из него сделала, было невероятно, хотя, как полагал теперь Юра, и дорогой ценой.

                По штабу дежурила Эля Родникова. Она сидела за столом дежурного, и в штабе было тепло и уютно от ее милой улыбки, от журчащего ручейком голоса. Эля понимала всеобщее возбуждение и по мере сил старалась все это смягчить, и это ей в достаточной степени удавалось. Она потихоньку разгружала штаб, одним давая задания на решение дел, не терпящих отлагательства, а других отпускала домой. И благодаря ее стараниям, к девяти вечера в штабе остались только члены Совета Командиров, да Дима Иошин и Володя Воронин. Пчелкин давал Эле последние наставления.

                - Старайся, чтобы здесь поменьше людей толклось. Результаты сегодняшнего Совета все равно будут доведены до всех на собрании, а нам нужно серьезно поработать, чтобы никто не отвлекал. Ребята, вы поможете Эле. Решайте все сами. Ясно?

                - Так точно, товарищ командир!  - Эля вскочила со стула и лихо откозыряла. И все дружно рассмеялись, так мило и непосредственно это у нее получилось.

                Без пяти девять в штаб вошел Максим. Он был подтянут и спокоен, и только сухой огонь его глаз выдавал необузданную силу и темперамент этого человека. Все облегченно вздохнули, кто тайно, кто явно. Никому не хотелось говорить о Максиме и решать его дело без него. Максим с достоинством с мужчинами поздоровался за руку, Эле и Симе кивнул.

                И в этот момент в штаб влетела Иоанна, увидев всех в первой комнате, она обрадовалась:

                - Хорошо, что я не опоздала! Я прямо с электрички.

                Роберт стоял к ней ближе всех, он помог ей снять пальто. И за эти несколько мгновений она встретилась глазами с Юрой. "Не сердись, - прочел он в них, - я не могла иначе". У него слегка отлегло от души. А она, снимая перчатку, с благодарностью шепнула Феликсу:

                - Спасибо.

                И тот понял, что она благодарит его за то, что он пришел сам и привел Роберта. ( Уже давно стоило сказать, что эти двое занимали очень большие посты  и в научном и в административном плане. И, конечно, они все реже и реже занимались проблемами отряда.) Он улыбнулся ей в ответ. Нельзя было смотреть на нее без восторга. Она была в строгом черном костюме. Короткая юбочка подчеркивала красоту ее ног, круглый вырез жакета открывал белоснежный воротник рубашки мужского покроя,  в манжетах были запонки цвета ее глаз, а на груди комсомольский значок, Она всегда носила комсомольский значок, когда была строго одета.

                Пора было начинать. И все заняли свои места.

                Вначале слушали Юру. Он времени не потерял. Четко и ясно он доложил свою идею, продумав ее до мелочей. Он знал, где будет собирать ребят, в какие дни военные пустят их в тир, когда можно поехать в Москву в парашютную секцию, и много других деталей и моментов было продумано с такой тщательностью, что можно было только восхищаться. Но никто не восхищается тем, что дерево зеленое летом, а снег белый, а небо синее в ясный день. То, что Юра выдавал на гора удивительные продукты своего ума, было для всех естественно. Но его неиссякаемость была феноменальной и к этому привыкнуть было невозможно. Каждый из членов Совета Командиров понимал, какие дополнительные затраты времени и энергии ожидают Потоцкого, но никто не мог ему сказать: "Юра, брось это дело! Это не нужно". Все понимали, как это нужно, важно и своевременно. И все проголосовали за эту идею.

                Юра посмотрел на Иоанну, она была очень бледна и очень красива и смотрела на него глазами, полными любви и восхищения. Он никогда не видел у нее таких глаз. И этот взгляд для него был наградой за все. И за те ночи без сна, пока ее здесь не было, и за нелегкую работу ума, и за то, что ему еще предстоит выдержать со своей затеей. И ему снова захотелось схватить ее на руки и унести далеко-далеко, где кроме них никого не будет. Но нести было некуда, да и шло заседание Совета Командиров, где впереди было самое трудное - Максим. Юра с трудом выбрался из зеленого омута глаз Иоанны. "Я люблю тебя!" - кричала в нем каждая клеточка. Она слабо улыбнулась и опустила глаза. "Я знаю, Юра. Я знаю, милый".

                Пчелкин по всем правилам доложил по существу второго вопроса. Только Юра и Феликс знали, что Максим уехал не по своей инициативе. И теперь, пока Саша излагал проблему, они значительно переглядывались, оценив до конца правильность такого решения. Никому за это время не удалось переговорить с Максимом, никто не смог повлиять на него, все будет решаться здесь, сейчас. А раз не было кулуарных разговоров, все выскажутся открыто, и скажут то, что думают. Так и случилось, говорили все. Максима любили. Он был большой, сильный, смелый, красивый, искренний и веселый. И еще Максим был героем, а героев судить очень трудно. Но и судьи были ему под стать. И потому суд был хоть и товарищеским, но строгим и принципиальным.

                Максим за эти дни сильно похудел, щеки ввалились, еще рельефнее обозначив острые скулы. Он выслушивал все молча, вздрагивая от каждого резкого слова, как от удара, не пряча глаз, и только бегающие желваки выдавали степень его волнения, да огонь в глазах. Никто не может ударить больнее, чем друг. А здесь все были его близкими друзьями и знали его слабости так же хорошо, как и его достоинства. И не раз ему пришлось закусить губу от душевной боли. И пот крупными каплями выступал на лбу, пока он выслушивал все, что ему хотели сказать.

                Нужно было принимать решение. И тут Саша сказал:

                - Петрова, а ты чего молчишь сегодня? Или у тебя нет своего мнения? Или Викторова жалеешь?

                Иоанна вздрогнула, оторвавшись от своих дум.

                - И не первое и не второе, Саша. Права у меня нет говорить. Вот.

                - Это новости! - Недоуменно воскликнул Пчелкин.

                - В чем дело? - Спросила Сима.

                А все остальные, в том числе и Максим, молча и вопросительно посмотрели на Иоанну.

                - Давайте закончим с Максимом, а потом перейдем ко мне. А Максиму я уже успела все сказать, сейчас могу только добавить, что я согласна с Юрой, Робертом и Феликсом, членов оперативного отряда не бояться должны, а уважать за убежденность. Это не значит, что мы не должны уметь применить силу, если это действительно нужно. Но главная сила отряда в идее, которую он несет другим. Ведь не потому отряд, ну пусть нас сто человек, хозяин в городе, что остальные парни не могут со всеми нами справиться, а потому, что за нами правда, вера в будущее, в человека. И мы должны быть выше, гораздо выше тех, с кем боремся, и по духу и по методам. Но не мне сегодня судить Максима.

                - Хорошо. Что же мы сегодня решим? - обратился ко всем Саша.

                - Подожди, Саша! - Это Максим поднял руку. - У меня есть просьба. Решайте, что угодно, только не исключайте из отряда.

                Никто не смотрел на Максима. И он, обведя глазами каждого и не встретив взгляда, поднявшегося ему навстречу, тоже опустил глаза, а затем и голову. За столом Совета царило молчание. Каждый думал о Максиме, может даже вспоминал события своей жизни, где Максим играл не последнюю роль, и не мог найти подходящего для него наказания. Молчание затягивалось. Максим нервничал. Он снова обвел всех взглядом, ни то, чтобы ища защиты, а пытаясь проникнуть в души своих товарищей. Но лица у всех были суровы и замкнуты, и на каждом лежала печать напряженных размышлений.

                - Ну, если никто ничего не предлагает, - Феликс говорил тихим голосом и очень раздумчиво, - то у меня есть такое соображение. Пусть все останется как есть. И разговор этот остается только между нами. Но... если Викторов совершит нечто подобное, будет считаться, что он не член отряда с сегодняшнего дня, и его действия будут рассматриваться просто как хулиганские.

                Он немного помолчал, ожидая, что кто-нибудь что-то скажет или возразит, но все молчали по-прежнему.

                - А через год, - Феликс потер себе лоб, - если ничего не случится, это решение можно будет отменить, как потерявшее актуальность.

                - Я с тобой, Феликс, согласен. Только я предлагаю на месяц взять у Викторова удостоверение члена оперативного отряда. - Максим обиженно глянул на Сашу, а он продолжал, уже непосредственно обращаясь к Максиму. - Это для того, чтобы ты сам определил свое отношение к нашему решению. - И снова обращаясь ко всем. - Какие у кого еще будут предложения?

                Предложений не было, и все проголосовали за первые два.

                Максим молча достал из внутреннего кармана пиджака удостоверение члена оперативного отряда и, протянув руку, положил его на стол, прикрыл ладонью, секунду помедлил, пальцы его чуть вздрогнули, и он медленно убрал руку. Роберт взял удостоверение и передал Саше.

                И снова все вздохнули, хотя молчание и не нарушилось. Саша встал, вышел из комнаты, положил удостоверение Максима в сейф, вернулся и снова сел на свое место и только после этого обратился к Иоанне.

                - Ну что там у тебя, Петрова?

                Иоанна сидела, зажав ладонью подбородок. Юра знал, что это у нее жест большого напряжения, и еще он знал, что пока рука не соскользнет до основания шеи, она не заговорит. Все смотрели на нее с любопытством и нетерпением, но молчали. Наконец, она произнесла.

                - Я, конечно, не имею перед отрядом никаких заслуг, как это было у Максима, но просьба к Совету Командиров есть и у меня. Я прошу Совет Командиров принимать решения только относительно меня и не предпринимать никаких действий относительно другого человека, замешанного в этой истории. Если Совет Командиров мне такого обещания дать не может, я уйду молча, чтобы больше никогда сюда не прити, так как я нарушила все пункты устава отряда.

                - Мне эта просьба почему-то напоминает ультиматум, - задумчиво глядя на Иоанну, сказал Роберт.

                - Роберт, я это понимаю, но как только я начну хоть что-нибудь объяснять, я должна буду назвать имя человека, которому вы даже вида не должны показать, что вы все знаете, а о наказании вообще не может быть даже и речи, иначе все было напрасно. Да и в том, что я натворила, он не виноват. Если бы я поступила по уставу, ничего бы не было.

                - Послушай, Инна, не надо нас всех принимать за дураков. Ты как будто считаешь, что ты одна знаешь, что хорошо, а что плохо, а мы не разберемся! Если так, ты ошибаешься. - Это говорил Юра. Бледный, без кровинки в лице, он своими широко открытыми глазами смотрел в такие же огромные глаза Иоанны на таком же бледном лице, но говорил строго и даже жестко. - Ты, конечно, можешь сейчас встать и уйти, каждый поступает так, как велит ему его совесть и отношение к людям. Но такого обещания, как ты требуешь, Совет Командиров дать тебе не может. И твою участь и участь Женьки Самарина мы будем решать сообща, но только после того, как ты все расскажешь честно и подробно.

                Все сидели затаив дыхание. Во-первых, никто, кроме Усова, не понимал, о чем идет речь; во-вторых, никто не знал, как отреагирует Иоанна на Юркину резкость. Они, Иоанна и Юра, смотрели друг другу в глаза, как бы оценивая силы друг друга. Наконец, Иоанна сказала:

                - Хорошо, - голос ее звучал не звонко, как обычно, и без вызова, как в начале, а тускло, без выражения. Она взяла сумочку, лежащую у нее на коленях, и только сейчас все увидели, что с правой руки она так и не сняла перчатку. Рука эта все время была под столом, и никто на это не обратил внимания. Такая небрежность не была в ее правилах, поэтому эта деталь только еще больше всех насторожила.. Она открыла сумочку, достала нож и бритву и с видимым спокойствием положила эти предметы перед собой на стол.

                - Вот.

                Все семеро, Юра, Максим, Роберт, Феликс, Пчелкин, Сима и Усов, казалось, превратились в глаза. Бритва была обыкновенной опасной бритвой с безжалостно острым лезвием, а вот нож был произведением искусства. Резная ручка в виде руки, сжимающей рукоятку, и тонкий как жало клинок сантиметров тринадцать длиной. Рукоятка сделана так, что в ладони она должна держаться как влитая. И вещица эта казалась и страшной и изящной одновременно. Юра взял нож двумя указательными пальцами и поднял над столом, чтобы лучше рассмотреть, но тут же охнув, выронил, а на указательном пальце левой руки появилась капелька крови.

                - Ну и ну, - задумчиво сказал он, слизывая с пальца кровь. - Откуда это у тебя?

                И Иоанна подробно рассказала все, что произошло между ней и Женькой. В заключение рассказа она сняла с правой руки перчатку. Опухоль с руки спала, но цвет ее был зловещим, бордово-сине-фиолетово-желтым. Юра и Усов вспомнили такое же Женькино лицо и оба усмехнулись. Остальные молчали, их лица, кроме недоверия ничего не выражали.

                - М-да. История. Если это, конечно, правда. - Задумчиво произнес Саша.

                - Правда, правда, - сказал Юра. - Нам Женька ничего не рассказал, но сказал, что подпишется под каждым ее словом. Верит ей безоговорочно. Да, Володя? - попросил он поддержки у Усова. Тот кивнул, потом усмехнулся и сказал:

                - Самарин просит, чтобы Петрову помиловали, даже, если его мы отправим в тюрьму.

                Минуту все еще молчали, а потом заговорили все разом.

                - Да. Это история, так история, - сказал Роберт.

                - Вечно с тобой что-нибудь случается! - воскликнула Сима.

                - Вот уж не зря она молчала весь вечер. Сильней сегодня тебя никто не уел, да Максим? - изрек Пчелкин.

                - Это точно, - с улыбкой, впервые в этот вечер появившейся на его лице, ответил Максим.

                - Я представляю Сорокина, когда он увидел до зубов вооруженную Петрову, - смеясь говорил Феликс, и чувствовалось, что он испытывает неописуемое удовольствие от этой детали происшествия.

                - Все хорошо, что хорошо кончается. Но все могло произойти и иначе. - Негромко сказал Юра. - Твой поступок граничит с безрассудством!

                - Я не могла поступить иначе, - сказала Иоанна, не поднимая глаз.

                - Могла. И должна была поступить иначе. - Спокойно и твердо сказал Роберт. - Эффект, конечно, был бы не тот. И с Женькой пришлось бы тебе еще долго возиться. Но риска бы не было. Я считаю, что ты права, Женьку сейчас трогать нельзя. Но тебя мы накажем. Как вы думаете, ребята?

                Все были согласны с Робертом. И Совет Командиров закончился тем, что Иоанне объявили строгий выговор за нарушение устава.

                Долго потом весь отряд потешался над решением этого совета, даже частушку сочинили.

                У нас Максим - мужик здоровый!

                Ему чего бояться?

                Выговор дадут Петровой,

                Значит можно драться!

                Но никто из членов Совета не пускался в объяснения. Петрова не жаловалась на несправедливость, а Максим больше не дрался. И каким бы странным это решение  ни казалось членам отряда, польза от него была. И в конце концов отряд его принял и разговоры прекратились.

 

23

                Жизнь шла своим чередом. Город готовился к празднованию сорок седьмой годовщины Великого Октября. Приводились в порядок дома и улицы, вывешивались лозунги и транспаранты, электрики проверяли исправность гирлянд из цветных лампочек, украшавших главную улицу городка.

                В отряде тоже царило возбуждение. Основная масса готовилась провести праздничные дни на природе, в домике лесника. Пчелкин составлял график дежурства на праздничные дни тех членов отряда, кто по каким-то причинам оставался в городе. Таких оказалось немало. И как всегда было в отряде, эти ребята спокойно и без обид обсуждали время своего дежурства, пока остальные будут отдыхать. За командира оставался Роберт.

                Сима, Эля и Наташа занимались материальным обеспечением поездки. Составляли меню на все дни, запасались необходимыми продуктами. Володя, Дима и Коля помогали им, выполняя все указания и беззлобно ворча, что если женщинам дать волю, то они быстро превратят мужчин в тягловых лошадок.

                Иоанна готовила развлекательную программу. Ее деятельность была сугубо секретной. И каждый, кого она подключала, свято хранил тайну, понимая, что чем больше сюрпризов, тем интереснее будет всем.

                Максим утрясал вопрос с отгулами и с автобусом.

                И вот, наконец, настал долгожданный день. Все было готово, все вопросы решены, и завтра 4 ноября рано утром подадут автобус, и дружный коллектив оперативного отряда на несколько дней отправится за город в сказочный домик лесника, где Юра и Алеша уже все приготовили для их встречи.

                Иоанна пришла домой уставшая до предела. И только сознание, что все это она делала для того, чтобы ее друзьям в эти дни было хорошо и весело, и они могли как следует отдохнуть, поддерживало ее. И она нашла еще в себе силы, чтобы собрать свои вещи и приготовиться к поездке. Какая-то неясная тревога томила душу. Она сегодня в столовой мельком видела Юру и Алешу. Юра ей не понравился. Глаза его лихорадочно блестели, а на щеках был румянец. Она хотела приложить руку к его лбу, но они с Алешей переглянулись и просто удрали от нее.

                Нины дома не было. И Иоанна забралась в постель без ужина. Есть ей не хотелось. У нее было только одно желание - отдохнуть. И она уснула.

                Ночью она вскочила от первобытного ужаса, охватившего все ее существо. Не помня себя, не отдавая отчета в своих действиях, она оделась и выскочила из комнаты, сбежала с третьего этажа, пронеслась мимо сонной вахтерши, хлопнула входной дверью и, уже зная куда бежит, в считанные секунды пролетела двор. Около подъезда перевела дыхание и осторожно открыла дверь мужского общежития, вошла, быстро поднялась по ступенькам в холл и столкнулась с Володей, он в трусах и майке бежал ей навстречу, на лице его была неописуемая тревога.

                - Ты? - Спросил он удивленно. - Хотя что это я? Иначе и быть не могло! Скорее! Я сейчас скорую вызову.

                Какая сила подняла ее на третий этаж? Но лестницы в шесть пролетов не было в жизни Иоанны, и тех секунд, которые ушли на это, не было в ее сознании. Оно включилось, когда она увидела Юру, его невидящие глаза, нелепо раскинутые руки, пересохшие губы, с которых срывался то хрип, то невнятный шепот.

                Она звала его, но он не откликался. Прижав пальцы обеих рук к губам, она смотрела на Юру, чувствуя как леденеет ее сердце. Сейчас она превратится в каменную бабу. Но в глубине сознания рождалось и крепло возмущение. Нет. Он не умрет. Этого не может быть! Судьба подарит ей жизнь этого человека! Ничего больше. Только пусть он не умирает.

                Она и не заметила, что молится и клянется страшной клятвой, что никогда больше ничего не попросит у Судьбы для себя, только пусть сохранит Юре жизнь. Видно неистребима в женщине эта вера, что она может что-то выпросит у судьбы ли, у жизни или у бога.

                А Юра все еще не приходил в себя. Она обвела глазами комнату и только теперь увидела Димку. Он сидел на своей кровати и напряженно и испуганно смотрел на нее. Он не понимал, как она оказалась здесь, и ее прострация пугала его больше, чем Юрино беспамятство, там он надеялся на Скорую медицинскую помощь, а здесь пахло истерикой.

                Но Иоанна уже взяла себя в руки.

                - Дима, скорей вскипяти стакан воды и завари чай.

                Словно освободившаяся пружина, он мгновенно был на ногах и тут же исчез. А Иоанна подняла сброшенное на пол одеяло, старательно укутала Юру, промокнула полотенцем капельки пота на его лице, опустилась на колени около его кровати и положила свою холодную руку ему на сердце, оно колотилось, как птица, пойманная в сеть. Казалось вся ее жизнь сосредоточилась в этой руке, которую она прижимала к Юркиной груди, стараясь успокоить его сердце. И оно послушалось. Не сразу. Сначала в хаосе возник порядок, а потом, спустя несколько минут появился ритм. И хотя сердце Юры билось еще слишком часто, Иоанна чувствовала, что это человеческое сердце, и оно старается помочь своему хозяину. Только теперь она снова взглянула на его лицо, глаза его по-прежнему ничего не выражали. Но вот прошла минута, другая, и Юра закрыл глаза и почти сразу прошептал:

                - Инна, я хочу пить.

                Она беспомощео оглянулась и с радостью увидела Димку. Теперь он в позе каменного истукана стоял над ней в одних трусах, держа обеими руками чашку с заваренным чаем. Она встала, взяла у него из рук чашку, совсем забыв, что боится горячего, присела на краешек кровати, приподняла свободной рукой Юркину голову и стала поить его маленькими порциями.

                Открылась дверь. В комнату вошли Володя, врач и медсестра. Она встала, осторожно опустив голову Юры на подушку. "Не уходи!" - услышала она его немую мольбу. "Я не уйду". Она поставила чашку на стол и встала в ногах его постели. Врач выжидающе посмотрел на нее, но Иоанна даже не шелохнулась, она не отрывала взгляда от лица Юры. Невероятным усилием воли он снова открыл глаза, и, прежде, чем отяжелевшие веки скрыли его взгляд, она успела прочесть: "Не отпускай!" Вцепившись в спинку его кровати так, что побелели пальцы, она пыталась во что бы то ни стало удержать исчезающую нить его сознания.

                Никто не произнес ни слова. И врач, пожав плечами, пододвинул стул и склонился над Юрой, бросил через плечо несколько слов медсестре. Та быстро, позванивая ампулами, набрала шприц и сделала укол в вену Юра медленно приходил в себя.

                - Он хочет пить, - как сомнамбула произнесла Иоанна.

                - Дайте, - коротко ответил врач.

                Володя осторожно поднес чашку к Юриным губам, тот жадно выпил остатки чая и только потом открыл глаза.

                - Так, Юрий Васильевич, сейчас посмотрим, что с вами приключилось.

                Врач внимательно и долго осматривал Юру, потом несколько минут что-то записывал в карточку, и, наконец, почему-то обращаясь только к Иоанне, сказал:

                - Двухстороннее воспаление легких, осложненное крайней степенью переутомления, нужно немедленно госпитализировать.

                - Нет, - резко ответила Иоанна, все еще не отрывая взгляда от Юры. Он тоже смотрел на нее, но даже она  не могла сейчас ничего прочесть в его взгляде. Врач в немом удивлении смотрел на Иоанну, стараясь подавить в себе растущее раздражение, досадуя на то, что сейчас придется тратить силы, время и энергию, чтобы убедить в необходимости очевидного. Да и кто она, эта девчонка, оказавшаяся ночью в мужском общежитии? Иоанна медленно повернула голову в сторону врача и, глядя ему в глаза, гораздо мягче, но еще более категорично сказала:

                - Нет. Это не возможно. Он останется здесь.

                Он был хороший врач и понимал, что в праздничные дни больница может обеспечить Юре только своевременность уколов. Если бы он жил дома, и нашлось кому делать уколы и заботливо ухаживать за ним, то лучше не придумаешь. Но это общежитие. И он отвечает за жизнь этого человека.

                А Иоанна, словно читая его мысли, сказала:

                - Оставьте мне шприц, выпишите необходимые лекарства, и я сделаю все, что нужно. Шприц я вам потом верну.

                Он смотрел на нее и думал, что на ее месте он поступил бы так же.

                - А вы, собственно, кто?

                - Жена. Это вас устраивает? - ответила она, не моргнув глазом, не на секунду не задумываясь.

                Он знал, что не жена и почему-то поверил, что даже не претендует на это звание, но странная атмосфера, царившая в этой комнате, поразившая его с самого начала, ее тон, ему, опытному человеку, подсказывали, что лучше нее Юру никто не выходит.

                - Устраивает, - ответил он, скупо улыбнувшись, дал распоряжение медсестре  и сел за стол. И пока та снова готовила и делала Юре укол, что-то быстро писал на бланках, а потом на чистом листе бумаги.

                - Вот, - он посмотрел на Иоанну, которая уже устроилась за столом напротив него, - это рецепты, а это схема, по которой нужно делать уколы. Горячее питье в неограниченных количествах, желательно с травами, здесь я написал с какими, день банки, день горчичники. Режим строго постельный.

                - Хорошо.

                - Ничего хорошего! Ему будет еще плохо, может быть даже еще хуже, чем сейчас.

                Она молчала, строго и внимательно глядя ему в глаза.

                - Я утром позвоню в поликлинику предприятия, там откроют больничный лист. - Он встал, она тоже поднялась, молча проводила его до двери. И уже держась за ручку двери, он неожиданно для самого себя сказал:

                - Я загляну к вам на днях.

                Она опустила глаза, а когда снова подняла, они сияли такой благодарностью, которую и не выразить никакими словами.

                И он, второй раз удивляясь самому себе, положил руку ей на плечо, как дочке, и тихо прошептал

                - Ты справишься, я в этом уверен.

                И ушел, унося в душе благодарную гордость за нее, за свою дочь и еще за тысячи таких девчонок, которым можно доверить человеческую жизнь.

                А она секунду постояла, глядя на закрытую дверь, затем повернулась к мужчинам, стоявшим посреди комнаты и смотревшим на нее, сказала:

                - Мальчики, ложитесь спать, - взяла чайник и вышла из комнаты, погасив свет.

                Пока закипал чайник, она стояла на кухне и смотрела в черноту окна, ни о чем не думая. Весь мир превратился для нее в каплю воды, которая нужна была для жизни другого человека.

                Вода закипела. Она заварила чай прямо в чайнике. Снова прошла по всему коридору третьего этажа, зашла в комнату. Стараясь не шуметь, налила в чашку чай, поставила чайник, закутала его в Юрин свитер, взяла чашку и подошла к его кровати, наклонилась и помогла ему напиться. Поставила чашку на место. Села на стул, где совсем недавно сидел врач. Юра дотронулся в темноте до ее колена. Она протянула ему свою руку, зная, что он ищет. И содрогнулась от его молчаливой благодарности, так и замерла, вложив свою руку в его горячую ладонь. А в комнате была первозданная тишина, и слышалось только хриплое Юрино дыхание.

                Утром она разбудила ребят.

                - Пора собираться, мальчики.

                - Куда собираться? - удивленно спросил Димка, щуря глаза от яркого электрического света и натягивая одеяло до самого подбородка. Он почему-то застеснялся, хотя ночью бегал в одних трусах.

                - Как куда? В домик лесника. - Иоанна говорила серьезно.

                - Ты что, шальная? - Возмутился Димка. - А Юра? А ты?

                Иоанна задумалась.

                - Димочка, ты как всегда прав. Мне одной оставаться нельзя. Но ты должен ехать обязательно! Ты в курсе всех моих приготовлений - это во-вторых. А во-первых, сам знаешь почему! Значит со мной останется Володя.

                Она склонилась над Юрой, что-то шепнула ему и, печально глядя на Димку, все еще лежавшего в постели, сказала:

                - Дима, только ты никому ничего не говори. Не надо расстраивать ребят. Пусть отдыхают.

                Иоанна подошла к столу, и улыбка осветила ее печальное и уставшее лицо. Она увидела, что около металлического кипятильника со шприцом, оставленных вчера врачом, стоит флакончик и ампулы с лекарством еще для одного укола, спирт и упаковка ваты.

                - Володя, я сейчас схожу и принесу кое-что Диме, а ты вскипяти шприц и ... - она не договорила, встретив понимающий взгляд Воронина, и вышла из комнаты.

                Володя и Дима молча переглянулись и вскочили с кроватей.

                Иоанна вошла в свою комнату и включила свет. Нина зажмурилась, она не спала, но еще лежала в постели. Иоанна подошла к своей кровати и села, зажав голову руками.

                - Что случилось? - Тихо спросила Нина.

                Выведенная из оцепенения этим вопросом, Иоанна взяла полотенце и пошла умываться. В дверях остановилась и грустно сказала:

                - Юра заболел.

                Когда она вернулась в комнату ребят, Димка уже собрался.

                - Вот тут в сумке все, что я приготовила для развлечения общества. Разберешься. Только все делай так, как мы договорились. И помни мой наказ.

                - Врать меня учишь? А еще святая! - невесело пошутил Дима.

                - Вот и будет святая ложь, - серьезно ответила ему Иоанна.

                - Ну ладно, ребята, я пошел. Держитесь тут! - и Димка, не оглядываясь, вышел из комнаты. Иоанны-женщины для него больше не существовало. В эту ночь он почти физически ощутил стальной остов ее души. А такую  твердость  характера он признавал только за мужчинами. Он ни с кем не поделился своим открытием, но отныне он будет называть ее только Ванькой, Иваном, Ванечкой - и она его поймет.

                Иоанна подошла к столу и, протирая руки спиртом, быстро глянув на Володю, хлопотавшего около шкафа, тихо, но твердо спросила:

                - Ну теперь рассказывай, как это произошло?

                Володя пожал плечами.

                - Не юли! Не может быть, чтобы ты не знал! Ты у нас всегда все знаешь.

                Володя хотел ускользнуть на кухню, но она со шприцем в руках преградила ему дорогу:

                - Не расскажешь ты, его заставлю рассказывать. Не пожалею! - Сказала она гневно сверкнув глазами.

                - Юра, я сдаюсь! Эта ведьма меня убьет! - Он сел на свою кровать, а Иоанна наполняла шприц лекарством. - Все очень просто. Когда они с Алешей шли к электричке по берегу реки, вдруг услышали крик и увидели, что по течению в лодке несет двух маленьких детей. Алеша побежал в деревню, а Юра в воду. Догнал лодку, а весел там не оказалось, вот он и толкал лодку к берегу. Ну а потом не высушился до конца, спешил.

                Иоанна со шприцем подошла к Юриной кровати и, серьезно глядя ему в огромные глаза на бледном лице, в которых светились и любовь, и смущение , и радость одновременно, сказала:

                - Ну, герой, оказывается, и тебе свойственно безрассудство. А раз так живо поворачивай сюда свою попку!

                И он безропотно повернулся на бок лицом к стене. Иоанна быстро и ловко сделала укол, а Вовочка только присвистнул.

                - Не свисти в комнате! Свари завтрак и бегом в аптеку.

                - Слушаю и повинуюсь!  - У Володи словно гора с плеч свалилась. Он не мог себе представить, как Иоанна уговорит Юру на уколы, и как это все будет происходить. А она повернула это так, будто проблемы не существовало.

                Но Юра страдал. Иоанна это поняла, как только снова села рядом с кроватью и посмотрела ему в глаза, и он отвел взгляд. Она положила свою ладонь на его руку, безвольно лежащую поверх одеяла, и тихо сказала.

                - Юра! Ты же выше мелочей. Да и есть ли что-нибудь, чего мы не знаем друг о друге?

                Он закрыл глаза, чтобы скрыть непрошеную слезу, и с благодарностью сомкнул свои пальцы, удерживая ее руку в своей. Иоанна чувствовала, как он постепенно успокаивается. Драгоценный дар судьбы, тонкая живая нить, крепко привязывающая ее к миру, который опустел для нее так жестоко и неотвратимо.

                Но затишье было недолгим. И, как и предсказывал врач, еще двое суток они все трое, Юра, Иоанна и Володя, боролись с болезнью с ожесточением и исступлением одержимых. Юру бросало то в жар, то в холод, силы оставляли его и сознание угасало. Снова и снова нечеловеческими усилиями воли Иоанна ловила гаснущее Юрино сознание и заставляла его бороться и хотеть жить. А Володя делал все, чтобы протянув руку, Иоанна могла взять любую нужную вещь. Он готов был молиться на нее, вовсе не сознавая, что сам-то он был воплощением бескорыстия и дружеской преданности, и что не будь его, вряд ли Иоанне удалось вернуть Юру к жизни. То, что она взвалила на свои плечи, было больше сил одного человека, а может быть даже и двоих, но тогда об этом никто из них не думал. И хорошо, что не думали.

                Юре стало лучше только на третьи сутки. Иоанна каким-то глубинным чутьем, известным только матерям, поняла, что самое страшное позади, и тут же уснула, стоя на коленях у Юркиной кровати и уронив голову ему на грудь. Он долго молча перебирал ослабевшей рукою ее мягкие шелковистые волосы, и слезы неисповедимой нежности текли, текли из его глаз. Кто посчитал, сколько раз в жизни плачут настоящие мужчины? Плачут. Юра плакал от счастья. Плакал тихо и радостно, расслабленный болезнью и благодарностью. Наконец, он негромко позвал Володю. Володя вскочил мгновенно и, быстро поняв в чем дело, перенес спящую Иоанну на димкину кровать и заботливо укрыл ее.

                Было утро 7 ноября. Юра, затаив дыхание смотрел на спящую Иоанну. Он так и не уснул сегодня. Болезнь отступила, зато мозг затопила волна всяких мыслей и переживаний, которым не было места в его напряженной жизни. Он слышал, как встал Володя, и сразу закрыл глаза, чтобы тот не заговорил и не разбудил Иоанну. Володя тихо оделся и вышел из комнаты, а Юра снова открыл глаза. Иоанна спала тихо, как маленький ребенок, сложив ладошки под щекой, и лицо у нее было совсем детское и беззащитное, он никогда не видел у нее такого лица. Бодрствующая Иоанна была сильна, неприступна и недосягаема. А девушка, спящая на Димкиной кровати, нуждалась в защите и нежности. Юра видел, как солнечный зайчик крадется к ней по подушке, он уже золотит ее волосы, превращая их в драгоценные сверкающие нити, вот коснулся щеки, шевельнул ресницы, Иоанна открыла глаза, и солнечный лучик блеснул в н6их яркой зеленью.

                Первое, что увидела Иоанна, открыв глаза, - это внимательный Юркин взгляд. Она моргнула, не понимая сон это или явь, но тут же все вспомнила и, покраснев от смущения, быстро встала. Глянула на Юру, он спокойно лежал с закрытыми глазами, можно было подумать, что секунду назад ей просто показалось, что он на нее смотрит. Она так и подумала и на цыпочках прокралась к двери, но в тот момент, когда она взялась за ручку, ее догнал звучащий надеждой Юрин голос:

                - Ты ведь не надолго уходишь, правда?

                Иоанна на секунду остановилась: она хотела уйти совсем, ей больше нечего здесь было делать.

                - Я скоро приду, - ответила она и, услышав вздох облегчения, тихонько выскользнула из комнаты.

                Спустя примерно час, а может быть и больше, Иоанна снова вошла в комнату мальчишек. Юра посмотрел на нее, улыбнулся, зажмурился, потом снова открыл глаза, дождался пока она села на стул около его кровати, вздохнул и заснул. А она обрадованно и удивленно посмотрела на Володю. Он улыбнулся ей в ответ и предложил:

                - Ивушка, давай чайку попьем, - а Иоанна только теперь увидела, как еще бледнее стало Володино лицо.

                - Да, брат Володя, выглядим мы с тобой, прямо скажем, неважно. Чай, говоришь? Давай чай и еще что-нибудь, я что-то есть захотела.

                - Ну и отлично, а то совсем уже ничего не весишь.

                Иоанна усмехнулась.

                - Так значит это ты меня вчера на Димкину кровать уложил! Скажи хоть, где подобрал? Ничего не помню.

                - А зачем тебе это знать? - Володя лукаво улыбался, протягивая ей бутерброд с ветчиной. - Ты итак слишком много знаешь для своего возраста!

                - Да ну? - Иоанна за обе щеки уплетала бутерброд, запивая его горячим, крепким и сладким чаем. И беседовали они с Володей как-то очень по-домашнему, словно в самом деле были братом и сестрой. Потом Володя собрал со стола грязную посуду и пошел мыть ее на кухню. А Иоанна подошла к балконной двери и открыла форточку. День выдался замечательный. Она подумала о том, как повезло ребятам с погодой. Но тут где-то близко, по-видимому на стадионе, заиграл духовой оркестр. До Иоанны долетели звуки марша "Прощание славянки", и мысли ее тут же улетели в далекое теперь прошлое. Она вспомнила, что когда мальчики, Сережа и Ваня, уходили в поход, оркестр почему-то всегда играл этот марш. А она стояла на причале среди других женщин и, как все, махала косынкой. А если они уходили по тревоге, то обязательно кто-нибудь из них звонил и напевал этот марш по телефону, и она знала без лишних слов: мальчики уходят в море.

                - Инна, - она вздрогнула и медленно повернула голову влево, где стояла Юрина кровать.

                - Что, Юра? Ты не спишь?

                - Знаешь, мне приснился странный сон. Будто ты стоишь на пирсе, а мимо тебя, взяв под козырек, проплывают два военных моряка, и стоят они чуть ли ни на самой поверхности моря и лицо у них одно и то же. Постой! Два Вани! Я опять, видно, брежу. - Печально закончил Юра. Он смотрел на нее грустно и как-то беззащитно. Иоанна снова села рядом с ним, взяла его за руку и тихо сказала:

                - Нет, Юра, это не бред. Просто ты увидел мой сон. И вовсе не двух Ванечек ты увидел, того второго, звали Сережа. - Она хотела еще что-то сказать, но тут раздался стук в дверь. Иоанна бережно положила Юрину руку снова на постель и поднялась навстречу входящему врачу. Они остановились посреди комнаты, с удивлением глядя друг на друга. Иоанна думала, а что привело сюда этого человека в праздничный день: великое любопытство или высокое профессиональное сознание. По-видимому, и то и другое - решила она. А врач с трудом узнал в этой празднично одетой, очень яркой женщине, одержимую девчонку, вырвавшую у него из рук больного. А Юра с интересом смотрел на них обоих: ему нравилось видеть реакцию разных людей на Иоанну. Это помогало ему разобраться в себе.

                - Неужели это вы? - Врач был искренним человеком и не счел нужным скрывать свое удивление.

                - Она, она, - насмешливо подтвердил Володя, входя в комнату и сразу оценив ситуацию. - Чтобы ей верить, к ней надо привыкнуть.

                - Вот-вот. Это как раз я и хотел сказать. Будь она тогда в таком виде, я бы ей больного не оставил.

                - Оставил бы! И можешь в правильности своего поступка не сомневаться. Здравствуй, Игорь! -

тихо сказал Юра. А Иоанна с удовольствием увидела на его лице характерную бегущую и быстро исчезающую улыбку.

                - О, да это никак наш больной подает голос! - Врач с удовольствием принял Юрину помощь, быстро подошел к его кровати и стал внимательно его осматривать. Иоанна и Володя вышли из комнаты, чтобы не мешать.

                - А они, оказывается, знакомы, - Иоанна наливала воду в чайник.

                - Да, почти друзья. Игорь в ту ночь по скорой дежурил случайно. Вообще-то он хирург.

                - Постой, постой, а знаменитый Игорь Семенович Сомов и этот человек не одно ли и то же лицо?

                - Как всегда, попала прямо в яблочко! А ты откуда его знаешь? - в свою очередь удивился Володя.

                - Да наслышана. Говорят, к нему на операции в очередь записываются и даже из Москвы приезжают.

                - Руки у него, действительно, из того места растут. Ладно. Ты иди лавры пожинать, а я здесь чайник покараулю. Да смотри, не упусти дорогого гостя.

                - Да мне теперь неловко как-то, - смутилась Иоанна.

                - Что-то раньше за тобой не водилось комплексов. Или так искусно скрываешь? - насмешливо спросил Володя.

                Иоанна только метнула в его сторону зеленую стрелу и гордо пошла по коридору, дробно стуча каблучками. Когда она зашла в комнату, врач и Юра о чем-то тихо разговаривали.

                - Ну как, Игорь Семенович, справилась я со своими обязанностями сиделки? - Голос ее впервые за эти дни прозвучал чисто и звонко.

                Сомов развернул стул так, чтобы видеть ее и, улыбаясь, ответил:

                - Я бы сказал, что отлично справились!

                - Знакомься, Игорь, - это Иоанна.

                Она протянула свою руку. Сомов встал и, удерживая ее руку между своих теплых, сухих с длинными и сильными пальцами ладоней, спросил:

                - У вас есть медицинское образование? Я бы от такой помощницы не отказался.

                - Нет, - улыбнулась она, - просто приходилось.

                - У нее есть богатый жизненный опыт, - ехидно вставил Юра.

                Иоанна быстро глянула в его сторону и, обращаясь к Сомову, сказала:

                - Не откажитесь выпить чашку чая за здоровье вашего неблагодарного друга.

                Мужчины весело рассмеялись.

                - С удовольствием, - ответил Сомов, - и, если можно, покрепче. А вы знаете, прошлый раз я вас принял за ровесницу моей дочери, ей пятнадцать лет.

                - Я не понимаю, вы извиняетесь или настаиваете на своем комплименте? - серьезно уточнила Иоанна, накрывая на стол.

                Сомов и Юра снова рассмеялись.

                -   О, да тут все смеются. Значит у нас все в порядке, - Володя поставил на стол еще шумящий чайник.

                У Сомова было прекрасное настроение. Он все эти дни очень волновался за Юру, но не мог зайти, проклинал себя за опрометчивое обещание, но как назло навалились две срочные и очень сложные операции. Он, собственно, и дома еще не был после той ночи. Но состояние Юриного здоровья и дух товарищества, царящий в этой комнате, внесли в его душу необходимый покой. Он расслабился и с удовольствием отдыхал. А еще ему было ужасно интересно, как себя поведет эта девушка дальше. Поймет ли она, что сотворила чудо, но больше здесь не нужна, или в своем рвении все упростит? Но Иоанна не спешила его осчастливить ответами на интересующие его вопросы. Она спокойно и внимательно разглядывала его, словно оценивая стоит ли вручать ему свою судьбу или нет, спрашивала, и он с удовольствием ей отвечал, поражаясь тому, что ее интересует самое трудное в его профессии: взаимоотношения врача и больного. В какой-то момент понял то, в чем не разобрался в спешке и азарте той странной ночи: что, если его собеседница и гостья в этом доме, то это ее личный и довольно странный каприз. Все обитатели этой комнаты безоговорочно признают ее право быть здесь хозяйкой. Такого не видел даже он, бывалый человек. Это было противоестественно. Молодая, красивая женщина должна была вести себя иначе. Она должна была смущаться, кокетничать, добиваться власти над сердцами мужчин. А этой все было отдано без боя. Но она не властвовала, не царила, а словно временно владела, оберегая вверенные сокровища для других. Видно не все он знает о людях, если бывают на земле такие женщины, подумал Игорь Семенович и начал собираться.

                Иоанна тоже поднялась, и пообещав:

                - Мальчики, я еще зайду к вам вечером, - вышла вместе с ним из комнаты.

                Они молча спустились с третьего этажа. И только в вестибюле она остановилась.

                - Игорь Семенович, вы бы по дружбе уговорили какую-нибудь медсестру походить сюда, ну хотя бы с недельку. Не бесплатно, конечно.

                - А зачем? - Притворно удивился он, желая до конца поверить в необычность этой женщины. - Вы прекрасно сами справитесь.

                Она посмотрела на него с укором, как та принцесса, которой подложили горошину под дюжину перин, и разочарованно сказала:

                - А мне показалось, что вы поняли, что я смогу теперь Юру только навещать, - и потеряв к нему всякий интерес, сделала шаг к двери, но он ее окликнул.

                - Постойте, Иоанна! - Она остановилась и посмотрела на него через плечо. Он подошел. - Не сердитесь на меня, тем более, что я уже получил по заслугам. И не волнуйтесь, все будет как надо. А вы и в самом деле удивительный человек!

                Она протянула ему руку и, по-мужски крепко ответив на его рукопожатие, просто сказала:

                - Спасибо, Игорь Семенович! Спасибо за все!

                И ушла, больше не оглядываясь. А он, выйдя за ней, смотрел ей вслед, пока она не скрылась в подъезде дома напротив.

 

24

                Юра выздоравливал. А Иоанна очень много работала в лаборатории, да и с клубом для молодых рабочих все прояснилось. Удалось-таки выбить помещение и стройматериалы, сформировали добровольные бригады ремонтников, и даже назначен день начала работ. Иногда она забегала к ребятам на несколько минут, принося с собой свежесть жизни, окрашивая уже известные события в какой-то свой, особый цвет. И каждый из обитателей комнаты №70 тайком сравнивал Иоанну сегодняшнюю и Иоанну, которую они видели, когда Юрке было плохо, и с удивлением не находили ничего общего. Юре казалось, что девушка, державшая в своих нежных руках его сердце, привиделась ему в бреду.

                Однажды она пришла с Симой, но, убедившись, что Юра уже встал с постели и хорошо себя чувствует, быстро ушла, она спешила на курсы английского языка, на которые ее все-таки командировал Борис Иванович.

                Юра с грустью посмотрел ей вслед. А Сима не промолчала.

                - Ох, Потоцкий, ты, видно, совсем голову потерял?

                Юрка опустил глаза, а Дима с Володей, наоборот, подняли свои от книжек, которые в этот момент читали. Юра тихо спросил Симу голосом, не предвещающим ничего хорошего:

                - Ты можешь сказать о ней что-нибудь плохое?

                - В том то и дело, Юра, что о каждом хорошем человеке можно сказать что-нибудь плохое, а о ней нельзя. И это, по-моему, самое страшное!

                - А, по-моему, ты сильно ошибаешься, - усмехнулся Юра, - с точки зрения обывателя, о ней просто нельзя сказать ничего хорошего.

                - Ты хочешь сказать, что я обыватель? - Возмутилась Сима.

                - Я ничего не хочу. Все, что я хотел, я сказал, - и он поднял на Симу свои честные и чистые глаза. Она, ища поддержки, оглянулась на Димку и Володю, но те, как по команде, снова уткнулись в книжки.

                -Мальчики, не надо делать из меня злопыхательницу! Я ведь, действительно, пытаюсь и хочу понять ее, - обиделась Сима.

                - А ты не пытайся, Сима, а просто пойми, - не выдержал сердобольный Володя. - Живет на земле человек. Ну что тут непонятного? Живет по своим законам. Ну и что? Ты ведь тоже живешь, как умеешь!

                Поздно вечером, когда Иоанна пришла с курсов, Сима осторожно постучала в дверь ее комнаты. Иоанна выглянула, и Сима увлекла ее в комнату для отдыха, чтобы поговорить.

                - Ты знаешь, когда ты сегодня ушла из семидесятой, я опять что-то не то ляпнула о тебе, и мальчишки меня отругали, - Сима села на диван и предложила Иоанне сесть рядом.

                Иоанна внутренне поежилась.

                - Сима, а тебе не кажется, что я скоро начну тебя бояться.

                - Мне бы не хотелось. Но я ведь не со зла. Меня мучает сознание, что я тебя не понимаю. Я не могу определить своего отношения к тебе.

                - А тебе это очень важно?

                - Да. Очень. Мне всегда очень важно определить свое отношение к человеку.

                - Но ты снова обманываешь себя. Ты давно определила свое отношение ко мне. И тебя мучает торлько то, что я не оправдываю твоих ожиданий и не укладываюсь в твою схему. - Иоанна казалась спокойной, хотя внутри у нее все кипело от негодован6ия. Но она понимала, эмоциями Симе ничего не докажешь.

                - А ты определила свое отношение ко мне? Интересно, как ты ко мне относишься? - В голосе Симы звучало любопытство.

                Иоанна мельком глянула на нее и, снова отведя глаза, ответила:

                - Настороженно.

                -Ты считаешь меня плохим человеком?

                - Нет, не считаю.

                - Ты, наверное, думаешь, что я к тебе придираюсь из-за Юрки.

                - Нет, не думаю. Я знаю, что у тебя теперь другой интерес.

                Сима вспыхнула. Это было уже слишком! Она даже самой себе не признавалась в том, что ее волнует, какое-то почти святое, поклонение Коли Звягинцева. Он был намного ее моложе. И Сима мучалась, не понимая, что с ней происходит. Ей казалось, что она по дружбе согласилась помочь Коле подготовиться в институт, и не заметила, как эти занятия стали главным звеном в ее жизни. Она думала, что сумеет похоронить в своей душе, далеко от всех глаз это чувство, удивительное чувство нежности к человеку, которого она никогда раньше не испытывала в своей жизни. А эта девчонка: раз - и выволокла все наружу.

                - Что ты имеешь в виду? - Сима была возмущена.

                - Ты сама знаешь. Но говорить об этом сейчас мы не будем. Потом когда-нибудь, если захочешь. Да ты не волнуйся. Никто ничего не замечает. А ко мне можешь относиться как хочешь. Я переживу. Тебя это устраивает?

                - Но ты же младше меня. Красивая. Благополучная. Ты не можешь знать о жизни больше, чем я!

                Иоанна положила ей руку на колено.

                - Могу, Сима. Могу. И если ты в это поверишь, все встанет на свои места. - Она поднялась с дивана. - Я пойду, ладно? Я очень устала. - И вышла из комнаты отдыха.

                А Сима еще долго сидела, уперев локти в колени и глядя в одну точку.

 

25

                Иоанна сидела на старом ящике, ожидая молодых рабочих на субботник. На ней были лыжные ботинки, спортивные брюки, куртка и шерстяной платок, низко надвинутый на лоб и по-бабьи завязанный сзади, чтобы не запылились волосы. Она щепкой чертила на земле геометрические фигуры. Кто-то коснулся ее плеча, и она услышала:

                - Ты не заметила, Петрова здесь не появлялась?

                - Заметила, - улыбаясь, ответила она, узнав по голосу Лазарева, - появлялась.

                - Ива? А я тебя не узнал!

                - Ну конечно. Ты думал, что я приду как на танцы, да?

                - У т6бя плохое настроение? - Заботливо спросил Алеша. - А почему?

                - А тебе не кажется, что мы вдвоем сегодня будем работать? - Она смотрела на Лазарева снизу вверх.

                - Да брось ты переживать! Сейчас ребята придут.

                И действительно, через несколько минут собралась вся команда. Кто-то даже принес фотоаппарат. И исторический момент был запечатлен на фотопленке. Работа закипела. Строгались доски, белились потолки, красились стены. Иоанна катком красила стены в одной из комнат. У нее кончилась краска, и она пошла с ведром к складу. Только поставила свое ведро на пол, как кто-то услужливо налил туда краску из другого полного ведра. Она удивленно подняла голову и увидела Женьку. Он стоял и, глядя на нее, смущенно улыбался. Иоанна выпрямилась и молча рассматривала его ладную фигуру в рабочем комбинезоне.

                - Не выгонишь? - Наконец он нарушил молчание.

                - Зачем же? Нам работники нужны.

                - Ты сердишься на меня, Иоанна?

                - Сержусь? А, собственно, за что? - удивилась она.

                - Говорят, тебе влетело из-за меня.

                - Ну, во-первых, не из-за тебя, а по делу. А, во-вторых, откуда у тебя такие сведения?

                - Да так. От одного хорошего человека. Можно, я помогу тебе? - Он взял ведро и понес его к тому месту, где работала Иоанна.

                - А как дела в школе? - Спросила Иоанна, беря в руки каток.

                Он взял у нее каток, макнул в краску и провел ровную полосу на стене, потом повернулся к ней.

                - Не волнуйся за меня больше. У меня теперь всегда все будет в порядке.

                - Я рада за тебя, Женя. Если что-нибудь понадобится, приходи.

                - Нет. Мне будет трудно с тобой встречаться. -  Он печально смотрел на нее. Потом аккуратно опустил каток на пол, снова выпрямился, положил ей руки на плечи.

                - Разреши мне тебя поцеловать? - И, не дожидаясь ответа, нежно поцеловал изумленную Иоанну в щеку, взял каток и начал красить стену.

                Взявшись за щеку, Иоанна несколько минут оторопело смотрела на Женьку, деловито красящего стену, потом повернулась и пошла к выходу. В дверях, облокотившись на косяк, стоял Юра. Она остановилась перед ним, беспомощно глядя ему в глаза. Он улыбнулся, обнял ее за плечи и прошептал:

                - Не переживай! Ему это полезно.

 

26

                С некоторых пор Иоанна стало трудно работать в лаборатории. Она давно работала самостоятельно, и все у нее получалось. Но ее мучило отношение к ней Русакова. Она понимала, что он страдает. Но что она могла сделать? Она глубоко уважала этого человека, даже преклонялась перед ним, восхищалась его изобретательностью, остроумием, талантом, но принять его любовь не могла. Она не чувствовала за собой вины. Но это не делало ее жизнь легче и ничего не меняло. Дело кончилось тем, что пришлось вчера прямо объясняться. Она так и сказала ему, что никогда, ни при каких обстоятельствах она не станет поощрять его любовь и не сможет ответить на нее. Страшно было смотреть на Бориса Ивановича, но и в душе у Иоанны не было просвета от тоски и смятения. Судьба, отняв у нее все, теперь душила ее своей щедростью. Но зачем ослепшему цветы невиданной красоты, а оглохшему божественные звуки? Ей нужно было, чтобы кто-то сильный защитил ее от нее самой, от ее памяти, простил ей ее красоту, вырвал из ее рук чашу горечи и неверия в свое счастье, растоптал ее страх перед будущим, чтобы понял, что она не снежная королева с ледяным сердцем, а просто боится любить, потому что уже живет в ее сердце   одна разрубленная пополам любовь.

                Она медленно шла на работу, не представляя, что ее там ждет. В вестибюле разделась, сдала пальто и остановилась перед зеркалом, чтобы поправить прическу. К ней подошла незнакомая женщина.

                - Вы Петрова Иоанна Константиновна?

                Она кивнула.

                - Здравствуйте, я Марина Русакова.

                Иоанна замерла с поднятыми к голове руками. Но секунду спустя, внутренне собравшись, она повернулась к ней.

                - Очень приятно. Чем могу служить?

                - Мне бы хотелось поговорить с вами, - у нее был тихий приятный голос.

                - Хорошо. Но о чем мы будем говорить? - Иоанна отошла от зеркала и остановилась, положив обе руки на барьер раздевалки. Народ схлынул, в огромном вестибюле было почти пусто, почему бы не поговорить и здесь. На виду у всех даже лучше.

                - О моем муже, Борисе.

                - Вы считаете, что мы с вами должны о нем говорить? - Иоанна повернула к ней голову и посмотрела ей прямо в глаза.

                - Да. Я так считаю. - Она была стройна, симпатична, темноволоса, кареглаза и держалась с достоинством. Иоанна несколько секунд рассматривала Марину, впрочем, как и та ее. И вдруг почувствовала к ней симпатию и доверие и, улыбнувшись, сказала:

                - Ну что ж, давайте поговорим о Борисе Ивановиче. С чего начнем?

                - С вашего вчерашнего разговора.

                Иоанна смотрела на нее с откровенным изумлением.

                - Мы о многом с ним вчера говорили. Что вас интересует конкретно?

                - Он вчера вам признался в любви, но вы его отвергли. Почему вы это сделали? Он удивительный человек, умный, хороший, талантливый.

                - Вы хотели бы, чтобы я поступила иначе? - Мысль Иоанны напряженно билась в сознании, не находя решения, не улавливая сути разговора.

                - Я не хочу. Но сейчас это не имеет никакого значения. Он страдает.

                Иоанна закрыла глаза и потрясла головой, совершенно ошарашенная, снова открыла глаза. Марина смотрела на нее  со спокойным ожиданием.

                - Я не понимаю. А чего, собственно, вы от меня хотите?

                - Я хочу, чтобы вы его полюбили.

                - А вы?

                - Я тоже буду его любить, - просто ответила Марина.

                Иоанна провела ладонью по лицу и, зажав нижнюю часть, молча во все глаза смотрела на Марину. Марина опустила глаза и, теребя кончик пояса, тихо сказала:

                - Чтобы не казаться вам сумасшедшей, я, конечно, должна кое-что объяснить. Дело в том, что мы с Борисом никогда не расставались. Мы родились в одном роддоме, нас носили в одни ясли, водили в один садик, десять лет мы просидели за одной партой, потом за одним столом в институте еще пять лет, и потом всегда были вместе. Мы все знаем друг о друге. Он с самого начала не скрывал, что влюбился в вас, но мы оба думали, что это пройдет. А оказалось серьезно. Он страдает и я не могу смотреть на это без боли. А вчера он пришел просто убитый. Это не справедливо. Он имеет право любить и не виноват, что с ним это не случилось ранше. А разве мало людей, которые дружбу, привязанность, привычку, наконец, принимают за любовь? Он честен. Но ведь это достоинство, а не порок.

                - Марина, я очень хорошо отношусь к Борису Ивановичу.

                - Но он достоин, чтобы его любили!

                - Но вы же любите его!

                - Да. И он считал, что любит меня. А где гарантия, что со мной не случится такое? Вы должны его полюбить.

                - Этого я никому не должна! - резко сказала Иоанна.

                Марина вздрогнула и отвернулась. Потом посмотрела на Иоанну глазами, полными печали.

                - Но вы можете хотя бы не отвергать его любви. Приходите к нам в любое время. Я всегда с радостью встречу вас в своем доме. Борис говорил, что много раз приглашал вас, но вы всегда отказывались прийти. Теперь я вас приглашаю.

                - Я не хожу в дома, где есть маленькие дети, - в голосе Иоанны звучали боль и тоска. - Я никогда не приду к вам. Вы слышите меня, Марина? Никогда!

                Рабочий день давно начался. Они стояли в громадном вестибюле одни. Две несчастные женщины, два крохотных островка пульсирующей боли в огромном мире, где все перемешалось: и боль, и радость, и счастье и беда - и никому никуда не уйти, и каждый должен выпить свою чашу до дна. И Марина своим страдающим сердцем вдруг поняла, почувствовала чужую боль. Она дотронулась до руки Иоанны, заглянула ей в глаза и ласково сказала:

                - Я теперь понимаю Бориса. И верю вам. Пусть будет, что будет.

                - А если верите, то ничего другого не будет, - устало сказала Иоанна.

                - Возможно. - Марина на минуту задумалась, потом улыбнулась. - Только мы живем среди людей. Давайте договоримся, Иоанна, чтобы вокруг нас и про нас ни говорили люди, мы с вами всегда будем помнить об этом разговоре, - и протянула ей обе руки. Иоанна взяла в свои руки этой удивительной женщины. И в кругу их добрых рук осталось место для горячего и честного сердца третьего человека, которое они навсегда защитили от низкой клеветы, непонимания и мелочных подозрений.

                Иоанна не могла пойти к себе в лабораторию. Она, забыв, что есть лифт, добралась до пятого этажа, зашла в комнату, где работал Пчелкин, и села напротив него, не понимая, зачем она здесь и чего она хочет. Саша мельком глянул на нее и снова углубился в чтение каких-то бумаг. Вокруг сидели и работали люди, но Иоанне не было до них никакого дела. Она ни о чем не думала, ничего не видела. Она даже не знает сколько так просидела. Наконец, Саша закрыл папку, положил на нее обе руки и сказал:

                - Что, Петрова? Я вижу тошно тебе смотреть на белый свет.

                - Да, Саша. Не смотрела бы.

                - А напрасно. Погода хорошая.

                Иоанна посмотрела в окно и удивилась бесстыдной радости солнечного дня. И лицо ее просветлело.

                - А что, вы уже у себя в трехсотом отделе все изобрели и открыли, что ты людям с утра работать мешаешь?

                - Да нет, пожалуй, кое-что осталось еще, - улыбнулась Иоанна.

                - Ну так иди скорей, а то чего доброго опоздаешь и откроют без тебя.

                - Спасибо, Саша, век не забуду.

                - Да чего уж там. С каждым бывает.

                Он проводил ее до дверей и, подмигнув, вытолкал в коридор. А у Иоанны словно гора с плеч свалилась.

                Она бодро сбежала с лестницы и, войдя к себе в инженерную комнату, громко сказала:

                - Здравствуйте, а вот и я!

                - Глубоко польщены вашим визитом! - Ехидно ответил Бурлаков.

                - Ой, не гневайтесь, Иван Петрович. Я сделала великое открытие! Поздравьте меня.

                - Это какое же открытие вы сделали, Иоанна Константиновна? - Пытаясь подавить тревогу, тихо спросил Борис Иванович. Он видел, как долго они беседовали с Мариной.

                Она села в свое вертящееся кресло, повернулась к его столу, поставила на него локти, оперев подбородок на кулачки, и, глядя ему прямо в глаза, изрекла:

                - А я открыла, что мир многомерен, и что пересекающиеся линии, если посмотреть на них с другой позиции, могут оказаться просто скрещивающимися. И что можно не оцепенеть от ужаса, глядя в глаза Медузы Горгоны, если смотреть на нее в зеркало. Вот!

                Борис Иванович откинулся на спинку стула. У него даже голова закружилась от легкости души. Еще несколько секунд он слышал, как громыхает камень, который столкнула Иоанна. И вздохнув с огромным облегчением, прекрасно зная, что еще вернет назад свою тяжкую ношу, благодарно улыбаясь ей своими выразительными глазами, пряча улыбку в черной кучерявой бороде, он язвительно произнес:

                - Странно. А мне всегда казалось, что это открыл кто-то другой.

                - Возможно, возможно, и другой тоже, - Иоанна говорила серьезно и задумчиво, - но каждый для себя это должен открыть сам. Иначе ему всю жизнь будет казаться, что он центр Вселенной, и вся ее мощь сосредоточена только на нем. И будет всю жизнь поджаривать себя на воображаемом огне своего собственного Ада. А на самом деле он вовсе не в фокусе, а всего лишь на луче, проходящем через фокус. И не дай бог, кто-то посмотрит на него с другой стороны и спроектирует на него светящуюся точку, собранную линзой своего воображения - этот несчастный так и умрет с нимбом святого мученика на своем челе.

                Она снова крутнулась на своем кресле. Леня Курников изобразил аплодисменты и прокомментировал:

                - Товарищи, я думаю, Иоанна Константиновна созрела не только для английского языка, но и для философии.

                Но его никто не поддержал. Все сделали вид, что вернулись к работе, но каждый мысленно спорил и в чем-то соглашался с Иоанной. Наконец, Бурлаков негромко и вежливо сказал:

                - Иоанна Константиновна, можно вас попросить, впредь сообщать нам о своих открытиях в конце рабочего дня.

                Все дружно и весело рассмеялись. И рабочая атмосфера была восстановлена.

                 

 

 

27

                Иоанна медленно шла домой из клуба после комсомольской конференции. Она даже не помнит, как оказалась совсем одна. Было хорошо и весело в самом начале, они, члены оперативного отряда, сидели все вместе. Они давно решили, кого отряд рекомендует  в комитет комсомола. Выбор пал на Володю Усова. Володе давали напутствия и прощались с ним в шутку и всерьез. Так уж повелось, что комитет комсомола ежегодно брал из оперативного отряда одного человека, и больше этот человек в отряд не возвращался, его уделом становилась или административная или общественная работа. Володя Усов был на предприятии самым молодым начальником цеха. И все понимали, что с уходом в комитет комсомола    для отряда Володя потерян, предполагалось, что в комитете комсомола Володя будет заниматься молодыми специалистами.

                Иоанне было интересно. Она сравнивала то, что было у нее с тем, что видела теперь. Слушала внимательно выступления, выступала сама, говорила о молодых рабочих, о проблемах, связанных с ними. Говорила хорошо, ей задавали вопросы, и она показала такую осведомленность, что даже вызвала интерес секретаря парткома к этому вопросу. И он, сидя в президиуме, поинтересовался у Сорокина, кто она такая.

                Все началось во время выборов, когда начали обсуждать кандидатуры в состав нового комитета комсомола. И когда уже всех обсудили, вдруг попросила слова Света Смирнова. Она очень горячо убеждала собравшихся, что в комитет комсомола нужно обязательно выбрать ее, Иоанну. Ребята в отряде насторожились, Иоанна растерялась. Пчелкин выступил и сказал, что отряд дает комитету комсомола одного из лучших своих членов - Усова Владимира, а Петрова нужна отряду. Но неожиданно Свету поддержал секретарь парткома, человек, пользующийся  на предприятии безоговорочным авторитетом, и вопрос был решен. Иоанну избрали  в комитет комсомола. После конференции новые члены комитета комсомола остались на первое заседание. Сорокин поздравил Иоанну после заседания:

                - Ай-да Петрова! Быстро идешь в гору! Не успела перешагнуть порог предприятия, а уже популярна.

                - Саша, я не актриса. Популярность мне не к чему.

                - Ох, обидчивая какая! Ну, скажем, авторитет.

                Иоанна не могла разобраться в своих чувствах и ушла домой, хотя остальные еще и не думали расходиться. И вот теперь она шла одна по улицам города и думала о том, что принесет ей новый поворот в ее жизни. Она подошла к общежитию, взялась за ручку двери, а потом передумала и пошла к ребятам. Поднялась и постучала.

                - Войдите! - Услышала она в хоровом исполнении.

                Открыла дверь и увидела: Володя, Дима и Юра - все трое сидели напротив двери на Димкиной кровати и в упор смотрели на нее. Она остановилась в дверях озадаченная необычной ситуацией. Ребята дружно встали и, как по команде, мотнули головами вниз и снова уставились на нее.

                - В чем дело, мальчики?

                - Начальство пришло, - серьезно констатировал Дима и, глянув по очереди на Юру и на Володю, уточнил, - Гневается. Не так приветствовали. Смирно!

                Парни вытянулись, задрав подбородки.        

                - Вольно! Разойдись! - Скомандовала в свою очередь Иоанна, поняв, что если она не попадет в тон, они поссорятся.

                Ребята разошлись и сели на свои кровати. А она так и стояла, прислонившись плечом к стене небольшого тамбурочка, образованного двумя стенными шкафами и дверным проемом. Все молчали.

                - Я, наверное, пришла не во время? Извините меня. Я пойду. - И не успела она пошевельнуться, как Димка и Володя уже снимали с нее пальто, а Юра так и сидел на своей кровати, опустив голову. Потом он глянул на Иоанну одним глазом.

                - Ты зря обижаешься, Инна. Мы думали, что ты осталась на банкет.

                - На какой банкет?

                Парни переглянулись, а Юра продолжал:

                - А когда мы услышали стук твоих каблучков, обрадовались и решили подшутить. Но плохо вышло. Обидно, но Феликс оказался прав: не долго ты пробыла в отряде.

                - А ты что, меня из отряда исключаешь? - Не понимая и не принимая его мысли, возмутилась Иоанна.

                - Не я. Жизнь исключит. Ты всего лишь человек, незаурядный, но человек. И тебе не объять необъятного!

                - Юра, у меня такое ощущение, будто я присутствую на собственных похоронах. Если так, то играйте в эти игры без меня. Да и поздно уже, и я устала. Тоже мне, друзья!

                Она встала и, взяв пальто, быстро вышла из комнаты. Парни замерли в тех позах, в которых были. Юра бросился к двери, но на середине комнаты остановился, махнул рукой, вернулся, лег, уткнувшись лицом в подушку. В комнате больше не произнесли ни слова.

                Человек сам определяет свою жизнь. Если он ждет неприятностей, неприятности случаются. Незапрограммированного поведения не бывает. В процессе развития вольно или невольно у каждого вырабатывается своя жизненная позиция, свое отношение ко всему, даже к тому, что с ни еще не бывало. И какая бы неожиданная ситуация не возникла в человеческой жизни, он решает ее согласно своей внутренней программы: выигрывает или проигрывает, в зависимости от того, совпал его внутренний ритм с ритмом правильного решения или нет. Люди чаще всего теряют именно то, что больше всего боятся потерять, потому что уже заранее смирились с потерей, уверовали в ее неизбежность, больше того, сами ускоряют события, предпочитая какую угодно реальность мучительным предчувствиям. И лишь очень немногие имеют внутреннюю установку на ежесекундную битву. Трудно жить в постоянном напряжении мысли и чувств, трудно тем более, что и они, эти люди, не всегда выходят победителями в жизненной борьбе, но они в этих поражениях не чувствуют обреченности. Таким человеком был Юра Потоцкий. Иоанна осудила его опасения, что комитет комсомола отнимет ее у отряда. И это его даже обрадовало. Расстроился он только оттого, что она так быстро ушла. В последнее время он чувствовал себя хорошо и спокойно только тогда, когда она была рядом. Ревность? Нет это была не ревность. Иоанну ревновать было бессмысленно, как бессмысленно ревновать солнце, что оно светит всем. Но он хотел стать для нее единственным. Хотел сам того не сознавая, потому что понимал, что это невозможно в любом случае. Но он хотел, чтобы ему всегда светили ее глаза. И пусть она сердится, пусть вообще делает все, что хочет, только бы, поймав его тревожный взгляд, она всегда отвечала: "Не бойся! Все будет нормально!" Только бы чувствовать эту стереоскопическую глубину человеческих ощущений, которую он всегда испытывает рядом с ней. " Не скули! Сам виноват!" - вдруг явственно услышал он ее голос и облегченно рассмеялся. Он не верил в чудеса. Но в том, что они с Иоанной хорошо понимают и чувствуют друг друга, он уже не сомневался.

 

28

                Зима наступила как-то внезапно. Выпал снег. Вылепился по окнам узор из фантастических цветов. И скрипом взорвался звонкий морозный воздух. Для Иоанны, приехавшей с юга, зима была откровением. Мороз бодрил ее, заставлял быстрее двигаться, и она успевала за день сделать намного больше, чем раньше. Сейчас она шла в столовую на обед, любовалась драгоценным сверканием снега в лучах солнца, синевой неба и думала о том, что давно не видела Юрку. Конечно, они не виделись с того дня, когда была конференция. У Юры началась новая тема, он редко бывал в отряде. А она, наоборот, была втянута в отчетную работу по закрытию темы своей лаборатории и яростно организовывала работу своего сектора в комитете комсомола, в штаб отряда забегала каждый день, но не надолго, только по делу. 

                Она стояла в очереди в кассу, когда в столовую вошел Юра. Он долго искал глазами женщин из своего сектора, которые всегда брали ему обед. Иоанна с улыбкой наблюдала за ним, спрятавшись за чьей-то широкой спиной. Наконец, Юра нашел, кого искал, и убежал куда-то в конец зала. Она получила свой обед и, выбирая столик, вдруг наткнулась на взгляд Володи Воронина. Он сидел у окна и улыбался.

                - Здравствуй, Володя! Можно к тебе пристроиться?

                - О, пожалуйста! А ты нашла, кого искала? - Спросил он, лукаво глядя на нее своими лучистыми глазами.

                - А кого я искала? - Не моргнув глазом, солгала Иоанна, сама не зная почему.

                - А я знаю? Стояла в очереди и все время вертела головой. - Он улыбался.

                - Ну это просто от любознательности, - и собрав всю грязную посуду, она пошла относить поднос. Когда Иоанна возвращалась, она увидела, что Юрка, уже пообедавший, проходит мимо их столика и что-то на ходу говорит Володе.

                - Ну как, видела? - Снова спросил Володя, когда она подошла.

                - Да что ты ко мне пристал? Кого? - Спросила она, усаживаясь.

                - Да Потоцкого!

                - Где?

                - Да только вот здесь прошел. - Володя недоумевал, он не мог поверить, что глазастая и внимательная Иоанна могла не заметить Юру.

                - Нет. - Спокойно сказала Иоанна, принимаясь за еду.

                - Да вот перед тобой прошла вереница женщин ... - не унимался Володя.

                - Ну?

                - А Юра шел во главе!

                - Надо же! - Восхищенно воскликнула Иоанна, совершенно сбивая Володю с толку.

                - А вот он сам! - В голосе Володи появилась торжествующая нотка.

                От входа к их столику шел Юра, он улыбался. Подошел, поздоровался.

                - Вот тебе долг, - сказал он протягивая Володе рубль, - правда он не новый, но что поделаешь ...

                Володя растерялся. Потом даже покраснел от возмущения ( Потоцкий ничего ему не был дорлжен). А Юрка стоит и улыбается. Иоанна рассмеялась. А Вовка сделал возмущенный жест, сказать он ничего не мог, так как забыл проглотить то, что было у него во рту. Юра постоял минуту, глядя на Иоанну сияющими глазами, и пошел, но шагов через пять вернулся и, обращаясь к ней, спросил:

                - А ты мне ничего не хочешь сказать?

                - Нет, - ответила она , улыбаясь. - А ты что, хочешь мне сказать что-то?

                - Я? Не-ет.

                - Ну тогда посиди, может, я что-нибудь придумаю!

                - Э-э, нет. Я пошел.

                - Счастливо! - благословила его Иоанна.

                Юра ушел.

                - Идиоты! - Сердито буркнул Володя. И, допив чай, тоже ушел, не сказав больше ни слова.

                Иоанна осталась одна. В окно было видно, как Володька сдержанным шагом идет в свой корпус. Он знает, что она смотрит в окно, потому идет нарочито не спеша. " В такой мороз и без пальто и шапки! Пижон!" - Возмущенно подумала Иоанна. И тут же подумала, что и пальто и шапка у него такие старые, что, пожалуй, и не греют вовсе. И тут же решила, что займется Ворониным вплотную.

 

29

                В воскресенье Иоанна встала рано. Она ночевала у тетки в Москве. Нужно было привести себя в порядок, должны были приехать ребята, Юра и Володя. Она настояла на том, чтобы немедленно купить Воронину пальто. Деньги нашли, у нее было немного, у Юрки, Вовку потрясли основательно и еще призаняли. Деньги Иоанна забрала с собой, чтобы парни не передумали. Юра опять выглядел уставшим и озабоченным, и она рада была тому, что нашла способ, чтобы заставить его отвлечься от напряженной работы мысли. Она чувствовала, что он снова нащупал что-то такое, что приведет в изумление всех, кто работает рядом с ним. Она знала, что его теперь трудно отвлечь, пока он не додумает все до конца, но надеялась, что ради друга он все-таки позволит себе такую роскошь - отдохнуть в воскресенье. Но она ошиблась. Вернее, не знала тогда Иоанна, что творчество - самый жестокий рабовладелец на свете. Оно обрекает на каторжный труд любого, кто рискует вступить в это заповедное царство.

                В десять часов утра раздался звонок телефона.

                - Ивушка, доброе утро, - услышала она ласковый голос Володи.

                - Наконец-то, - выдохнула она с облегчением. - Долго спите!

                - Ты ошибаешься. Мы уже у твоего подъезда.

                - Ну тогда это меняет дело. Давайте, поднимайтесь. - Иоанна бросила трубку и начала поспешно собираться. Она волновалась. Почему? Ее радовала возможность провести рядом с Юрой целый день. И в то же время она понимала, что каждая минута, проведенная в его обществе, привязывает ее к нему тысячей неразрывных нитей. Они просто врастают друг в друга. И тут она поймала себя на том, что уже третий раз повторяет про себя одну и ту же фразу: "Хоть бы он не приехал!"

                Звонок. Иоанна распахивает дверь  и видит на пороге сияющую Наташку Мирную  и смущенно улыбающегося Воронина. Иоанна растерялась. Кого-кого, а Наташку увидеть сейчас она ожидала меньше всего, вернее совсем не ожидала.

                - Привет Воронину и сопровождающим его лицам! - Патетически произнесла она, пропуская их в квартиру и налетев при этом на тетю, которая тоже вышла в прихожую. Это вышло очень забавно. Все рассмеялись. А Володя, отвечая Иоанне, уточнил:

                - Не лицам, а лицу. Потоцкий, боясь, что я один не доеду до тебя, приставил ко мне Наталью, чтобы не сбежал.

                - А Юрка, значит, увильнул? - Ни к кому не обращаясь, вслух спросила Иоанна. И ей никто не ответил. В прихожей ее родственники знакомились с ее друзьями и с удовольствием рассказывали им, что такими их себе и представляли по рассказам Иоанны. Она тем временем оделась, и они с шумом выплеснулись на лестничную площадку. Спускаясь в лифте, ожидая троллейбуса и даже пару остановок, Иоанна была в великой задумчивости. Наташа и Володя о чем-то тихо беседовали, а она думала о том, что она сама не знает, чего хочет. Только что молила бога, чтобы Юра не приехал, а теперь ей тошно от того, что его нет. Она метнулась душой туда, в их городок, и ей показалось, что она видит, как  Юра сидит за столом читального зала. Вот он поднял голову, посмотрел ей прямо в глаза, улыбнулся и она услышала: "Ну что ты? Ты же знаешь, что я все равно рядом с тобой!" Она откинулась на спинку сидения, медленно возвращаясь к реальности. Наташа сидела рядом с ней, а Володя впереди, он всем корпусом развернулся к ним  и по-прежнему тихо разговаривал с Наташей. И вдруг в голову Иоанны пришла мысль, что Володька должно быть голодный. Стало стыдно, что эта мысль не пришла в голову раньше, у тети.

                - Володя, ты что-нибудь ел сегодня?   - Вклинилась она в разговор.

                - Нет. - от неожиданности Володя сказал правду.

                - Как всегда! - Отметила она с горечью, досадуя на себя.

                - А мы с Потоцким в субботу в шесть часов вечера наедаемся так, чтобы на следующий день до обеда хватило.

                - Ладно. Значит, первое, что мы сделаем  - это накормим тебя.

                Они зашли в кафе "Сокол" . Небольшой уютный зал встретил их приятной тишиной. Заказали Володьке еду, а себе кофе с конфетами. В тепле они разнежились и говорили о бархатных южных ночах, когда кажется все звенит вокруг: и сердце, и воздух, и звезды. И темень такая, что думается, что можно потрогать ее, эту темноту, прикоснуться к ночи.

                И вдруг Володя спросил:

                - Ива, скажи, а можно выиграть войну?

                - А ты думаешь она начнется?

                - О, ты сразу на мировые масштабы, - Володя откинулся на спинку стула, словно отшатываясь от предложенной темы.

                - Тогда я не знаю, о чем ты?

                - Я говорю о войне с женщиной, о борьбе с ее характером. Можно выиграть в этой войне?

                Иоанна задумалась. Вопрос был серьезным. Теперь она понимала, что именно хотел знать Володя.

                - Можно, Володя, но к чему приведет тебя эта победа? Будешь ли ты с такой же силой и страстью любить побежденного тобой человека? Но если ты очень этого хочешь, - она лукаво глянула на него из-под опущенных ресниц, - то возьми меня в союзники.

                - И меня тоже, - вставила Наташа.

                - А против кого же мы будем тогда бороться? - Спросил Володя, и все трое весело рассмеялись.

                Продолжая обсуждать проблему неприступных женщин и их завоевания, они вышли из кафе. Сели в троллейбус. Пассажиры с интересом прислушивались к их разговору. А они мчались по Ленинградскому шоссе, трое красивых и молодых, и серьезно говорили о любви.

                - Мне кажется, что мужчина должен быть добрым и надежным, - с пафосом говорила Наташка, мечтательно глядя в окно.

                - Да нет же, - серьезно возразил Володя, - это женщина должна быть такой.

                - А как же насчет любви? - Ехидно поинтересовалась Иоанна.

                Они оба удивленно посмотрели на нее и в один голос ответили:

                - Но это же само собой разумеется!

                Они так увлеклись, что чуть не проехали свою остановку.

                - Гостиница "Советская", - объявил водитель.

                Они выскочили из уже трогающегося троллейбуса, пассажиры провожали их добрыми улыбками, кто-то даже помахал рукой. Что-то в них сегодня было такое, что люди буквально распахивали им свои души улыбками, и сами уносили от общения с ними добрую радость от смутного ощущения общечеловеческого братства. А им было хорошо и весело в этот яркий морозный день на улицах шумной и суматошной Москвы. Они чувствовали себя хозяевами в этом огромном городе, и потоки машин словно по волшебству останавливались перед ними, и Иоанна и Наташа тащили степенного Володю, показывая на весело подмигивающий зеленый глаз светофора. А Воронин изо всех сил сопротивлялся, пытаясь сохранить остатки рассудительности взрослого. Но тут же ему приходится, подпрыгнув, отскочить в сторону, спасаясь от вылетевшей из-за поворота "Волги". Оказавшись на тротуаре, они весело и заразительно смеются, большие дети, счастливые люди, щедрая радость которых никого не шокирует, а просто делает этот солнечный день еще светлее.

                - Они примеряли пальто. Володя примерял, а Иоанна с Наташей придирчиво его разглядывали. Одно, второе, третье - все не то.

                - Мне хочется серое, - тоскливо сказал Володя.

                - Серое тебе не идет! - Отрезала Иоанна.

                Но вот на Володю одевают еще одно пальто. Ему нравится. Он даже не хочет его снимать. Девушки чем-то недовольны, и не могут сразу сказать чем. Они крутят его и сами ходят вокруг.

                - Ива, посмотри, по-моему, оно морщит, - озабоченно говорит Наташа.

                Конечно морщит! Снимай! И идем отсюда, здесь нет ничего подходящего.

                Они идут дальше. Вышли на улицу Горького, чтобы зайти в "Синтетику". Все трое возбужденные, горящие азартом поиска. Здесь улицу не перебежишь, срочно нужен переход. Они оглядываются по сторонам и как-то на мгновение теряют друг друга. Но вот Иоанна около Володи и Наташа рядом, но она глядя по сторонам , вдруг начинает хлопать по плечу какого-то парня, даже отдаленно не похожего на Володю, приговаривая:

                - Лапочка моя, так где же тут переход?

                Иоанна и Володя хохочут. А парень вытаращивает на Наташку глаза, то что он видит ему нравится. Наташка стоит, ничего не понимая. Вдруг до нее доходит смысл случившегося. Они смеются уже вчетвером. Парень берет Наташку за руку в цветной варежке и ведет метров сто.

                - Вот переход, лапочка, - и растворяется в людском водовороте.

                Есть особая праздничность в столичной многолюдной улице. И став частицей этого нескончаемого потока людей, они ощущают себя какими-то очень живыми и реальными.

                Пришли в ГУМ. Нашли отделение верхней мужской одежды. И опять наряжают Володю то в одно пальто, то в другое, заставляют его прохаживаться и поворачиваться. Но вот на нем голубое пальто с поясом.

                - Володя, ты в этом пальто как отмытый принц, просветлевший и прекрасный, - говорит Иоанна.

                Володя улыбается. Но Наташка категорически против.

                - Это пальто не практично! - Говорит она. - Не пальто для тебя, а ты для пальто! Не прислонись, не сядь, нет, нужно искать другое.

                - У, материалистка, несчастная! - Ворчит Иоанна, но не спорит.

                Володе пальто тоже нравится, но он колеблется. Потом с сожалением снимает, отдает продавцу и отворачивается. Это принц, живущий в нем, решил, что еще не время показывать себя миру.

                Идут дальше. ЦУМ. И опять примерки. И снова на Володе хорошее пальто. Наташе оно очень нравится, и сам он доволен. А Иоанна говорит:

                - Очень широкие плечи. Тебе нельзя носить такое, оно прижимает тебя к земле.

                Из магазина они вышли усталые и настроенные. Что делать? Куда еще ехать?

                - Поехали в универмаг "Москва", - не очень уверенно предлагает Наташа.

                - Это очень далеко. Ну ладно уж, поедем, - отвечает без всякого энтузиазма Иоанна.

                А Володя вообще молчит. Свяжись с этими женщинами, жизни рад не будешь!

                И вот они голодные и усталые, потерявшие надежду и настроение, спускаются в метро. Молчат, впервые за весь день. Вот и "Университетская". Выходят, уныло подходят к остановке, от которой перед самым носом отошел нужный им троллейбус. И тут Иоанна увидела женщину, продающую пирожки. К удивлению ребят она исчезла, словно растворилась, а когда появилась снова, в руках у нее были изумительно горячие, пахнущие маслом пирожки. Шесть штук! Подошел троллейбус. Они не раздумывая вошли в салон и, перешучиваясь и пересмеиваясь, съели свои пирожки, под сочувствующими и добрыми взглядами пассажиров. А на душе-то как полегчало!

                Снова магазин. На сей раз продавец мужчина. Он внимательно посмотрел на Володю. Спросил , какого типа пальто им нужно. Снял пальто с вешалки. Одел пальто на Володю. И уже больше никому не хотелось, чтобы он снял это пальто. Они смотрели на продавца в немом восторге. Он был с Володей одного возраста и улыбался им в ответ.

                - И почему мы сразу сюда не пришли? - Задумчиво спросила у него Наташка.

                - Не знаю, не знаю. Если еще захотите приодеть какого-нибудь мужчину, приезжайте. Помогу.

                И не звучала эта фраза в его устах бахвальством. Просто человек был на своем месте. Да, закон сохранения энергии - есть закон. Они трое свое жизнерадостностью подняли сегодня настроение многим москвичам. И теперь этот московский парень из отдела верхней мужской одежды щедро вернул им утраченную в безнадежных поисках радость.

                У них в запасе было всего полтора часа, а нужно было еще поесть и попытаться купить билеты в большой театр Наташе и Володе, у Иоанны билет был. Троллейбус. Метро. Подземный переход. Кафе "Москва". Быстро поели и бегом к театру. У них лишние билеты стали спрашивать чуть ли ни при выходе из кафе. Они смеялись. Им самим были нужны билеты. Целых два билета в Большой театр! И Воронину удается купить эти билеты! Поистине достойное завершение этого суматошного дня.

                Избавившись от свертков, сеток и сумок, они благоговейно входят в зал. Сегодня "Травиата" Верди. Иоанна осталась одна, застигнутая врасплох в своем веселье скорбной музыкой растерзанной любви. Опомнилась только в конце спектакля, вся в слезах. Как хорошо, что Наташа и Володя сидели далеко! Для нее сегодняшний день был закончен. И все окружающее перестало быть.

 

30

                Коля Звягинцев сидел за столом, склонившись над учебником физики, шелковистые волосы прядями упали на его высокий лоб. Кожа у Коли на лице была прозрачной как у девушки. Но характер у него был решительный и твердый. Он рос без отца и давно научился принимать решения и отвечать за свои поступки. А армия еще больше закалила его характер и сделала его совсем взрослым. Вот и сейчас он с завидным упорством постигал то, что в свое время упустил в школе.

                Сима сидела напротив и читала книгу. А Мария Ивановна, Колина мать, о чем-то хлопотала на кухне. Она, конечно, видела и понимала, что ее сыну нравится немолодая и некрасивая женщина, но по ее деревенским понятиям это не было недостатком, лишь бы знала она свое женское дело, да сыну с ней было хорошо. А если будет хорошо ее Коленьке, то и она будет счастливой. И не вмешивалась эта простая женщина, умудренная своей нелегкой судьбой, в бег жизни своего сына, только поспешала рядом, и книги почитывала, и следила за тем, что в мире делается, и одаривала сына своей бескорыстной любовью, а тот пуще глаза берег покой своей матери.

                Симе нравилось бывать в этом доме. Это было единственное место на земле, где не нужно было защищаться, где можно было расслабиться и отдохнуть, где не нужно было тянуть свою добровольную ношу мировых забот, здесь заботились о ней. И такой блаженный покой охватывал душу, что порой даже хотелось поплакать. Слезы и теперь наворачивались у нее на глаза, но Сима отчаянным усилием брала себя в руки и улыбалась своей беззащитной и обезоруживающей улыбкой. А буквы все равно расплывались.

                В отряде Сима занималась самой черной, самой неблагодарной работой - перевоспитывала пьяниц. Она, наверное, раньше многих поняла, что пьянство если и порок, то такой, который надо искоренять не только воспитанием, но и лечением. Но вот беда. Попробуй, убеди пьяницу, что ему нужно лечиться. Первая реакция - всегда возмущение, всплеск оскорбленного достоинства, а потом идут доказательства нормальности и полноценности. Сима, как свое имя, знала, что ей скажет тот или иной человек на предложение: "Вам необходимо подлечиться." А дальше шла изнурительная и трудная борьба за человека, за его семью, за его близких. Кропотливая работа изо дня в день. На это уходило время, душевные силы, жизнь. Из всего отряда только Юра Потоцкий, может быть, до конца понимал, чего все это ей стоило. И его отношение к ней определило Симин авторитет и ее значимость в отряде. И она полюбила его за понимание, за тонкость души, за умение прийти на помощь, когда душа выматывается на столько, что остается пустота, вакуум. Она понимала, что он ее не любит. Но желая хоть когда-нибудь одарить его теплом, она и не заметила, как стала заботиться обо всех. Так ей удавалось порой, заставить его отвлечься от работы, на которой он забывал о себе, и поужинать в кругу друзей. Иногда ей удавалось выстирать ему рубашку, собрав все грязные рубашки в их комнате. Юра, конечно, все это замечал, сердился, всячески старался избежать знаков особого внимания со стороны Симы, делал это мягко, но упорно, так что сомнений на этот счет у Симы не оставалось. Но поскольку Сима упорно показывала, что она готова все это сделать для каждого, если все-таки попадал Юра под ее благодеяние, он тоже делал вид, что воспринимает это как акт ее вселенской любви. И Симе этого было достаточно, казалось, что так могло продолжаться вечно. Она даже подумывала, на ком бы Юру женить, чтобы можно было в любой момент оказаться рядом, в его доме, на правах подруги. И тут в ее жизнь, в жизнь Юры, в жизнь всего отряда ворвалась Иоанна. И все здание, которое она так терпеливо строила, разлетелось на куски. Сима видела, что все, что она делала от ума, Иоанна делала от сердца. Она не задумываясь совершала такие поступки, к которым Сима могла прийти только все взвесив и рассчитав последствия. А поскольку все мы судим о людях только по себе и не можем найти в других, чего нет в нас, Симе Иоанна казалась всего лишь более ловкой и расчетливой, чем она сама. Она одновременно и уважала, и ненавидела, и боялась Иоанну. Уважала за то, что не могла найти у нее слабого места. Ненавидела потому, что не понимала. А боялась, так как не могла избавиться от ощущения, что Иоанна видит ее насквозь.

                А здесь в Колином доме все было легко и просто. Здесь все, что она говорила и делала, принималось с искренней верой. И однажды Сима поймала себя на том, что и она делает этим людям добро не потому, что так надо, а потому, что ей этого хочется. Это было совсем новое ощущение. И тогда она поняла, что быть добренькой или доброй - это совсем разные вещи. И если внешние проявления доброты и доброхотства порой неразличимы, то во внутренних истоках этих проявлений разница огромна.

                Она смотрела на Колю, склонившегося над учебником напротив нее. И глаза ее снова затуманились слезами благодарности к человеку, у которого для нее нашлась нежность. Как жаль, что это не Юра! Коля не так умен и не так тонок, но сердце Юры глухо к стуку ее сердца. А разве она хуже других? Разве она не имеет права быть любимой? Она полюбит, сумеет полюбить этого мальчика! Назло всем, всему свету, она будет счастлива! Сима не думала о том, что нельзя быть счастливой назло. Ей просто хотелось, чтобы  кто-то ей позавидовал.

                Коля поднял глаза от книги, задумчиво несколько секунд смотрел перед собой. Потом в его взгляде проявилась Сима, глядящая на него большими, блестящими от накипевших слез глазами.

                - Сима, у тебя прекрасные глаза, - сказал он мягко и нежно. Он не кривил душой. Глаза у Симы действительно были прекрасными. И от этой правды Сима не выдержала, и расплескала слезы, и уронила свою большую голову на маленькие ручки. Коля вскочил, обогнул стол и опустился на колени перед Симой. Даже теперь, стоя на коленях, он был выше Симы, сидящей на высоком стуле. Он повернул ее к себе, вытер руками слезы, бегущие по щекам, и, гладя ее по голове, как маленького ребенка, приговаривал:

                - Сима, Сима. Ну что с тобой? Ты же видишь, что я люблю тебя! Что же ты плачешь? Ну что ты плачешь? Я всегда буду любить тебя.

                - Коля! Ну что ты такое говоришь!? Зачем? Из жалости, да? Ты посмотри на меня! Я старая! Я некрасивая! Вокруг много молодых и красивых девушек.

                - Ну и что. Они тоже будут потом старыми и некрасивыми. Я люблю тебя такую, какая ты есть. Я люблю тебя очень давно. Это случилось еще до армии.

                - Не мучай меня, Коля! Я не хочу стать всеобщим посмешищем!

                - Я понимаю. Ты стыдишься меня, необразованного, деревенского парня! Но я закончу институт. И ты еще сможешь мной гордиться!

                У Симы даже слезы высохли от последней Колиной фразы.

                - Нет, Коля, нет! Тут ты совсем не прав! Твоя любовь мне как подарок. Но это слишком дорогой подарок. Я его не заслужила. Давай подождем, может и не мне ты захочешь его подарить.

                - За кого ты меня принимаешь?! - Воскликнул возмущенный Коля, но заглянув Симе в глаза и увидев, что они из голубых сделались черными, тихо и нежно сказал:

                - Дурочка ты моя. Трусиха. Никуда я тебя не отпущу!

                И подхватив Симу на руки, закружил с нею по комнате. Коля, как и все люди, чей интеллект еще не исковеркало образование, знал каждой клеточкой своей души и тела, что жизнь дважды не предлагает выигрышных лотерейных билетов. Ну, а если у всех выигрыши разные - это судьба. Твой - этот. И радуйся ему, и не выпускай из рук!

 

31

                В подвальном помещении, где Юра собирал своих "астровцев", вообще-то находилась киностудия предприятия. Руководил студией и был ее идейным вдохновителем тоже бывший член оперативного отряда. И Юра легко договорился с ним использовать для своих нужд это почти всегда пустующее, но прекрасно оформленное и оборудованное помещение. И это было великой тайной "Астры", которая до сих пор еще была никем не раскрыта, не смотря на то, что в их маленьком городке просто вообще было невозможно иметь хоть какую-нибудь тайну. Но Юре это пока удавалось, и от этого его затея в глазах ребят принимала романтический вид, и уже одно это обеспечило успех на первом этапе. А потом, соприкоснувшись с личностью самого Юры, ребята увлекались по-настоящему. "Астра" работала в полную силу, поглощая без остатка все душевное время Юры Потоцкого.

                Нет ничего деспотичнее и возвышеннее детской любви. Дети великие собственники и ревнивцы. Но нет бремени почетнее и светлее, чем бескорыстная детская любовь. Ее сначала нужно завоевать, а при чистом стремлении детской души к Абсолюту, для этого надо сначала, как минимум, стать богом, а потом постараться не упасть или не сорваться с той высоты, на которую забрался добровольно или они тебя поставили. И достоин сожаления тот, кто в порыве азарта прыгнул выше собственной головы. Каким высокомерным презрением, какой обидной кличкой наградят тебя твои недавние обожатели, что, узнай ты об этом, до конца жизни не забудешь, но ты об этом, как правило, не знаешь, потому что даже не подозреваешь, что с тебя давно сорвали нимб святого. Но если ты Человек, дети простят тебе все, они будут идти рядом с тобой до конца, защищая твою жизнь своими собственными жизнями, потому что каждый ребенок хочет стать Человеком. Это первое и самое естественное желание каждого ребенка, и если у него потом этого не получилось, значит не встал рядом с ним во время Человек, не взял за руку и не повел в Человеческую жизнь.

                А Юра был Настоящим Человеком. Мальчишки верили ему и шли за ним. Они с одинаковой радостью делали все, что он им предлагал. И незаметно для себя превращались из разбивателей лампочек в стрелков, из сквернословов в поэтов, из марателей заборов в художников, из драчунов в борцов. И можно было только удивляться, каким образом этому невысокому, с виду даже хрупкому, похожему на юношу человеку удавалось без патетических возгласов, без командного тона держать в руках почти всех подростков городка. Но стоило Юре только свистнуть, вся его армия в мгновение ока оказывалась в сборе, выражая одинаковую готовность и отдыхать и работать до седьмого пота. И при этом Юра умудрялся оставаться одним из перспективнейших инженеров предприятия.

                В этот вечер они делали робота. Человек пятнадцать азартно возились в мастерской, точили, выпиливали, строгали, шлифовали. Юра и еще двое самых ловких паяли схему. И вдруг волной горячей крови обдало сердце. Иоанна! Она вспомнила о нем. Он ей нужен. Сейчас она начнет его искать. И найдет! Она его найдет обязательно. И в течение следующих сорока минут он чувствовал, как она приближается и приближается к его тайному месту. Вот она уже рядом. Никто не постучал в дверь ни условным стуком, ни каким-нибудь другим, но Юра знал: она здесь, она стоит в дверях мастерской, облокотившись на косяк, и смотрит на него. Пусть смотрит! В глаза она никогда не смотрит с такой любовью. Он продолжал паять. А она молча смотрела на его спину, поражаясь тому, какой выразительной может быть спина человека. Но тут кто-то из мальчишек, паявших вместе с Юрой, поднял глаза и увидел Иоанну. Он долго ошалело глядел на нее, потом наклонился и тихо прошептал:

                - Юра, посмотри. Там приведение!

                Иоанна улыбнулась.

                - Да ну!? - Насмешливо спросил Юра, не поднимая головы.

                - Да точно! Я тебе говорю! Я сам дверь закрывал. Вот ключ!

                - Ну и как ты его находишь? - Поинтересовался Юра.

                - Кого его? - Не понял парнишка.

                - Как кого? Привидение! - Юра наслаждался эффектом, который произвела Иоанна, внезапно появившись в закрытом на ключ помещении

                - Приведение - класс! Во!! - Мальчишка показал большой палец, - только я ничего не понимаю.

                Мальчики уже давно побросали работу и с любопытством смотрели на Иоанну. Юра развернулся вместе со стулом. Их глаза встретились, светясь взаимной радостью и любовью. В мастерской было тихо-тихо. Иоанна, подыгрывая Юре, как заправская актриса, держала паузу. В момент наивысшего напряжения, продолжая смотреть только в Юрины глаза, каким-то незнакомым, до боли проникновенным голосом она произнесла.

                В мирах любви - неверные кометы -

                Закрыт нам путь проверенных орбит!

                Явь наших снов Земля не истребит, -

                Полночных Солнц к себе нас манят светы.

 

                Ах, не крещен в глубоких водах Леты

                Наш горький дух, и память нас томит.

                В нас тлеет боль внежизненных обид -

                Изгнанники, скитальцы и поэты!

               

                Тому, кто зряч, но светом дня ослеп,

                Тому, кто жив, но брошен в темный склеп,

                Кому Земля - священный край изгнанья,

                Кто видит сны и помнит имена, -

 

                Тому в любви не радость встреч дана,

                А темные восторги расставания!

               

                Теперь даже Юра был ошеломлен. И пытаясь это скрыть и понимая бесполезность этой попытки, он спросил:

                - Чьи это стихи?

                - Это Максимилиан Волошин. Он был не только поэт, но и художник. Он любил Крым, долго там жил и был удивительно интересным человеком. Если хотите, я как-нибудь вам о нем расскажу.

                - Хотим! - Сказали ребята.

                - Прекрасно! Юра мне скажет, когда вы готовы будете меня слушать. А сейчас отпустите его на несколько минут поговорить со мной.

                Польщенные тем, что к ним обратились с просьбой, мальчишки чуть ли ни подталкивали Юру. Юра чувствовал и понимал удивительную красоту этого мгновения и был благодарен Иоанне за этот мост радости. Он знал, что теперь каждому из этих мальчишек захочется пройти по такому же мосту, именно по такому. И, может быть, кому-нибудь это удастся.

                Они вышли из мастерской, прошли молча в пустой холл и сели на диван.

                - Я тебя очень долго искала.

                - С успехом. - Он улыбался, - а ключ где взяла?

                - У хозяина.

                - А как ты узнала, что я здесь? Вовка сказал?

                - Ему было трудно, но он не сказал. Просто я обошла все. Больше негде скрыться в нашем городе!

                - А зачем искала?

                - Юрочка, идея у меня! Чем мы с тобой сейчас занимаемся?

                - А чем? - Обрадованный встречей с Иоанной, он сейчас думал только о ней.

                - Ну то, что мы делаем, ты, я, вся наша группа. Я понимаю, что все это важно, просто необходимо, но это все полумеры. Мы можем перевоспитать одного, двоих, десять, наконец. Но их ведь не убывает, трудных. Мы не смотрим в корень! Мы не знаем причин или боимся их узнать!  А их надо узнать и бить туда. Давай проведем глубокое исследование по всем подросткам, стоящим на учете в милиции, и тем, которых собрал ты, по всем параметрам: семья, быт, образ мыслей, учеба, круг интересов, мечты. Может быть  найдем общие места, может быть это не случайные явления, может быть есть какая-то закономерность, ну не закономерность, так что-то другое. Мне кажется проще устранить причину. Как ты думаешь?

                Он смотрел на нее широко открытыми глазами.

                - Ну что ты молчишь?

                - Я слушаю.

                - Может, это глупо. Но я искала тебя, чтобы сказать тебе об этом. Мне одной не справиться. Надо хорошо продумать вопросы, методы систематизации, проверок и сбора информации.

                Она вопросительно смотрела на него. Юра встал, прошелся по комнате. Остановился около нее, протянул обе руки, поднял с дивана и, глядя ей прямо в глаза, сказал:

                - Нет не глупо, Инна. Но ты понимаешь, что ты задумала?

                Она опустила глаза.

                - Понимаю. Потому и пришла к тебе.

                - Хорошо. Я подумаю.

                - Ну, я пойду. Тебя мальчишки ждут.

                Их вечно кто-нибудь ждал, или ее или его. Но они всегда были вместе, хотя в течение дня видели друг друга считанные минуты. Но какими были эти минуты!

                - Да. Ждут. Но как хорошо, что ты пришла! - Ему не хотелось, чтобы она уходила, но он не видел предлога, чтобы ее задержать. Провожая ее к двери, он вспомнил стихи, которые она читала, и вопреки им, пытался сохранить в своем сердце радость от встречи.

                В мастерской, куда он вернулся, мальчишки не работали. Они сидели группкой, кто на стульях, кто на столе, и о чем-то тихо говорили. Когда Юра вошел, они все, как по команде, уставились на него. Юра подошел к ним, собираясь упрекнуть их за безделье, но они его опередили. И один из них, самый смелый, спросил:

                - Ты ее любишь?

                Юра остановился. Вопрос был неожиданным. Сначала он хотел рассердиться. Но тут он увидел, как все они замерли, ожидая ответа, в едином порыве вытянув свои тонкие шеи и распахнув глаза.

                - Да. - Сказал он тихо и спокойно, не отводя глаз. И тут же ему подвинули стул, и круг вокруг него сомкнулся.

                - А она? Она тебя любит?

                - Я не знаю. - На секунду он прикрыл глаза, как бы у себя спрашивая то же самое, но тут же снова посмотрел на мальчишек, которые следили за ним с напряженным вниманием, и повторил:

                - Я этого еще не знаю.

                - А ты спроси у нее!

                - Об этом не спрашивают.

                - Как это не спрашивают!? - Раздались возмущенные возгласы с разных сторон.

                - А вот так. Не спрашивают! Любовь можно подарить, но выпросить ее нельзя.

                Мальчишки молчали. Они очень серьезно обдумывали то, что им сказал Юра.

                - А что такое любовь?

                - А на этот вопрос еще никто не нашел окончательного ответа. У каждого свой взгляд. Но я думаю - это особое состояние души, когда хочется стать лучше, чем ты есть. И если тебе это удается, то любишь ты по-настоящему.

 

32

                С утра была метель. Она началась еще ночью. Снегу навалило, и замело все дороги. Утром Иоанна пробиралась    на работу, проваливаясь в снег выше колен. Это ее забавляло. Она пришла в лабораторию веселая и румяная, как Снегурочка. Работы не было. Они сдали тему. Сегодня после обеда должно было состояться совещание у начальника отдела. Всем не терпелось узнать, что их ждет, но до совещания это сделать было невозможно, потому говорили в инженерной комнате ни о чем: о погоде, о событиях в мире, о новых спектаклях в московских театрах. Зазвонил телефон. Было уже десять часов утра. Бурлаков снял трубку.

                - Иоанна Константиновна, как всегда, вас!

                Звонил Алеша Лазарев..

                - Ива, здравствуй! Валерку надо спасать!

                - А что случилось? - Испугалась Иоанна.

                - Его увольняют.

                - Это, действительно, серьезно. Ты свободен?

                - Сейчас да. Отпросился.

                - Тогда через пять минут встретимся у Пчелкина.

                Иоанна положила трубку и вопросительно посмотрела на Бурлакова.

                - Петрова, вы неподражаемы! Вы же назначили свидание, не спрашивая у меня. А теперь спрашиваете, можно ли вам идти. А, если я не пущу, уйдете?

                - Уйду, - она опустила глаза и внимательно разглядывала носки своих сапожек.

                - Ну вот и идите, только на совещание не опаздывайте.

                Валерка Гудовичев был еще тот фрукт! Уже две недели жил в комнате у ребят. Где его Юрка выкопал? Для всех осталось секретом. Он устроил его на работу и приютил у себя. Но этот восемнадцатилетний оболтус словно родился для того, чтобы портить кровь окружающим его людям. Врун, лентяй, неряха. Сегодня его за последний прогул решили уволить - это для парня прямая дорога в тюрьму.

                Иоанна и Алексей встретились у Пчелкина. Алеша коротко изложил суть дела.

                - А Юра знает? - Спросил Саша

                - Не. Его сейчас трогать нельзя. Он занят. Они с Волковым у нас в цехе что-то уникальное творят.

                Саша задумался.

                - Да, ребята, задача не из легких.

                - Была бы легкая, к тебе бы не пришли, - проворчал Лазарев.

                Пчелкин еще подумал несколько минут и позвонил прямо начальнику отдела кадров. Тот пригласил Пчелкина к себе. Пошли втроем. В отделе кадров были уже Валерка и его начальник цеха. Валерку долго ругали, потом выставили в коридор, и еще минут тридцать спорили друг с другом. Все понимали, что совсем парня выгонять с предприятия нельзя, но никому не хотелось возиться с этим сокровищем. И просить за него было стыдно и бросить на произвол судьбы нельзя. Он и в самом деле был тунеядцем. Просто не хочет работать и спекулирует тем, что он бедный, покинутый всеми и несчастный. В конце концов решили, что в наказание он два месяца будет убирать территорию предприятия. Если будет хорошо работать, то его вернут на прежнее место, плохо - уволят.

                С тяжелым чувством бессилия, которое Иоанна всегда испытывала, когда сталкивалась с человеческой ограниченностью, она брела в столовую. Есть не хотелось. Но вечером было много дел и поужинать, возможно, не удастся. Не глядя по сторонам, она обреченно пристроилась в конец очереди, снова и снова перебирая в уме все нюансы состоявшегося разговора. Теперь она точно знала, что чего бы ей это ни стоило, она проведет свои исследования и начнет их с Валерки.

                - Иди за мной! - Она вздрогнула и подняла глаза. Перед ней стоял Юра с подносом, на котором дымились два обеда. Не сказав больше ни слова, он повернулся и пошел к свободному столику, и она покорно поплелась за ним.

                - Ну рассказывай, что случилось, - поинтересовался он, когда они сели за стол. - Только не ври, что у тебя просто плохое настроение, - опередил он ее стремление оградить его от этого дела. И она рассказала ему утреннюю эпопею с Валеркой, видела, что он огорчен. Он итак выматывался в последнее время до предела, а тут еще этот Гудовичев! Но никто не может за нас прожить эту жизнь. А Юра не мог гореть в полнакала.

                - Наглый он все-таки, - посетовала Иоанна после некоторого молчания.

                - А что ему остается еще? Это его способ защиты от внешнего мира.

                Иоанна удивилась.

                - Ты его как будто оправдываешь?

                - Не оправдываю, а понимаю, - ответил он, грустно глядя ей в глаза.

                - Понять, значит простить? - Ехидно спросила она.

                - Нет. Понять - значит найти способ бороться!

                Из столовой шли молча. Несколько минут, которые они могли подарить друг другу. Несколько минут среди ветра и снега им было тепло. И даже вселенская боль, вечно терзающая их сердца, отступила, давая им передышку. Природа сотворила великое чудо, дав возможность этим людям встретить и узнать друг друга. Но ей не хватило смелости провести свой эксперимент до конца. А им казалось, что у них в запасе вечность, и что нет в мире такой силы, которая могла бы разъединить их души, прочно вросшие одна в другую.

                У подъезда главного корпуса они расстались, глядя друг на друга сияющими глазами, словно этих нескольких минут было достаточно, чтобы ушла усталость, рассеялись сомнения и снова появилась вера в то, что они все могут.

                Придя в себя, она тут же позвонила в детскую комнату милиции и, к своему великому удивлению, застала Антонину Ивановну, которую разыскивала уже четыре дня. Договорились встретиться в семь часов вечера. До совещания еще успела продумать, что ей нужно сделать у Антонины Ивановны и поняла: одной ей за вечер не управиться. Но сейчас уже ничего нельзя было изменить, свободного времени не было сегодня ни у кого.

                Сразу после работы она пошла в комитет комсомола. Борис Бодров, второй секретарь, ждал Иоанну.

                - Входи, Петрова. А я думал, что уже не придешь.

                - Извини, Борис. У нас было совещание, вот только закончили. - Она, хоть и очень торопилась, сняла пальто. В комитете комсомола всегда было очень жарко.

                - Что-нибудь интересное? - Борис отличался от Сорокина умением сопереживать. И этим они прекрасно дополняли друг друга. На кого не действовал прямой напор Саши Сорокина, того почти всегда мог уговорить мягкий тактичный и душевный Боря Бодров.

                - Да очень! Скоро узнаешь. Для чего звал?

                - Ух какая ты деловая! Садись, отдышись немного.

                - Спешу, Боренька. Свидание у меня в 19-00. Очень важное.

                - Интересно, кто тот счастливчик? - Улыбнулся Борис.

                - Этот счастливчик - Антонина Ивановна, - Иоанна тоже улыбалась. Ей нравился Борис. Они хорошо понимали друг друга. И на заседаниях комитета комсомола были союзниками при решении многих вопросов, хотя заранее никогда ни о чем не договаривались. Просто у них была одинаковая жизненная позиция.

                Борис присвистнул.

                - Да, с милицией шутить нельзя.

                - А я и не шучу. Звал-то зачем? Вот она я, говори.

                - Хочу посоветоваться с тобой в одном деле.

                - Хитрый ты Бодров! Издалека начинаешь. - Иоанна начала уже догадываться, зачем она так срочно понадобилась Бодрову. Несколько дней назад, когда обсуждался вопрос о том, где справлять свадьбу Эли и Димы, она намекнула Пчелкину, что, если достроят молодежное кафе, то можно там. Пчелкин обрадовался и пообещал поговорить с Сорокиным. И вот теперь круг замкнулся.

                - А что ты мысли читаешь?

                - Иногда. Когда знаю, о чем думают. Давай, выкладывай свои соображения! Хочешь, наверное, чтобы ребята из отряда в кафе поработали?

                - Точно! А как ты угадала?

                - Да не трудно было. Нам нужно кафе.

                - Вот и помогите.

                Они мило улыбались друг другу. И со стороны можно было подумать, что идет легкий ни к чему не обязывающий разговор. Но они оба умели легко говорить о вещах серьезных и знали это друг про друга.

                - Борис, насколько я помню, мы договаривались, что отряд отвечает за клуб молодых рабочих, а комитет комсомола за кафе. Клуб уже работает, а до открытия кафе еще как до мечты. А ведь вместе начинали!

                - Но ты же знаешь, что все резервы вам отдали, сама доказывала, что клуб важнее.

                - Знаю. Но у комитета и возможностей больше, чем у нас.

                - Не скажи! А, впрочем, о чем мы спорим? Отряду нужно кафе?

                - Да.

                - Вот и помогайте!

                Иоанна задумалась. Борис улыбался. Он знал, если ему удастся снова втянуть Иоанну в это дело, то кафе откроется к концу января, как это нужно отряду, а не к 8  Марта, как запланировано. Чем раньше, тем лучше, думал Борис. И в этом он был прав. А Иоанна думала, как ей выкрутиться из затруднительного положения, потому что как раз сейчас у нее не было времени, да и не было полномочий решать за отряд.

                - Хорошо, - наконец, произнесла она, приняв какое-то решение. - Если до января  будут сделаны строительные и отделочные работы, то все остальное мы берем на себя. За это я могу поручиться.

                - Но это ведь невозможно! - От возмущения Борис даже подпрыгнул на стуле.

                - А невозможно, тогда и говорить не о чем. - Она поднялась и направилась к выходу, на ходу застегивая пальто. У дверей остановилась, и, лукаво улыбаясь, посмотрела на Бориса. Тот смотрел ей вслед со смешанным чувством восторга, недоумения, обиды и решимости.

                - Ну смотри, Петрова, поймаю тебя на слове!

                - Лови, Боренька, лови! Поймаешь - исполню!

                На минуту забежала Иоанна домой.

                - Где ты бродишь, блудная дочь? Я неделями тебя не вижу. - Спросила Нина.

                - Ой не спрашивай! Лучше подумай, как сделать, чтобы в сутках было не двадцать четыре часа, а хотя бы двадцать пять.

                - Много хочешь, дорогая! Ты куда опять?

                - В милицию, а потом на курсы.

                - Сима тебя искала.

                - А что ей надо?

                - Не знаю, не знаю.

                Девушек Элю и Симу Иоанна застала за приготовлением ужина. Ужин готовился на широкий круг лиц.

                - Где ты пропадаешь? - Увидев ее, спросила Сима. - Раздевайся скорее и помоги нам.

                - Некогда, девочки, я должна идти к Антонине Ивановне.

                - Ну тогда приходи ужинать.

                - Ладно. Если успею.

                В милицию она прибежала уже в восьмом часу. Антонина Ивановна беседовала с Ференцем и его матерью по поводу недавнего случая, когда ребята украли у пьяного 50 рублей. А за свободным столом сидел Юра и делал ее работу. Увидев ее, он собрался уходить.

                - Ну мне здесь теперь нечего делать.

                - Куда же ты? Подожди. - Юра остановился с пальто в руках. - Я ведь одна не успею.

                - Ах да! Я совсем забыл , что у тебя сегодня курсы. Я думал, что ты совсем не сможешь прийти, совещание у вас что-то затянулось.

                - А ты откуда знаешь?

                Вместо ответа, он только улыбнулся. "Что за странный вопрос?" - говорила его улыбка. И они, теперь уже вдвоем, склонились над картотекой, работая как одно двухголовое и многорукое существо. Им не нужно было объяснять что либо или подсказывать друг другу. Если бы кому-то пришло в голову спросить у них, как им это удается, то они бы не поняли вопроса. Их надо было спрашивать, как им удается жить вдали друг от друга. Они так были увлечены работой, что не заметили, как появилась и тут же исчезла Сима. А, может и заметили, потому что Иоанна сразу спросила:

                - Ты пойдешь домой ужинать?

                - Нет, конечно!

                И ей было понятно, почему "нет" и почему "конечно".

                Через несколько минут они закончили свою работу, но им обоим нужно было поговорить с Антониной Ивановной, но та была занята. Они пристроились в углу на стульях, и Юра спросил:

                - Ну как там у вас?

                - Очень интересно. Мы едем на международную конференцию

                - Все?

                - Наша группа в лице Бориса Ивановича.

                - Ну молодец Борис!

                - Да. Борис Иванович оказался единственным, кто у нас занимается этой проблемой. И весьма результативно! Удивительны метаморфозы времени: вчера чудак-одиночка, сегодня - герой дня.

                - Не такой уж Борис одиночка. А ты? А Тропинкин?

                - Юра, помилуй, причем тут мы? Борис Иванович - мозг нашей маленькой группы.

                - А он говорит, что ты ее сердце. Да, кстати, почему вы друг друга так упорно называете по имени-отчеству?

                - Ты зачем задаешь вопросы, на которые знаешь ответ? - Чуть отстраняясь сказала Иоанна. - Это помогает сохранить дистанцию каждому из нас.

                - Ты обезоруживающе откровенна.

                - Талантливыми людьми или восхищаются или им завидуют. Я предпочитаю первое. И, как видишь, не чувствую себя при этом порочной.

                Он доверительно прикоснулся плечом к ее плечу и заглянул в глаза. И каждая клеточка его тела запела и затрепетала, охваченная живым огнем любви. Сколько раз в день ему вольно или невольно приходилось прикасаться к женщинам, но только Иоанна всегда вызывает в нем это пронзительное ощущение жизни, почти боль. Он улыбался.

                Антонина Ивановна освободилась, и они приступили к разговору. Юра уточнил свой список, Иоанна договорилась о встрече на завтра. Казалось, все было обговорено, но Антонина Ивановна спросила:

                - Ребята, а когда у вас следующий раз собираются юные дружинники?

                - Да вот на каникулах. Да, Инна?

                Она кивнула.

                - Я хотела бы поговорить с ними об их поведении.

                - Знаете, Антонина Ивановна, Юра в корне против этих разговоров, - ринулась на амбразуру Иоанна, заметив кислую мину на Юркином лице. - Он считает, что это бесполезно и не нужно.

                Антонина Ивановна удивленно смотрела на Иоанну, которая так уверенно говорила от лица человека, который по ее мнению никогда и никому этого не позволял. А он только улыбался и молча слушал. Она не выдержала и спросила:

                - Правда, Юра?

                - Конечно. Уже то, что они к нам ходят, хорошо. А вы ведь прекрасно знаете, какие это ребята! Их лекциями не возьмешь. Им и в школе с утра до вечера о хороших манерах говорят.

                Он снова улыбается своей обезоруживающей улыбкой, а Антонина Ивановна только пожимает плечами.

                - Ну, я, пожалуй, пойду, - говорит он, начиная одеваться.

                - Подожди, сейчас пойдем вместе. - Он снял ее пальто с вешалки и помог ей одеться. Но Антонина Ивановна жестом останавливает Иоанну. Юра делает торжествующую рожицу и уходит.

                Но им так и не удалось поговорить: пришел еще один родитель, у которого провинился сын. Антонина Ивановна только спросила:

                - Ива, а как насчет работы общественным уполномоченным?

                - Знаете, Антонина Ивановна, в отряде против этого. Ребята говорят, что у меня итак достаточно работы. Лишняя нагрузка даст повод нигде ничего не делать.

                - Ну, вот видите, никто не хочет работать! - Огорченно восклицает Антонина Ивановна, почему-то обращаясь к  только что пришедшему родителю.

                - Это вы зря. - Иоанна на ходу застегивая пальто, подошла к столу, за которым они с Юрой несколько минут назад работали, и где еще лежали ее бумаги. - Вы всегда можете рассчитывать на мою помощь, а потом я все-таки подыщу вам человека.

                - Да, пожалуйста, найдите мне двух девушек.

                - О! Вы меня высоко цените! - Улыбнулась Иоанна. - Ну ладно. До завтра. Я приду к вам сразу после работы, и мы все успеем.

                - Хорошо. Я жду вас завтра и приглашу нужных вам людей.

                Иоанна помчалась домой. Ветер со снегом вгрызался со злостью в лицо, но она не замечала этого. Она думала о Юре. Он совсем не был похож на Сергея, ни внешностью, ни миром своей души. И это было хорошо. Она бы не простила ему похожести. Она бы не простила этого никому, кроме Ванечки. Юра был другим. Он был как будто продолжением ее собственной души. И если бы не он, она бы не смогла выжить.

                Девчонок дома не оказалось. Иоанна поняла, что они в мужском общежитии и побежала туда. Двор весь замело, и она проваливалась в снег почти по колено, но поворачивать назад и обходить не было смысла.

                Еще в коридоре на третьем этаже она встретила Димку.

                - Дима, а девочки у вас?

                - Да у нас. Но только девочки!

                Она задержалась в дверях.

                - А почему ты это подчеркиваешь?

                Он усмехнулся, пожал плечами и пошел умываться.

                - Наконец-то пришла! - В голосе Симы явственно слышались нетерпеливые нотки. - А где Потоцкий?

                - Не знаю. Пошел куда-то.

                - Ты его позвала?

                - Нет ... - это не было правдой, но и не было ложью, потому что она не могла, да и не хотела объяснять другим то, что ей и Юре было ясно без слов.

                - А почему вы мне не сказали, что вы будете здесь?

                - Я тебе сказала в милиции, что мы будем  т а м. Я думала, что ты поймешь.

                - А я не поняла, - сказала Иоанна, а сама подумала, что она, наверное, даже не слышала этого, - и если бы не хотела есть, как волк, не побежала бы вас искать.

                Она быстро сняла пальто и шапку, приговаривая:

                - Ой-ей-ей! У меня в запасе всего двадцать минут.

                Они сели за стол: Эля, Сима, Дима и Иоанна.

                - А где Володя? - Спросила Иоанна, отламывая кусочек хлеба.

                - У него сегодня рандеву, - ответил Дима, вытаскивая изо рта рыбью кость.

                - И мы полагаем на высоком уровне, - добавила Сима.

                - Где это? Поддержала игру Иоанна, вспомнив, что Воронин собирался сегодня навестить свою тетку.

                - О, это большой секрет! - Эля положила на тарелку жаркое и дает его Гудовичеву. Он лежит на Юркиной кровати и смотрит безучастным взглядом на потолок. И, безусловно, хочет есть, но отказывается.

                - Девочки, что это вы столько костей в уху положили? - Спрашивает Иоанна, чтобы отвлечь Элю от Валерки.

                - Это мы специально для тебя старались, - отвечает Эля, понимая маневр Иоанны, и ставит тарелку на стол.

                Иоанна ест с огромным удовольствием. Эля и Дима недавно ездили к Диминым родителям и привезли много всяких вкусных вещей. Особенно Иоанне нравятся соленые грибы.

                - Ну и грибочки, я вам скажу! Валерка, а ты почему не ешь? - Говорит она, как бы между прочим. - Волю воспитываешь? Ну так это, дружочек, не так делается! Ты вот на работе покажи, какой ты волевой! А сейчас ешь. Ведь хочешь же есть!

                - Конечно, хочет, - поддержал ее Димка. - Ты только послушай, Ванька, сегодня утром я ему говорю: "Пока не умоешься, есть не получишь!" Так он ушел голодный, а умываться не стал. Денег у него, известно, давно нет. А ведь три дня уже не умывается!

                Иоанна так и не донесла до рта ложку. Она смотрела на Димку широко открытыми глазами, потом молча встала из-за стола и начала одеваться.

                - Ты куда? - Димка не понимал, что могло привести ее в такое состояние.

                - Я же сказала, что спешу. Валерка, а ну-ка выйди со мной!

                - А зачем? - Нагловато спросил Гудовичев.

                - Пошевеливайся давай! Ты же слышал, я спешу.

                Они вышли из комнаты.

                - Что это с ней? - Сердито спросила Сима. Эля осуждающе смотрела на Димку. Она понимала, что с Иоанной.

                - Теперь и я, кажется, понял ... - сказал Димка, хлопнув себя по лбу. - Ай, да Ванька! Нет, физика - это не ее профиль.

                А Иоанна тем временем выговаривала Валерке?

                - Ах ты, христосик, несчастный! Что думаешь, весь мир должен вертеться вокруг тебя одного? А ты будешь красиво страдать. Среди людей нужно жить. И чтобы понимали тебя, нужно хоть чуть-чуть понимать других. Вот тебе пять рублей, купи себе мыло, зубную щетку и остальные мелочи. И помни, заработаешь - отдашь, у меня они не лишние. А на Димку зря обижаешься. Попробуй посмотреть на себя его глазами.

                Иоанна спешила на курсы, а сама думала о Валерке и о великом Юркином чутье. И о том, почему в наше время есть такие Валерки, не понимающие своего места в жизни, беззащитные перед натиском внешнего мира и выражающие свой протест в такой уродливой форме, с хрупкой психикой, готовой сломаться в любой момент, и обвиняющие в своих бедах и неудачах всех и вся. И уверенность в том, что она задумала важное дело, еще больше укрепилась в ее сознании.

 

33

                Юру Потоцкого в отряде не просто уважали, его любили за чуткость, и за то, что он всегда оказывался рядом в трудную минуту, за храбрость и мужество, за бескомпромиссную принципиальность, за вечный поиск, за то, что у него ничего не было для себя. Он был из тех редких людей, жизнь которых без остатка принадлежала другим. Поэтому к Юркиному дню рождения готовился весь отряд. Правда, приготовления эти шли от него в секрете, ибо узнай он об этом, он бы рассердился страшно, потому что не выносил пристального внимания к себе и пресекал любую попытку проявить это внимание, от кого бы она ни исходила.

                День рождения решено было отпраздновать у Максима. А Иоанне поручили купить подарок и привести Потоцкого на собственный день рождения. На собранные ребятами деньги, как было решено, Иоанна купила часы. Но она приготовила для Юры подарок и от себя. Идея пришла давно, она написала давнему своему другу, большому мастеру, с просьбой помочь в ее осуществлении. И вот вчера ей передали посылку, развернув которую, она с глубоким удовлетворением поняла, что это именно то, что она хотела. Она не поскупилась на слова благодарности чудо-мастеру, чье творение она собиралась подарить человеку, который как яркая звезда сиял во мраке ее осиротевшей души.

                 И вот оба подарка у нее в сумочке. Она сидит в штабе отряда и ждет Юру. Он обязательно скоро сюда придет. Кроме нее в штабе только дежурный. Дежурная оперативная группа разошлась по контрольным постам. Чтобы не терять времени даром, она чертит таблицы, которые они с Юрой разработали для своих исследований.

                Вот и именинник!

                - Привет! - Юра промчался во внутренние комнаты, через минуту вернулся с выражением неописуемого удивления на лице. - А где все?

                - Кто где. А кто тебе нужен? - Иоанна улыбалась.

                - Ты, например.

                - Я - вот. Впрочем, это ты увидел сразу.

                - А остальные?

                - Все при деле. Да, Костя? - Она обратилась за поддержкой к дежурному. Это был Костя Николаев, один из старейших членов отряда. И тот утвердительно кивнул, делая вид, что очень занят, чтобы не рассмеяться.

                - А вот, где ты был, этого никто не знает, - начала свое наступление Иоанна. - Так где же?

                - Я прямо с работы.

                - Домой пойдешь?

                И в те несколько секунд, пока он медлил с ответом, Иоанна поняла, что он уже был дома. Но с Юркиным упрямством справиться нелегко, и она не позволила ни одному мускулу у себя на лице дрогнуть.

                - А что? - Спросил он у нее.

                - Так спросила. Если пойдешь, я пойду с тобой.

                - Ладно. Идем.

                Иоанна быстро собралась и, выходя из штаба, за Юркиной спиной кивнула Косте.

                Вечер был звездный, морозный и тихий. Они медленно шли по скрипучему снегу.

                - Можно, я возьму тебя под руку? - Спросила она осторожно. - Мне скользко.

                Он остановился, повернул ее к себе лицом и, глядя ей в глаза, тихо и грустно спросил:

                - Я такой дурак, что у меня нужно об этом спрашивать?

                Она тихо и счастливо рассмеялась, поправила ему шарф, взяла под руку и, доверчиво прижавшись к нему, увлекла его в какой-то иной, удивительный мир. Время остановилось, все исчезло, остались только она и звезды. Ему показалось, что прошло всего одно мгновение, когда он услышал ее голос.

                - Тебе грустно, Юра?

                - Нет. Это называется не так. Мне страшно.

                - Страшно? Но почему?

                - Я боюсь потерять.

                - Потерять что?

                - Не знаю. Тебя. Себя. Все это.

                - Это потерять нельзя. Это можно только забыть или отказаться.

                Он вздрогнул. Снова улица и фонари. Откуда в этой девчонке, способной заставить прикоснуться к звездам, трезвость и мудрость старухи? Словно ушатом воды окатило на морозе. Он огляделся по сторонам.

                - А куда это мы идем с тобой, интересно?

                - К Максиму, а что? - Поинтересовалась она с самым невинным видом.

                - А зачем мы идем к Максиму?

                - Нас там ждут. Вернее, тебя там ждут ребята.

                Он остановился.

                - Наверное, глупо повернуться и уйти от самого порога, где тебя ждут друзья, и провести этот вечер одному?

                - Да, пожалуй. А, главное, нехорошо по отношению ко мне. Мне нужно будет врать. А я этого не люблю.

                - Ладно. Ваша взяла! Идем. - Он взял ее за руку и увлек в подъезд дома, где в квартире Максима их ждали с великим нетерпением.

                Они так и вошли в дом, держась за руки, румяные от мороза, с загадочно блестящими глазами. И ни у кого не было сомнения, что они, наконец, решили между собой все. И никто в эту минуту не знал, ни Юра с Иоанной, ни их товарищи, которые так искренне радовались их счастью, что еще сегодня они увидят, как хрупко человеческое счастье, и как недостижим Абсолют.

                - Вот. Она привела меня сюда. - Юра подтолкнул Иоанну вперед.

                - Привет имениннику!

                - Ива, ты оправдала наши надежды!

                - Скорей раздевайтесь!

                - Где это вы ходили так долго?

                - Костя сказал, что вы вышли из штаба час назад!

                Их окружили.

                - А мы уже решили, что и этот день рождения отпразднуем без именинника! - Улыбаясь, сказал Саша Пчелкин.

                - Давайте скорей за стол! - Скомандовал Максим.

                Их разделили и увлекли к накрытому столу, непритязательному и простому, но украшенному с  большой любовью и старанием. Юру усадили на среднее место с длинного края стола, а Иоанна оказалась как раз напротив него. Саша Пчелкин, восседавший во главе стола, сказал прочувствованную речь.

                - Дорогие друзья! Мы собрались сюда сегодня по поводу самого несознательного именинника нашего отряда. Я предлагаю внести в протокол, что он явился сегодня на свой день рождения  почти добровольно, чем искупил свои прошлые прегрешения.

                Юра смутился, а все остальные дружно рассмеялись. Саша продолжал:

                - Уважаемый, именинник, я спешу воспользоваться таким уникальным случаем и прилюдно вручить тебе наш традиционный подарок.

                Он подошел и одел Юре на руку часы, которые Иоанна в общей суматохе успела ему незаметно передать. В се дружно за хлопали в ладоши. Выстрелили бутылки шампанского и веселые искристые струи полились в бокалы. Саша вернулся на свое место, поднял бокал и уже другим тоном закончил свою речь.

                - Юра, смотри сколько друзей собралось к тебе на день рождения. Живи всегда так, чтобы люди радовались, что ты появился на этот свет, и в день твоего рождения  приходили к тебе поделиться с тобой этой радостью.

                Зазвенели бокалы. Юра посмотрел на Иоанну.

                "За тебя!" - прочел он в ее взгляде.

                "За нас!" - ответил он ей.

                "Чтобы не потерять?" - усмехнулась она.

                "Чтобы не забыть и не отказаться!"

                Она опустила глаза. Неужели есть на земле такая сила, которая снова заставит ее почувствовать себя счастливой? Неужели она любит этого человека? А Сережа? Не смей прикрывать Сережей свою собственную трусость! - крикнула она себе и снова подняла глаза навстречу требовательному Юркиному взгляду. "Да", - сияло в них, и Юра счастливо рассмеялся. И только сейчас они заметили, что они только вдвоем стоят с поднятыми бокалами, а все остальные уже сидят и с напряженным вниманием смотрят на них. Всего лишь секунду они были в полной растерянности. Ох, как эти люди понимали друг друга!  Мельком глянув друг другу в глаза, они уже знали, что делать. Иоанна не села, а Юра сказал:

                - Спасибо, Инна! Спасибо, ребята! Это, действительно самая счастливая минута в моей жизни! - Они с тихим звоном сблизили свои бокалы и, стоя, выпили шампанское, под аплодисменты восхищенных товарищей.

                Застолье не было долгим. Быстро и с аппетитом поели молодые, здоровые, голодные после работы люди. Столы сдвинули в сторону. Все устроились поближе друг к другу и начали петь. В отряде умели петь красиво. Иоанна взобралась с ногами на кровать, сложив руки на спинку и положив на них подбородок, она с удовольствием слушала прекрасное пение своих товарищей, время от времени поглядывая в светящиеся от счастья Юркины глаза. И ей было тепло и уютно и хотелось, чтобы песни не кончались. Она даже не заметила, кто и 4когда убрал все со стола. и куда девалась пристройка, удлинявшая стол так, чтобы все поместились. Очнулась она только тогда, когда Юру посадили за стол, который теперь снова стоял посередине комнаты, и Саша Пчелкин торжественно сказал:

                - Объявляется церемония вручения личных подарков!

                И тут началось. Вручались грамоты, адреса и открытки с пожеланиями, частушки и веселые сценки, забавные сувениры и хорошие книги. А Иоанна все оттягивала и оттягивала момент вручения своего подарка, не понимая тревоги, поднимающейся из глубины ее души. И, наконец, она осталась единственной, кто еще ничем не одарил именинника, и все выжидательно смотрели на нее.

                - Ты что, Петрова, задумалась? Теперь твоя очередь. - Вывела ее из оцепенения Сима. - Интересно что это будет: танец, стихи или еще что-нибудь?

                - Еще что-нибудь! - Иоанна легко соскочила с кровати, вышла в прихожую, где она оставила свою сумочку. Через минуту она вернулась, бережно неся перед собой небольшую картонную коробочку, подошла к столу, еще секунду помедлила, потом открыла и быстро поставила на стол то, что было в коробке. Все дальнейшее происходило почти молниеносно. Окружающие изумленно ахнули. На столе на бледно-зеленом стебельке в длинных ладонях листьев, как живой, стоял серебристо-сиреневый анемон. Нежный весенний цветок, сделанный из стекла большим мастером, он, казалось, вырос прямо из крышки стола. А Юра в ужасе отпрянул словно перед ним взметнулась готовая укусить кобра.

                Это случилось ранней веной задолго до того, как Иоанна появилась в их городке. Он возвращался вечером из Москвы и в электричке сел напротив девушки, на коленях которой лежала охапка таких же цветов. Он протянул руку и взял один цветок и с удивлением и восторгом рассматривал бархатные серебристо-сиреневые лепестки, а когда поднял глаза, то увидел, что на него смотрят точно такие же глаза девушки, сидящей напротив, смотрят удивленно и вопросительно. Он вернул цветок, не сказав девушке ни слова. А потом вышел за ней на остановке и шел следом до самого ее дома. А потом вернулся и помнил о ней до того момента, пока не увидел Иоанну. Но после встречи с Иоанной до этой минуты он ни разу об этом не вспоминал. Не ведьма же она, наконец!

                - Нет! Только не это! - Невольно вырвалось у него из глубины души.

                Иоанна растерянно оглянулась по сторонам. На стенах висели веселые плакаты. На лицах ребят застыло странное выражение восторга, еще не успевшего перейти в недоумение. Из-под кровати, где она только что сидела, выглядывала ручка молотка, видимо, что-то прибивали, а потом забыли унести. И, прежде, чем кто-либо успел пошевелиться, или моргнуть глазом, молоток оказался у нее в руке, и она с лицом, исказившимся от нестерпимой боли и муки, разбила хрупкий цветок, стоящий на столе. Внимательно посмотрела на молоток, словно желая проверить, не причинен ли ему ущерб, повернулась и пошла к двери.

                - Инна! - Юра всем телом подался вперед, забыв, что перед ним стол. Он только теперь понял, что цветок был символом ее, воскресающей от чего-то страшного, души.

                Она сделала несколько шагов и у самой двери оглянулась. Лицо ее было спокойно, а из глаз на Юру смотрела сама Пустота, Вакуум, словно это и не были глаза человека, а просто провалы в черепе. И он понял, вернее осознал неведомыми путями, как всегда бывало между ними, что она видела все, что промелькнуло перед его внутренним взором. А Иоанна ровным, ничего не выражающим голосом, сказала:

                - Я сейчас вернусь. Я только положу его на место. У каждой вещи должно быть свое место.

                И вышла из комнаты. Через минуту она вернулась. Все еще сидели или стояли, застыв на местах, где их застало событие. А она уже была такая, как всегда.

                - Что это здесь у вас? Немая сцена как у гоголевского городничего? - Спросила она чуть насмешливо и, повернувшись к Максиму, попросила: - Максим, ты как хозяин убрал бы это стекло, а то еще кто-нибудь порежется.

                - Ты что, с ума сошла?! Володя потрясал руками перед самым ее лицом. - Разбить такую вещь!

                - Успокойся, Вовочка. Отвергнутый подарок не имеет права на существование.

                Она повернулась к Юре, он сидел, зажав голову в ладонях, угрюмо глядя на стол, где еще лежали разноцветные осколки.

                - А ты, Юра, не огорчайся. В конце концов это всего-навсего стеклянная безделушка. И ты, конечно, прав - живые цветы лучше!

                Он поднял на нее глаза, почти физически ощущая ее боль, но Иоанна улыбалась, как ни в чем не бывало. Она спасала его день рождения, который он, казалось, безвозвратно испортил. Нужно ей помогать. А Иоанна между тем продолжала:

                - Если тебя это утешит, я приглашаю тебя на вальс.

                - Я буду счастлив! - Сказал он серьезно.

                - Ну вот и прекрасно! Ребята, давайте потанцуем.

                Она подошла к проигрывателю и поставила вальс. И снова невольно напряглась. Это был ее любимый Грибоедовский вальс. Она замерла на несколько секунд, склонившись к проигрывателю, ей снова нужно было собраться с силами и взять себя в руки. Рядом оказался Феликс. Он тоже склонился к проигрывателю, словно рассматривая то, на что смотрела Иоанна.

                - Я рукоплещу вам, сеньорита! - Услышала она тихую реплику. Она с благодарностью посмотрела в его сторону. Но Феликс уже совершенно серьезно разговаривал с Пчелкиным. Иоанна повернулась спиной к проигрывателю и посмотрела на Юру. Он встал. Круг раздвинулся. И пока он через всю комнату шел к Иоанне, ребята задвинули стол в угол. Он подошел. Она сделала шаг навстречу. И они, словно не касаясь пола, легко закружили по комнате. И снова все исчезло. Стены раздвинулись.

                - Ты простишь меня когда-нибудь?

                - За что? За то, что ты не сегодня родился?

                - И за это тоже.

                И не было в комнате ни одного человека, который был бы занят собой. Все смотрели на Юру с Иоанной и думали о них.

                Таня теснее прижалась к Максиму, они сидели на валике дивана, и, дотянувшись до его уха, прошептала:

                - Это как в сказке! В жизни так не бывает.

                - Как видишь, бывает, - улыбнулся Максим.

                - Я боюсь за них.

                Он не ответил, только крепче сжал ее руку, которую держал в своей большой и сильной руке.

                Вальс окончился. Поставили другие пластинки. Все танцевали, шутили, смеялись. Из Иоанны, как из рога изобилия, сыпались забавные затеи. И вскоре все забыли о происшествии и считали, что вечер удался на славу. И только Юра знал, что Иоанне самой не весело. Но она снова была неприступна и недосягаема. Но он твердо решил, что, когда они пойдут домой, он скажет ей все. А что он ей скажет? Она и так все знает! Он у нее спросит. Ведь не может эта неопределенность длиться вечно! Но Иоанна исчезла. Никто, даже он, не заметили когда. Все время была, а когда собрались уходить, ее не оказалось. Искали, звали, пытались догнать - как в воду канула!

                - Вечно эта Петрова со своими фокусами! - Буркнула Сима, когда стало ясно, что догнать Иоанну не удастся.

                - Сильченкова, это ты зря. Ну о ком бы мы сейчас говорили, если бы Петрова не исчезла? Кого искали? За кем бежали? - С усмешкой заступился за Иоанну Феликс. - А так и не заметили, как домой пришли!

                У входа в общежитие они распрощались. Хлопнули двери в домах напротив, и, казалось, день закончился. Но ребята, войдя в комнату, ошеломленно остановились на пороге. Около Юркиной кровати на тумбочке в изящной хрустальной вазе пылали огнем, сияли белизной и тлели розовым закатом роскошные болгарские гвоздики. А Гудовичев скромно сидел на табуретке, поджав под себя ноги, уперевшись локтями в колени и смотрел на цветы.

                - Да, - сказал Димка, он первый пришел в себя. - Откуда у тебя такое богатство, Валерка?

                - Это не мое. Это Юре. Ива только что принесла. Я уже посчитал. Здесь ровно двадцать семь штук. Юра, как раз столько, сколько тебе лет! Я никогда такой красоты не видел! Мне за всю жизнь никто цветочка не подарит.

                - Подарят еще! Не бойся, Валерка! У тебя еще все  впереди. - Володя мягко положил руку ему на плечо, задумчиво глядя на цветы.

                - А Юра все еще стоял у двери. Его душа, и сердце, и мозг были охвачены таким же цветным пламенем, что бушевало у изголовья его кровати. Он повернулся и выскочил в коридор. Димка догнал его уже на лестнице.

                - Стой !!! - Обогнав Юру, он загородил собой лестничный пролет.

                - Пусти. - Тихо сказал Юра. Он чуть не налетел на Димку, но остановился буквально вплотную к нему. Так они и стояли. Димка опустил руки и спокойно сказал:

                - Ты хочешь сказать, что не все, запланированные на сегодня, глупости ты совершил? Ну куда ты летишь? Что ты ей скажешь? Идем ко мне в семидесятую, я тебе поставлю еще одну раскладушку рядом с Гудовичевым.

                Юра отступил на шаг. А Димка освободил проход.

                - Ну иди! Чего остановился? Никто тебя не держит!

                - Ладно. Не надо добивать.

                Они снова поднялись к себе.

                - Вы, конечно, стоите друг друга. - Рассуждал по дороге Димка. - Природа изрядно пошутила, создав два таких  экземпляра и дав им возможность встретиться. Интересно, какие у вас получатся дети!

                - Да замолчи ты! - Осадил его Юра, но он не злился на Димку, а был даже благодарен ему.

                Они вошли в комнату. Володя и Валерка облегченно вздохнули. Володя все понимал. А Валерка так, за компанию. Он не понимал, зачем человеку расстраиваться, если ему подарили такую красоту.

                Юра еще некоторое время кружил по комнате, находя себе то одно, то другое дело. Наконец, он все-таки подошел к тумбочке, и руки невольно потянулись к цветам. Он закрыл глаза. "Ты слышишь меня? Спасибо!" Но ответа не было. Он удивленно открыл глаза и тут же увидел записку. Нетерпеливо развернул листок, там было написано: "Вазу вернешь, она не моя". Он рассмеялся. Ну и зарядка души! Сегодня он то и дело или смеется или умирает от тоски.

                - Слушай, Воронин, а тебе не кажется, что Потоцкий рехнулся от счастья? - Проговорил Димка, поворачиваясь к стене, он был уже в кровати.

                - Похоже. А что делать будем?

                - Что со всеми. Женим.

                - Ладно вам. Вот почитайте.

                Теперь смеялись все обитатели комнаты.

                - Ай-да, Ванька! Вот молодец! Завтра я ее расцелую, умницу! - Димка уже сидел в кровати и вертел в руках записку Иоанны.

                - Я тебе расцелую! Ты поосторожнее на поворотах!

                - А что? Мне теперь все можно. Я, считай, человек женатый.

 

34

                В штабе отряда дежурил Саша Пчелкин. Сегодня в штабе было много людей, работали во всех трех комнатах. В дальней комнате стучала на машинке Сима, она печатала годовой отчет. Рядом с ней Ильяс писал справку после очередного рейда группы ОБХСС. В средней комнате в углу Юра и Саша Менщиков сочиняли письмо депутату Верховного Совета о том, что в городе просто необходимо построить спортзал. Рядом за большим столом Совета, глубокомысленно уткнувшись в свои бумаги, сидел Воронин. Напротив него Лия со своими девочками систематизировала правонарушителей по цехам и отделам. А в самой первой комнате восседал дежурный Саша. Рядом на диване тихо шептались Иоанна , Эля и Димка.

                - Димка предлагает встретить Новый год в домике лесника.

                - Дим, а мы не померзнем там в лесу? - Спросила Иоанна.

                - Пустое. Дровами запасемся. Зато романтика какая!

                - Романтика - да. А вот девочки к Новому году платья шьют новые. В домике лесника не пощеголяешь! - Озабоченно размышляла Иоанна.

                - А ты тоже шьешь? - Ехидно спросил Димка.

                - У меня есть. А что? Разве это плохо, когда женщина красиво одета?

                - Почему же плохо? Хорошо! Но после Нового года начнутся карнавальные вечера, вот и покажите свои наряды!

                - И это верно. - Согласилась Иоанна.

                - Иошин, что это ты вдруг заинтересовался женскими нарядами? - Вклинился в разговор Саша. - Возьми парочку дружинников и сходи посмотри, что там сегодня делается в вечерней школе.

                - Я не женскими нарядами интересуюсь, а Новым годом! - Возмутился Дима.

                - Девочки это обсудят без тебя. Иди. Жалуются, что там бывает много посторонних.

                - Девочки, меня мобилизуют на борьбу с тунеядцами. Эля, ты меня подождешь?

                - Иди, Димочка, буду ждать верно и преданно.

                - Эля! - Раздался Юркин голос из соседней комнаты.

                Димка остановился на пороге.

                - Ну вот. Не успел уйти, а за тобой уже ухаживают посторонние мужчины!

                - Димочка, я его не слышу. Иди спокойно и верь в мою преданность.

                Дима, подмигнув им обеим, скрылся за дверью.

                - Эля!! - Снова зовет Юра.

                Эля улыбается и, продолжая прерванный разговор, говорит:

                - Значит ты, Ива, не против?

                - Конечно. У меня даже есть очень интересная идея.

                Они еще ближе сдвигают головы, и теперь даже Саша не слышит, о чем они говорят.

                - Родникова!!! - В голосе Юры уже звучит нетерпение, но Эля только машет рукой в сторону двери, и они еще оживленней обсуждают что-то, смеются и произносят междометия. Саше очень интересно, он уже хотел подсесть к ним, но Иоанна пригрозила ему пальцем.

                - Иошина! - Сплошное ехидство звучит в этом зове, и Юра сам появляется на пороге. И Иоанна с удовольствием видит, как выражение досады на его лице сменяется радостным удивлением. Они не виделись с Юрой с самого его дня рождения.

                - Здравствуй, Инна! Ты здесь давно? - Он смотрит на нее с укором.

                - Не очень. А что? Я нужна тебе?

                В его глазах вспыхивают зеленые искры. " Ох, как они похожи!" - одновременно думают Саша и Эля. Но Юра мгновенно берет себя в руки.

                - Нет. Мне нужна Родникова. А ты, если у тебя есть время, помоги, пожалуйста, Ильясу, он там в русском языке запутался.

                - Хорошо. Я помогу, - подчеркнуто кротко говорит Иоанна и, осторожно на цыпочках обойдя Юру, скрывается за дверью, к которой он стоит спиной. Эля хмыкает. Юрка злится, но старается это скрыть. А чего, собственно, ему злиться? Что она должна была делать? Замереть от восторга при виде его? Почему не нашел для нее, хотя и думал о ней и помогал, ни минуты? Где он был эти две недели? Нет. Он не может долго злиться на Иоанну, она всегда права. Но почему она так спросила: "Я нужна тебе?" Знает ведь, что нужна! И теперь ему было обидно. А он? Что он ей ответил? " Нет. Не нужна." Ничего себе поговорили.

                - Ты зачем меня звал ? - Эля дотронулась до его руки. Она уже не смеялась.

                - Звал? Да звал. Там девчонкам без тебя трудно.

                Эля тоже скрылась за дверью.

                - Нехорошо, Потоцкий. Разогнал мне тут всех девушек, аки тигра лютая. Что это с тобой сегодня? - Саша смотрел на него с усмешкой.

                - Да сам не знаю! - Юра махнул рукой.

                - Ты не в курсе, как дела у Петровой?

                - В курсе. На следующем Совете будем слушать. Антонина Ивановна говорит, очень интересные результаты. Нужно пригласить директоров школ.

                В дверь постучали. Юра и Саша удивленно переглянулись. Юра подошел и открыл дверь. В штаб вошел мужчина. Он был хорошо одет и производил впечатление интеллигентного человека, но чувствовал себя неуверенно.

                - Это штаб оперативного отряда?

                - Да. Проходите, товарищ, садитесь, - пригласил Саша.

                - Здравствуйте, - мужчина сел на предложенный стул, а Юра  устроился на валик дивана, с любопытством рассматривая неожиданного гостя. Он знал его. Это был ответственный разработчик из соседнего научно-исследовательского института, который пустил корни рядом с их предприятием и быстро набирал силу, строились новые корпуса и жилые дома. И фирма обещала быть серьезной. Солидное учреждение - детище Академии Наук.

                - Слушаю вас, - Саша воплощал собой внимание. Пчелкин умел разговаривать с людьми.

                - Вы понимаете, даже не знаю с чего начать... Андреев я, Павел Афанасьевич.

                - Я слушаю вас, Павел Афанасьевич. Меня зовут Александр Ефремович, пожалуйста, не стесняйтесь. Итак. Что вас к нам привело?

                - Да сын у меня! Возраст, знаете, компании всякие. Шестнадцать лет. Стал плохо учиться. Поздно приходит, грубит матери ... да и мне, признаться. Недавно вещи какие-то принес. Мы с женой испугались. Я взял вещи и в милицию ... в детскую комнату. А там женщина посоветовала к вам обратиться, говорит есть тут у вас, простите, я ее не совсем понял, но переспрашивать постеснялся. Так вот она сказала, что есть тут у вас какая-то сосна ... нет, кажется, береза, которая всех перевоспитывает.

                Саша мгновенно потерял весь свой солидный вид, и они с Юрой так громко расхохотались, что их соседней комнаты выскочил Воронин и выглянули любопытные девчонки. Мужчина смутился. Он со смешенным чувством возмущения и обиды смотрел на своих хохочущих собеседников.

                - Ива может быть? - Спросил Пчелкин с трудом принимая солидный вид.

                Павел Афанасьевич облегченно вздохнул:

                - Да, да, ну конечно, ива. Надо было записать, но думал, запомню, дерево известное.

                Теперь уже все смеялись. Наконец, Пчелкин сказал:

                - Ну хватит, посмеялись и ладно. Не понял человек, -  и обращаясь к собеседнику, пояснил, - Иоанна ее зовут, Иоанна Петрова. Ива - коротко зовут ее в отряде.

                Андреев перестал обижаться и улыбнулся.

                - Теперь понятно. И в самом деле смешно получилось.

                Девчонки еще раз хихикнули и скрылись.

                - Ну-ка, Воронин, пригласи нам эту легендарную сосну-березу-иву, - попросил Пчелкин Володю.

                Володя так хитренько посмеивался, выполняя поручение, и в соседней комнате так весело смеялись, что Иоанна не сразу поверила, что Воронин ее не разыгрывает. Но на всякий случай она появилась с самым неприступным и надменным видом, на какой была способна. Юрка по-прежнему сидел на валике дивана, скрестив руки на груди, он с легким прищуром смотрел на нее. Метнув в его сторону быстрый взгляд, она еще выше подняла подбородок и, медленно повернув голову в Сашину сторону, величаво спросила:

                - Зачем звали?

                Пчелкин усмехнулся.

                - Брось, Петрова, придуриваться! Тут человек к тебе по делу пришел, а ты карнавальную роль репетируешь.

                Только теперь Иоанна заметила, что в комнате есть посторонний человек, он сидел к ней спиной и сейчас быстро оглянулся.

                - Вы ко мне? - она мгновенно перестроилась на серьезный лад.

                Посетитель несколько секунд с интересом рассматривал ее, потом снова вопросительно посмотрел на Сашу. Тот понимающе улыбнулся и, глядя поверх его головы на Иоанну, подтвердил:

                - К тебе. К тебе.

                - Хорошо. Тогда пересядьте, пожалуйста, сюда, - она показала на стул за соседним столиком и, устроившись напротив, деловым тоном сказала:

                - Я вас слушаю.

                Саша занялся своими делами. А Юра с удовольствием наблюдал, как Иоанна втягивает Андреева в серьезный разговор. Вот он уже не разглядывает ее. Вот из его голоса исчезло недоверие. Ее вопросы становятся все более трудными. Андреев сопротивляется, говорит, что это к делу не относится, но она шаг за шагом добирается до сути. Наконец, характерным жестом проводит рукой по лицу, на секунду сжимает подбородок, потом рука скользит вдоль шеи вниз, опускается на стол. Иоанна резко сбросив напряжение, произносит:

                - Все понятно.

                - Ну что мне теперь делать? - Вопрос звучит серьезно и доверчиво.

                - Попытайтесь понять, что ваш сын вырос и у него своя личная жизнь, на которую, кстати, как каждый человек, он имеет право. Вы можете и должны ею интересоваться, но подглядывать стыдно.

                - А когда я смогу вас с ним познакомить?

                Ее взгляд становится холодным, и она небрежно бросает:

                - Никогда.

                Он удивлен:

                - Вы отказываетесь мне помочь?

                - Видите ли, Павел Афанасьевич, в этой ситуации только вы сами себе можете помочь. Научитесь уважать вашего взрослого сына. А с ним я познакомлюсь сама, но при условии, что он никогда не узнает, что вы бегали жаловаться на него в милицию и к нам, в отряд.

                - Да, да. Конечно. Вы, наверное, правы ... Спасибо ... Я пойду.

                Он ушел. А она задумчиво смотрела ему вслед.

                - Ты что сделала с человеком, леди Макбет? - Ехидно спросил Саша.

                - По-моему она его нокаутировала! - Хмыкнул Юра. - Искал березу, а нашел дубину.

                - Юра, грубость - не твое амплуа.

                Пчелкин, собиравшийся рассмеяться, с испугом посмотрел на них обоих.

                - Ну, дорогие мои, вы сегодня, я  вижу, решили поссориться.

                Иоанна никогда не видела Юру таким растерянным. Но ей непонятна была его реплика, не понятна готовность Пчелкина рассмеяться, и она сердилась. Чувствуя, что за этим что-то скрывается, но не желая спрашивать, она пожала плечами и ушла к Ильясу, который ждал ее в дальней комнате. Там ее тоже встретили смехом. Она возмутилась. Тогда Воронин ей все рассказал. У Иоанны отлегло от сердца, и она тоже посмеялась.

                Сегодня пятница. День уборки. Убирают штаб сегодня Воронин, Сима, Лия и Саша Менщиков. Но "правая рука Петра 1" куда-то бесследно исчез, а Сима еле на ногах стоит, хотя очень старается это скрыть. Но предательский кашель так и рвется у нее из груди.

                - Сим, ты бы пошла домой и легла. Я приду, горчичники тебе поставлю, - тихонько предлагает Иоанна. Но Сима возмущается.

                - Какие горчичники? С чего ты взяла, что я больна?

                - Мне так показалось, - Иоанна пожала плечами, - я хотела как лучше.

                - Я сама знаю, что мне делать!

                - Сима, не буянь! Мне тоже кажется, что ты не совсем здорова. - Юра, положив руку Симе на плечо, заглядывает ей в глаза. Не хочешь домой - не ходи, а на людей не нужно бросаться.

                - Ах, Петрова, значит, человек! А я на нее бросаюсь?

                - Успокойся, я тебя прошу, - не повышая голоса и продолжая смотреть ей в глаза, сказал Юра. Она движением плеча заставила Юру убрать руку.

                - Я, кажется, и в самом деле заболеваю. Не сердись на меня, Ива.

                - Это не имеет смысла. Давай, я помогу тебе. - Иоанна взяла тряпку.

                - Ну да! Будешь мыть полы в таком костюме! Без тебя управимся. Да, Воронин?

                - Конечно! - Володя взял из рук Иоанны тряпку для мытья полов и дал ей маленькую. - Хочешь помогать, вытирай пыль.

                Все принялись за уборку. Юра пошел добровольно чистить туалеты. Он быстро сделал свое дело и ушел. Иоанна тоже быстро вытерла пыль и теперь сидела на диване, забравшись на него с ногами, и ждала Симу и Володю. Лия и Сима мыли полы и пели, Володя двигался впереди них с веником и тоже пел. Его глубокий чуть рокочущий баритон красиво переплетался со звонким голосом Симы и мягким контральто Лии. Иоанна слушала, затаив дыхание. Девочки закончили мытье полов. И все начали собираться домой. Было уже около десяти часов вечера, даже Саша Пчелкин закрыл журнал дежурного. Но тут в штаб быстрым шагом вошел Юра.

                - Послушай, Иоанна, - он первый раз назвал ее полным именем, - я вспомнил, что ты мне очень нужна.

                Все дружно захихикали.

                - Это ты должен был два часа назад сказать, - нравоучительным тоном изрек Саша, одевая пальто.

                - Тебе нужно почаще чистить туалеты, - Володя поощрительно похлопал Юру по плечу.

                Но Юру не так -то легко было смутить. Обращаясь только к Иоанне, он без тени улыбки на лице продолжал:

                - Я вспомнил, что в среду мы с тобой проводим собрание в цехе 37, а мы еще не готовы.

                Иоанна молча повесила пальто на вешалку и, не снимая шапки, подошла к Лии:

                - Лия, тебе придется тоже остаться, надо покопаться в твоей картотеке.

                В отряде редко просили дважды. И Лия уже расстегнула верхнюю пуговицу пальто, но Володя ткнул ее локтем в бок, и когда она удивленно оглянулась, сделал ей такие глаза, что Лия сразу все поняла. Она снова застегнула пуговицу.

                - Ива, посмотри сама, - ее низкий голос звучал тепло и ласково, - не хочется раздеваться.

                Иоанна глянула на довольного и улыбающегося Воронина и показала ему кулак. Вовка хохотнул и увлек девушек из штаба.

                - Я тоже ухожу, - сказал Саша. - Если что, разберетесь сами.

                Он сделал прощальный жест и, нагнувшись, нырнул в дверь.

                Юра и Иоанны остались одни. Событие столь невероятное, что они оба даже растерялись. Они стояли в разных концах комнаты. Иоанна рядом с дверью в светло-коричневом костюме в клетку, расчерченную тонкими зелеными линиями, с зеленым бархатным воротничком, в своей немыслимой шапке, которая была ни то беретом с козырьком, ни то фуражкой с помпоном из норки. А он у стола Саши Пчелкина в расстегнутом пальто, лобастый, в порывистой позе ни то поэта, ни то баррикадного знаменосца. Вот так и стояли, глядя друг другу в глаза.

                "Ты зачем вернулся?"

                "Я не мог уйти. Я так давно тебя не видел!"

                Она улыбнулась и сказала:

                - А "дубину" возьмешь обратно?

                Он облегченно рассмеялся:

                - Нашла к чему придираться! А больше ты на меня ни за что не сердишься?

                - А я на тебе вообще не сержусь. - Она медленно шла к нему через всю комнату, он так и стоял, чуть боком, правое плечо вперед, и повернув свое вдохновенное лицо в ее сторону. Она подошла. Протянула руку, поправила ему сбившиеся под шапкой волосы. Он прижался щекой к ее ладони и закрыл глаза. Потом накрыл ее руку своей, спустил чуть ниже и поцеловал ее теплую ладонь. И не успела Иоанна хоть как-то отреагировать на это, он снова открыл глаза, в которых теперь плясали веселые искорки, и, продолжая удерживать ее руку в своей, спросил:

                - Ну что поработаем?

                - Конечно.

                Они прошли в соседнюю комнату, сели за большой стол Совета друг напротив друга и очень серьезно в деталях обсудили предстоящее собрание. Они уже заканчивали свою работу, когда в штаб зашел Витя Киселев, он сегодня работал в фотолаборатории с Юриными "астровцами".

                - Привет, сосна-береза! - Ехидно поздоровался он с Иоанной.

                Иоанна сморщила нос. Юра откинулся на спинку стула, улыбался.

                - Быстро новости распространяются в нашем городе! Теперь по милости твоего Андреева, - она глянула на улыбающегося Юру, - меня долго будут дразнить.

                - Как дела? - Согнав с лица улыбку, спросил Юра Киселева.

                - Все в порядке. Интересуются мальчики. Скоро фотоконкурс проведем.

                - А теперь по домам! - Юра решительно встал.

                Но домой  они пошли не сразу. Решили зайти в милицию, чтобы убедиться, что никто из их подопечных сегодня не натворил ничего сверхъестественного. Убедившись, что по их группе происшествий нет, они медленно пошли в сторону общежития, почти не разговаривая, держась за руки, как дети, и счастливо смеялись, если вдруг кто-то начинал скользить по укатанной дорожке. Все было близко в этом маленьком городке. И пришли они гораздо раньше, чем им хотелось.

 

 

35

                Домик лесника находился в живописной ложбинке среди холмов, поросших смешанным лесом. Юра, Володя, Дима и Алеша приехали сюда за сутки до Нового года, чтобы все приготовить для встречи. И они с огромным удовольствием пилили и кололи дрова, раскатывали горку для санок, радуясь, что на свежем воздухе, что вокруг первозданная тишина зимнего леса. И не смотря на то, что они работали почти не разгибаясь, наспех перекусывая чем придется, каждый чувствовал себя свежим и бодрым, освобожденным от накипи повседневных забот, эдаким разудалым молодцем. И пробуждалось дремлющее под спудом щемящее чувство сыновней любви к своей красавице Земле. И бродила по жилам силушка богатырская. И хотелось кричать от великого счастья бытия, чтобы весь мир слышал, что я - Человек. Я есть! Ого-го-го!!!.. И они кричали и, наскакивая друг на друга, валили в снег и боролись громко сопя, хоть и в шутку, но не уступая. И вряд ли кто-либо из них думал, что это лучшие минуты в их жизни, минуты полной свободы и раскованности, которых так немного в жизни каждого человека и которые абсолютно необходимы, чтобы он мог мобилизовать себя и подчинить любой цели, любому делу, любой необходимости.

                Они украшали елку, живую стройную и пушистую елку, которая росла во дворе. И радовались, как дети, видя красоту, творимую их руками. Стеклянные шары разноцветными огнями сияли в лучах заходящего солнца, и не их фоне совсем незаметны были лампочки электрической гирлянды, которая расцветит елку сегодня ночью. Шнур замаскировали в снегу, а в сугробе под елкой зарыли коробку с фужерами и бутылки с шампанским. В се. Теперь можно ждать остальных. Кстати, они вот-вот должны появиться. И, действительно, не успели они сами налюбоваться на плоды своей бурной деятельности, как издалека послышался звонкий девичий смех и гул голосов приближающегося отряда.

                Юру вдруг охватило беспокойство. Он вопросительно, но с надеждой посмотрел на Воронина.

                - Что, не слышишь? - Спросил его тот и, отрицательно покачав головой, добавил. - Я тоже не слышу.

                - Ладно вам! - Вмешался в разговор Димка. - Молчит ваша Ванька под тяжестью идей увеселительного характера.

                - Может, встретим, - предложил Алеша.

                - Мы встретим их здесь, - твердо сказал Юра. А в душе он уже знал, что Иоанны среди проехавших нет. Но где она, и что случилось - это было выше его понимания и вызывало тревогу.

                Вскоре гости прибыли. Побросали вещи прямо на снег и в восторге, совершенно по-детски, кружились в хороводе вокруг елки, которая будет жить и после праздника.

                - Молодец, Петрова, хорошо придумала, - Пчелкин отделился от хоровода и подошел к встречающим. - А где она? Почему тоже нас не встречает?

                - То есть, как где? - Володя подозрительно посмотрел на Пчелкина. - С нами ее не было.

                Теперь удивился Саша. Подошли Эля Сима и Коля Звягинцев. Эля здоровалась с Димкой. А Сима, глянув на озадаченных парней, поинтересовалась:

                - Что тут у вас происходит?

                - Петрову потеряли, - хмыкнул Димка.

                - А она в Москву уехала. - Сима выдала информацию таким тоном, словно это и не было новостью.

                - Как в Москву? - Забеспокоился Юра. - А что сказала?

                - Сказала, что тебя это не касается.

                Юра вздрогнул, и лицо его окаменело. Коля удивленно посмотрел на Симу. А Эля отошла от Димы и встала рядом с Юрой.

                - Сима, ты зачем так?

                - Как? Я что-нибудь не так сказала? - Искренне возмутилась Сима.

                - Не так. - Спокойно, без нажима и осуждения ответила ей Эля, повернулась к Юре, дотронулась до его руки. - Юра, когда Иоанна уезжала, она была очень грустной. На вопрос Симы, что тебе передать, она пожала плечами и сказала, что ты тут ни при чем.

 

36

                А Иоанна в это время входила в номер гостиницы "Киевская" Иван Петров стоял у окна и смотрел, как сумерки вкрадчиво вползают на улицу, по которой суетливо мечутся люди в своих предпраздничных заботах. Он не слышал, как вошла Иоанна. А она, закрыв дверь, прижалась к ней спиной, потому что ноги стали вдруг ватными и подгибались в коленях. "Сережа!" - чуть не крикнула она, но крик застрял где-то в горле, и она прикрыла рот рукой, чтобы даже звук не прорвался наружу. Так и стояла. Иван почувствовал беспокойство и оглянулся. Увидел огромные глаза Иоанны и все понял. Он подбежал к ней, подхватил и отнес в кресло.

                - Ты что так испугалась?

                - Ой, Ваня ... - Она сидела, закрыв глаза, и раскачивала головой из стороны в сторону, словно пыталась избавиться от наваждения.

                - Да что с тобой, скажи на милость? - Он опустился на колени и делал вид, что не понимает.

                Она открыла глаза и, благодарная ему за обман, взяла за руку и сказала:

                - Здравствуй, Ванечка!

                - Здравствуй, сестренка! Да что это я? Давай сюда пальто!

                Он помог ей снять пальто и шапку и, пока она перед зеркалом приводила в порядок прическу, достал из холодильника бутылку шампанского, поставил на столик два фужера и коробку конфет.

                - Поздравляю тебя с Новым годом                ! - И он протянул Иоанне, обернувшейся к нему большую коробку.

                - Спасибо. Я тоже тебя поздравляю! - Она не взяла коробку. и Иван поставил ее на столик.

                - Это тебе.

                - Опять тигр?

                Он усмехнулся и занялся бутылкой.

                - На этот раз нет.

                - Кукла, да? - Спросила она тревожно.

                У Ивана сжалось сердце. Нет, не вылечилась еще девочка. А он-то надеялся, что Юра окажется таким человеком, который втянет Иоанну в новый круговорот жизни. А она еще вся - больное место. Вот и приехала сюда одна. И даже предпочла встречу с ним празднованию Нового года в кругу друзей. Не глядя на Иоанну, он наполнил фужеры шампанским.

                - Нет. Это не кукла. Это из парижского магазина "Все для женщин".

                Она осторожно открыла коробку и охнула. Коробка была разделена на несколько отделений. В одном был целый парфюмерный магазин, в другом набор чулок, в третьем белье, в четвертом перчатки, в пятом туфли и, наконец, платье.

                - Да тут целое приданное! - Она вопросительно посмотрела на Ивана.

                - Приданное и есть. Или тебе не за кого выходить замуж?

                Она отвела глаза.

                - Что ты такое говоришь, Ванечка?

                - Да, вроде, ничего особенного. Садись. - Он предложил ей сесть в кресло, а сам устроился напротив. - Или Юра не оправдал моих надежд? По-моему, очень интересный человек. Я бы с радостью принял его в свою семью.

                - Ну вот и усынови его.

                - Не дерзи. Веди себя прилично.

                Она грустно улыбнулась.

                - Честно говоря, если бы я не встретила его, я бы не выкарабкалась. Но я боюсь любить, Ванечка. Моя любовь не приносит людям счастья. Да и мне - тоже.

                - Глупости! Давай выпьем за тебя и твое счастье!

                - За счастье, говоришь? Ну что ж. Давай за счастье!

                Иван подождал, пока Иоанна сделает первый глоток, и улыбнулся, увидев, что она зажмурилась от удовольствия. Это было ее любимое мускатное шампанское.

                - А почему ты одна приехала? Я ждал вас вдвоем.

                - Юры уже не было в городе, когда я получила твою телеграмму. Мы собирались встречать Новый год в лесу.

                - Жаль. Но ты еще можешь успеть. Я посажу тебя на такси. Одевайся! - Он встал и снял с вешалки ее пальто.

                Иоанна откинулась на спинку кресла и рассмеялась.

                - Раздевайся. Одевайся. Я что, зарядкой заниматься сюда приехала? Не суетись, Ванечка. Я приехала повидаться с тобой. Провожу тебя, тогда и поеду. А скорее всего к тете поеду. Хватит с меня на сегодня сильных ощущений!

                - Ну, как знаешь, - сам он знал, что спорить с Иоанной бесполезно.

                - Садись, Ванечка, поговорим. Очень хорошо, что так получилось. Мне нужно с кем-нибудь поговорить. Вру! Не с кем-нибудь, а именно с тобой.

 

 

37

                Сразу после Нового года Иоанна встретилась с Алешей Лазоревым, как и было заранее договорено. Они должны были сходить в один дом. Миссия не самая приятная потому, что речь шла об определении детей в детдом при живых родителях. Шли молча У обоих на душе было смутно от предстоящего визита И вдруг Алеша спросил:

                - Ива, а что у вас с Юрой? Вы поссорились?

                Иоанна даже остановилась.

                - Ты что? Почему ты об этом спрашиваешь?

                - Показалось мне.

                Иоанна не ответила. Вспомнился вчерашний разговор с Симой. Не успела Иоанна раздеться, как в комнату к ней влетела Сима, словно караулила, когда она приедет. И пока Иоанна расстегивалась, снимала пальто и сапоги, Сима успела выложить, как весело они встречали Новый год, как Потоцкий не отходил от Наташи Мирной, как катал ее на санках, а потом они долго гуляли в лесу вдвоем, и как нервничал Володя Воронин, и когда Наташа с Юрой пришли, парни о чем-то возбужденно говорили, но она не слышала о чем, только слышала последнюю фразу, которую очень резко сказал Юра: "Ты не Ленский, а я не Онегин - дуэли не будет." Выложив все это, Сима ушла. Иоанна глянула на Нину. Нина серьезно смотрела на нее, ожидая собственной реакции Иоанны и ничем не выдавая своего отношения к происходящему. Иоанна подмигнула ей и улыбнулась:

                - Пустое это, Нина. Ну что ты Симу не знаешь? Она ушла в полной уверенности, что сделала доброе дело.

                Вчера Иоанна даже не придала значения разговору. А сейчас Алеша опять об этом. Почему? Но она не стала спрашивать. Они уже подходили к нужному дому и необходимо было мобилизоваться.

                Дверь была открыта. На стук никто не ответил, и они зашли. В нос ударило душной затхлостью запущенной квартиры. Кругом все валялось и висело клочьями, как после погрома. Они зашли в комнату. На круглом столе, стоящем посреди комнаты, лежал мужской ботинок, стояла пустая бутылка водки, два граненых стакана и на обрывках газеты хлеб, кусочки колбасы, кости и хвост селедки. На кровати спала полураздетая женщина, а на полу тихо плакала маленькая девочка, а рядом с ней на коленях стоял мальчик лет одиннадцати и, утешая, гладил ее по голове. Иоанна взяла девочку на руки.

                - Что с тобой, малышка?

                - Меня мамин дядя побил.

                - Как побил? За что?

                - Он душил мою маму. А я хотела за нее заступиться. А он... - и она снова заплакала.

                - Да не душил он ее! Я говорил тебе не лезь туда! Не реви теперь.

                Иоанна удивленно глянула на мальчика. Он стиснул свои маленькие кулачки и отвернулся к окну. Из глаз его тоже текли бессильные злые слезы. Иоанна посмотрела на Алешу. Он сидел на стуле и угрюмо рассматривал носки своих ботинок.

                - Алеша, что делать будем?

                - Сейчас составим протокол и отвезем ее в вытрезвитель.

                Девочка обвила своими тонкими ручками шею Иоанна и горячо зашептала на ухо:

                - Тетенька, не забирайте нашу маму! Мы ее любим! Она у нас несчастная! Она не бьет нас, когда не злая.

                Иоанне захлестнуло петлей сердце и закружилась голова. Она поискала глазами стул. Села. Разняла ласково маленькие ручки и заглянула девочке в ясные голубые глазки.

                - Как тебя зовут, малышка?

                - Маша. А вы не заберете нашу мамочку, тетенька?

                - Смотри как у вас грязно в доме, и за тобой она не смотрит.

                Девочка обиженно посмотрела на Иоанну, спустилась на пол, подошла к брату и, дернув его за рукав, потребовала:

                - Стасик, скажи им, что мы с тобой все уберем, и ты меня выкупаешь и бант завяжешь. Ну скажи! Ну Стасик! Ну пожалуйста! - Голос девочки дрожал. А мальчик по-прежнему смотрел в окно.

                - Алеша, ты пиши. Все пиши. А я детям ужин приготовлю.

                Она подошла к мальчику, положила руки ему на плечи.

                - Ну, хозяин, покажи, где у вас картошка лежит.

                Он медленно, с трудом, повернул к ней лицо и не сразу решился поднять глаза. Но, встретившись с Иоанной взглядом, чуть просветлел. Она не отвела глаз, не убежала от его вопроса. Он понял, что взрослые решили все за них и, может быть, даже почувствовал облегчение.

                - Идем, - коротко сказал он и, проходя мимо сестры, добавил, - а ты, Машка, начинай убираться, раз пообещала.

                На кухне он ловко помогал Иоанне, и было видно, что ему не раз приходилось здесь управляться самому.

                - А сколько Маше лет, Стасик?

                - Пять.

                - А мне показалось меньше.

                - Это у нее от страха. Она вообще глупая, мать ее по голове бьет.

                - А ты как учишься?

                - Хорошо.

                Иоанна удивленно на него посмотрела.

                - Что не верите? Я уроки ночью учу. И тетради свои прячу, чтобы не выпачкали. Хотите, покажу?

                Иоанна держала тетрадку и чувствовала, как у нее закипают слезы. Ни одной помарочки. Ни одного пятнышка. И все работы оценены на пять.

                - А учительница была у вас дома?

                - А зачем? Я же хорошо учусь. - Сказал он с гордостью настоящего мужчины.

                Они долго молчали, потом он спросил.

                - Вы нас в детдом будете определять?

                Отвернувшись к плите, Иоанна не отвечала. Она всем своим существом понимала, что нельзя врать этому ребенку. Но как сказать ему правду? А вот так и скажи! И, проглотив всхлип, она тихо прошептала:

                - Да.

                Она боялась оглянуться и посмотреть мальчику в глаза. Он сам подошел, и сам заглянул в ее огромные, полные страдания, глаза.

                - А можно нас с Машей вместе?

                Она погладила его по голове и, не отводя взгляда, ответила:

                - Это я могу тебе обещать. - И огромным усилием воли взяв себя в руки, предложила, - зови Машу, я вас покормлю.

                - Спасибо! Мы сами поедим. А мама пусть побудет сегодня с нами? - Он смотрел на нее невозможным, умоляющим взглядом. Иоанна до боли прикусила губу. А он не сводил с нее своих ожидающих глаз.

                - Хорошо. - Наконец, решила она.

                 Они вернулись в комнату.

                - Идем, Алеша, - тихо сказала Иоанна. Лазорев метнул в нее удивленный и встревоженный взгляд.

                - Идем, идем, - уверенно повторила она и протянула мальчику, как взрослому, руку.

                - До свидания, Стасик! Я надеюсь на тебя. И свое обещание выполню.

                Сил у нее хватило только на то, чтобы выйти на лестничную клетку. Здесь она села на ступеньку и горько заплакала.

                - Ива, да ты что? Встань сейчас же! - Алеша подхватил ее и поставил на ноги. Он был в полной растерянности. Ему и в голову не приходило, что Иоанна может заплакать. Он восхищался ею, но в глубине души всегда сравнивал со Снежной королевой.

                - Ничего, Алеша, не обращай внимания. У нас, женщин, слезы близко.

                Они не разговаривали. И только у самого общежития Алеша вдруг сказал:

                - Я где-то когда-то вычитал, что никто не может быть по-настоящему счастлив, если на Земле страдает хоть один человек. Тогда меня это возмутило. А сейчас я понял, что это - правда. Я этого вечера до конца жизни не забуду.

                Она внимательно на него посмотрела. Молча кивнула. И медленно пошла домой.

 

38

                Несколько дней Иоанна не могла прийти в себя. Она почти ни с кем не разговаривала, а если к ней обращались, отвечала односложно, и никуда, кроме работы, не ходила. Приходя с работы, она бросалась на кровать, поворачивалась к стене и лежала так часами, а когда кто-нибудь к ней приходил, притворялась спящей. Нина знала, что она не спит, не спит даже по ночам, но очень добросовестно выпроваживала всех из комнаты с тихим шепотом:

                - Спит она, спит. Ладно, передам. Хорошо, скажу.

                Но ничего не передавала и не говорила, зная, что Иоанна все слышала сама.

                Но однажды вечером она присела на краешек ее кровати и, положив руку Иоанне на плечо, повернула ее к себе лицом.

                - А тебе не кажется, душенька, что хватит киснуть?

                Иоанна смотрела на нее молча абсолютно пустыми глазами. Нина поежилась как от озноба. Но твердо сказала:

                - Вставай сейчас же! Тебе надо встряхнуться.

                - Да я сама понимаю, но ничего не могу с собой сделать, - произнесла, наконец, Иоанна.

                - Ну вот  - это уже лучше. А теперь вставай и придумай что-нибудь.

                - Да не могу я сейчас ни о чем думать!

                Нина встала, прошлась задумчиво по комнате. Потом снова подошла к кровати, на которой теперь на спине держала Иоанна, и осторожно спросила:

                - А ты не скажешь мне, раз уж заговорила, кому в новогоднюю ночь голову оторвала?

                Иоанна рывком села и вытаращила на Нину глаза.

                - Какую еще голову? Ты что городишь?

                - Я, может быть, и горожу что-нибудь, - миролюбиво согласилась Нина, -  но голова лежит в твоей сумке, а коса торчит наружу, а я по ночам спать не могу. Может, мне пойти и заявить на тебя куда следует?

                И тут Иоанна вспомнила, что привезла из Москвы карнавальный костюм. Она глубоко вздохнула, посмотрела на лукавое личико Нины и весело рассмеялась.

                - Ну и молодец ты, Нина! Сейчас мы с тобой устроим именно то, что мне нужно. Включай утюг! Будешь гладить. А я пока загримируюсь.

                И внезапно охваченная нетерпеливой жаждой деятельности, Иоанна одну за другой вынимала их сумки самые невероятные вещи: парик, бесчисленные юбки, монисты, браслеты, яркую блузу, огромные серьги и, наконец, с самого дна маленькую коробочку с театральным гримом.

                Нину не нужно было упрашивать. И пока Иоанна гримировалась, темнила руки, подкалывала волосы, у нее все было готово. И спустя час, в их комнате появилась очаровательная цыганка, каждый шаг которой сопровождался шуршанием шелка и звоном бесчисленных украшений.

                - Ух ты! Если бы сама это не сотворила, ни за что бы тебя ни узнала!

                И только она это сказала, в комнату постучали. Нина и Иоанна заметались, пряча следы преступления, хорошо, что перед этим догадались закрыть двери на ключ.

                - Сейчас, сейчас, - отозвалась Нина, последний раз оглядывая комнату критическим взглядом. В дверь снова нетерпеливо стукнули.

                - Да иду же! - Нина открыла дверь. На пороге стояла соседка. Она быстро глянула на Иоанну и горячо зашептала:

                - Кто это?

                Нина пожала плечами, всем своим видом давая понять, что мол сама видишь, зачем же спрашивать.

                - Ты что гадала?

                Нина снова пожала плечами, но теперь как-то неопределенно.

                - И я хочу! Можно?

                Нина кивнула в сторону Иоанны.

                - У нее спрашивай.

                - А мне погадаешь? - Спросила девушка, а в голосе звучали одновременно и страх и любопытство.

                - Я дорого беру. - Небрежно, стараясь говорить ниже и глуше, буркнула Иоанна.

                - А сколько? - чувствовалось, что любопытство пересиливает страх.

                - Неси что-нибудь из вещей. Если понравится, погадаю.

                - А ты что ей дала? - Снова шепотом спросила соседка у Нины.

                Нина кивнула на свой пуховый платок, который в суматохе упал на пол.

                - Да ну?! - Поразилась соседка.

                - Да вот. - Сокрушенно подтвердила Нина.

                - И что, правду сказала?

                - Конечно! Отдала бы я свой платок иначе!

                - Ой, мамочка! - Всплеснула руками соседка. - Подождите, я сейчас прибегу! - И она выскочила из комнаты.

                Только за ней закрылась дверь, Нина и Иоанна прыснули со смеху.

                - Вот это успех! - Радовалась Нина. - Она даже забыла зачем пришла!

                 И началось. В комнату потянулись одна за другой девчонки, принося деньги и вещи. Иоанна и Нина веселились от души. Иоанна вдохновенно " гадала", поражая ни о чем не догадывающихся девчонок своей необыкновенной проницательностью, "угадывая" их знакомых, друзей, а у некоторых даже родителей, " предсказывала" будущее, щедро раздавая неожиданные встречи, удивительные взлеты, мелкие неприятности и крупные разговоры. А Нина едва успевала тайком записывать, кто, что и сколько принес, чтобы потом всем все вернуть и не перепутать. Наконец, они устали. Да и нужно было шутку закончить во время, пока она не превратилась в скандал Нина и Иоанна переглянулись, и Иоанна сказала:

                - Все я ухожу. Если еще кто-нибудь захочет погадать, я приду через неделю. А теперь уходите. Мне надо все это унести, пока вы не опомнились.

                Комната медленно пустела, а Иоанна лихорадочно с помощью Нины упаковывала свои трофеи в огромный узел. В момент, когда на минуту в комнате никого не осталось, Нина шепнула Иоанне:

                - Беги, спрячься куда-нибудь! Ну у ребят хотя бы! А узел я пока засуну под кровать. Да скорей ты! Не одевайся! В пальто узнают. Весь эффект сразу пропадет Пусть попереживают чуть-чуть. Потом смешней будет.

                Иоанна выскочила из комнаты, скатилась с лестницы, хлопнула входной дверью, быстро пересекла двор, вбежала в мужское общежитие. Вахтерша кинулась ей навстречу.

                - Ты куда?!

                Она увернулась, вахтерша побежала за ней, но Иоанна легко удрала от нее и почти без стука ворвалась в комнату ребят и навалилась спиной на дверь. Парни повскакали со своих мест.

                - Ух ты! Цыганка! - Восхищенно выдохнул Гудовичев.

                - Ты удивительно проницателен, - насмешливо откликнулся Дима.

                Иоанна приложила палец к губам, призывая всех к молчанию. Быстро повернула ключ в замке и снова прижалась к двери спиной. По коридору третьего этажа прогромыхала погоня, тыкаясь во все двери. Иоанна облегченно вздохнула и оглядела комнату. Володя минуту назад, по-видимому что-то писал, сидел за столом. Дима и Юра читали, лежа на своих кроватях, а Гудовичев, как обычно без дела, валялся на раскладушке, но все были еще одеты. И Иоанна еще раз облегченно вздохнула. Встретилась глазами с Юрой и поняла, что он ее узнал. "Посмей только выдать меня!" "Сама себя выдашь". Он хмыкнул, демонстративно растянулся на кровати, прикрылся газетой, делая вид, что читает, а сам одним глазом следил за событиями. Володя и Дима сели, настороженно глядя на непрошеную гостью. А Гудовичев ходил кругами вокруг Иоанны, уже отошедшей от двери, и с неподдельным восторгом и интересом разглядывал, время от времени протягивая руку и, все-таки не решаясь дотронуться, снова прятал ее за спиной.

                - Что тебе здесь нужно? - Стараясь быть спокойным, спросил Володя.

                - А ничего, - не удостаивая его взглядом, ответила Иоанна, она протянула руку, взяла Гудовичева за подбородок и, издав чмокающий звук, сказала.

                - М-м, душка!

                - Отстань!!! - Гудовичев попятился и со всего маху рухнул на раскладушку.

                Юра хмыкнул и еще глубже спрятался за газету. Парни злились и развлекались одновременно. В ситуации была какая-то очаровательная двусмысленность. Димка в наполеоновской позе встал перед ней и, раскачиваясь с пятки на носок, прокурорским тоном изрек:

                - Если тебе здесь ничего не нужно, то зачем ты сюда ворвалась?

                - За мной гнались. Вот я и спряталась у вас. Спасибо, что не выдали. Я вам за это, соколики, бесплатно погадаю.

                И тут Димка ее тоже узнал.

                - Ну ты даешь! - Рявкнул он. - Ну концерт! - Он сел на свою кровать и, держась за живот, минуту хохотал. - Это же надо! Ну погадай, погадай!

                - С Кого начнем?  - Иоанна с удовольствием играла, чувствуя с великим облегчением, что и боль, и тоска, и какой-то первобытный ужас перед жизнью снова уходит далеко, в самые потаенные уголки ее души.

                - Да вот с него, - Димка, все еще смеясь, указал на Володю, а сам исподтишка показал Юре кулак. Тот пожал плечами, всем своим видом давая понять, что он тут не при чем. А Иоанна подошла к Воронину и взяла его за руку. Воронин попытался вырвать свою руку.

                - Вовочка, ты что боишься меня?

                Володя заулыбался. Теперь и он ее узнал.

                - Ну ладно уж, гадай!

                А ошеломленный Гудовичев ерзал на раскладушке и, повернувшись к Димке, с восторгом выдохнул:

                - Смотри! Она даже имя его угадала!

                Димка зашелся в смехе. Юрка молча трясся, держась из последних сил. Володя улыбался. А Иоанна не своим голосом, снова на секунду сбивая всех с толку, невозмутимо изрекла:

                - Через год женишься. Но невесту свою ты еще не знаешь.

                - А почему только через год? - Возмутился Володя.

                - Я сказала через год. Так и будет.

                - А, может, я хочу жениться на ком-нибудь из знакомых?

                - Напрасно. Ничего не получится.

                - А теперь мне погадай, - попросил Дима.

                - Тебе, грубияну, гадать не буду, ты, считай, уже женатый человек.

                - Все знает, - простонал Гудовичев.

                Иоанна подошла к Юриной кровати.

                - А тебе погадать?

                - Ну что ж погадай и мне, - он отбросил газету и мгновенно оказался на ногах. Она несколько секунд смотрела ему в глаза, а потом тихо сказала:

                - Женишься в этом году.

                - На тебе? - Так же тихо спросил он.

                "Не знаю", - молча ответила она.

                - Юра, да кто же на цыганках женится? - Возмутился Гудовичев. Парни снова рассмеялись.

                - Чего ржете? Я правду говорю! Пусть и мне погадает! Эй ты! Я тоже женюсь в этом году?

                Иоанна повернулась к нему и улыбнулась.

                - Конечно, женишься. Но не в этом году. Сначала станешь большим начальником, уважаемым человеком...

                И тут в дверь постучали. Валерке очень хотелось узнать, каким начальником он станет. Но Иоанна метнулась в угол.

                - Володя открой  - это Роберт, - спокойно сказал Юра.

                Володя открыл дверь, Иоанна спряталась за нее. В комнату вошел Роберт и остановился на пороге.

                - Юра, ты не знаешь за кем гоняются у нас по общежитию?

                - Знаю. Да ты заходи.

                - Зачем заходить? Помочь надо! Пойдем! Интересно, кого ищут?

                - Меня, наверное, - Иоанна выбралась из своего закутка, а Володя быстро прикрыл дверь. Роберт отступил на шаг, оглядел Иоанну с ног до головы, почесал затылок.

                - Похоже, что так. А как ты сюда попала?

                - Пришла. - Иоанна кружилась вокруг Роберта. - Давай, красавчик, погадаю!

                - Вот еще! Нечего тебе здесь делать! - Цыганка была молодая, красивая и хорошо одета. Роберту стало ее жаль. - Идем я тебя провожу, а то там уже милицию вызвали.

                Володя, Дима и Юра снова хохотнули. А Димка подстрекал:

                - А ты погадай ему, погадай! Интересно, что ты скажешь такому грозному мужчине?

                - А он не такой грозный, каким прикидывается. А что я ему скажу, ты не услышишь, - и снова обращаясь к Роберту, - идем, друг любезный, к тебе, не пожалеешь. Всю правду скажу. Твоего злейшего врага покажу.

                Она выглянула в коридор и, убедившись, что там никого нет, юркнула в комнату Роберта. Роберт жил один в соседней комнате. И ему ничего не оставалось, как пойти за ней. А Иоанна уже хозяйничала на этажерке, где стояли книги и пластинки.

                - Что ты там ищешь? - Спросил он, еще не придя в себя.

                - А что понравится. Неужели ты ничего не дашь бедной женщине?

                - Уходи сейчас же! - Роберт начал свирепеть от подобной бесцеремонности и готов был наброситься на нее, чтобы вытолкать из комнаты.

                - Ух как страшно! - Иоанна уже держала в руках пластинку с цыганскими песнями в исполнении Сличенко.

                Тут в дверь протиснулся Юра, и пока Роберт спрашивал у него шепотом, как ее все-таки выставить отсюда, она включила проигрыватель. С первыми звуками музыки прибежали Володя, Дима

 и Гудовичев. А Иоанна плясала звеня монистами и браслетами перед самым носом Роберта, а тот все отступал и отступал, пока не уперся в подоконник. И было в этом танце что-то дикое, необузданное, и боль и тоска, и страсть, и радость, и зов, вытряхивающий душу. И замерли парни в немом восторге. С последним аккордом гитары Иоанна рухнула на пол и выбросила перед собой чуть подрагивающие, звенящие браслетами руки. Несколько мгновений в комнате было тихо. Потом Роберт метнулся к Иоанне, склонился и одним рывком высоко поднял ее на вытянутых руках вверх, и снова зазвенели браслеты, монисты и серьги. Еще мгновение, и он прижал бы ее к своей груди, благодарный и потрясенный, и, может быть , до конца жизни не разжал бы своих объятий, но тут до него словно издалека донесся спокойный и холодный голос Юры:

                - Поставь на место.

                Он осторожно опустил Иоанну на пол. Удивленно посмотрел на Потоцкого, натолкнулся на его холодный жесткий взгляд, глянул на Иоанну, отступил на шаг, потом усмехнулся. Иоанна приложила палец к губам и осторожно показала в сторону Гудовичева.

                - Вот черти! Опять меня разыграли!

                Он опять подошел к Иоанне, теперь уже по-дружески, обнял ее за плечи и спросил:

                - А что с милицией делать будем?

                - Заплатим выкуп, - Иоанна улыбнулась, - бери свой проигрыватель.

                Роберт никогда не видел, как танцует Иоанна. Слышал, конечно, но не думал, что это выходит за рамки обычного. А сегодня он был поражен. И очень обрадовался, что она готова повторить это чудо.

                - Валерка, поставь чайник, сейчас чайку попьем, - сказал Юра, и Иоанна посмотрела на него с признательностью. Он, как всегда, понял ее. Понял, что она не хочет, чтобы именно Валерка ее узнал, раз так получилось, что он не узнал ее до сих пор.

                - Ладно, неожиданно быстро согласился Валерка, и они вместе с Юрой вышли из комнаты, а остальные следом за ними.

                В вестибюле собралось несколько членов оперативного отряда, милиционер, Сорокин, Бодров и еще несколько случайных парочек, забежавших погреться. Кто-то крикнул:

                - Ведут! - И все ринулись им навстречу. Иоанна шла свободно и широко, как настоящая цыганка, звеня украшениями и шурша шелком.

                - Где вы ее поймали? - С интересом Спросила Сима.

                - Да вот в комнате Потоцкого пряталась, - улыбаясь ответил Роберт.

                - Фу, Димка, и не стыдно вам?! - Набросилась Сима на Димку, так как Юры не оказалось рядом.

                - Нет, Симочка, ни капельки не стыдно!

                Тут появился Юра, на его плечи было наброшено пальто, он слышал последнюю фразу.

                - Что, Димка, Сильченкова тебе аморалку пришивает? Симочка, как же, оказывается, ты плохо о нас думаешь!

                Он подошел к милиционеру и что-то зашептал ему на ухо.

                - Да ну? - Воскликнул тот. - Не может быть!

                - Да она. Ты сейчас своими глазами убедишься. Давай, Роберт, музыку! - А сам подошел к Иоанне и положил руки ей на плечи.

                - Ну что, плати выкуп! С милицией шутки плохи.

                Роберт включил проигрыватель. Юра почувствовал, как под его руками вздрогнуло и зазвенело. Она выскользнула, на миг прижалась к нему и вихрем унеслась, оставив его в полуобморочном состоянии. Стонала гитара, заливался с надрывом Сличенко, хлопали возбужденные ребята. А Юра сел на валик дивана, у него кружилась голова. Закончилась музыка, и с последним аккордом Иоанна сорвала с головы парик, и ее освобожденные волосы золотым дождем упали на плечи.

                - Да это же Петрова! - Изумленно воскликнула Сима. - Ну и хулиганка ты, Иоанна, сколько людей переполошила!

                В вестибюле стоял гомон и хохот. Все толклись вокруг Иоанны. Юра протиснулся к ней, набросил на плечи свое пальто и шепнул на ухо:

                - Идем. Я тебя провожу.

                И люди расступились, давая им дорогу. У входа в женское общежитие она сбросила ему на руки пальто.

                - Ну и чертовка же ты, Инна!

                - Да, я чертовка! - Она свила руки кольцом вокруг его шеи, поцеловала его в губы и умчалась, звеня и шурша.

 

39

                На следующий день Иоанна проснулась в шесть часов. Спать не хотелось. Она лежала и смотрела в темноту. О чем она думала? Пожалуй, ни о чем. Просто было грустно. Грустно в шесть часов Утра! В семь часов она встала. Включила свет. В комнате в разных углах валялись вчерашние доспехи. Стало смешно. Вспомнила, как визжали девчонки, и с каким любопытством ее рассматривали ребята. Но настроение все-таки не поднималось. Да, видно, и в самом деле у нее не все в порядке с нервами. Как это недавно сказал Алеша Лазарев? "Ива, у тебя настроение меняется по синусоиде". Она тогда отшутилась, ответив, что ни ей, ни другим от этого не скучно. А вот сегодня ее тревожила ничем не оправданная грусть. Ведь все хорошо! Но сердце тревожно отстукивало: "Не верь! Не верь! Не верь!"

                Нина встала минут двадцать восьмого, когда Иоанна уже собралась уходить.

                - Ниночка, если я сегодня задержусь, раздай, пожалуйста, наши трофеи.

                - Не волнуйся. Все сделаю, как надо.

                За ночь намело очень много снега. Люди идут по узким тропинкам. Но еще рано, и людей немного. А что будет, когда все пойдут на работу! Иоанна усмехнулась, поймав себя на том, что ищет любой предлог, чтобы не думать о главном.

                В столовой, как всегда, встретила Димку и Феликса.

                - Хм ... - сказал Димка, когда Иоанна присоединилась к ним, - удивительно. Отмылась.

                - А в чем дело? - Не понял Феликс.

                - Ну ты много потерял! Петрова вчера у нас в общежитии давала сольный концерт.

                - Да ну?!

                - Зрителей было столько, что конную милицию вызывали. А некоторые, слабонервные, в обморок падали, а после не спали всю ночь. - Сказав последнюю фразу, Иошин пристально посмотрел Иоанне в глаза. - Что с людьми делает?! А? Лучшие люди гибнут!

                - Димка! Прекрати сейчас же задираться! Феликс, ты ему не верь. Ничего подобного не было. Просто пошутила чуть-чуть. Все живы и здоровы.

                - Может, и живы, а вот моральные травмы получили - это точно. Гудовичев, например, встал сегодня утром важный как король и пошел умываться. Я так испугался, что сам чуть умыться не забыл. А потом пришел и говорит: " Вы все слышали, я начальником буду!"

                Иоанна тихонько засмеялась. И сразу как-то отлегло от сердца. Но Димка не унимался.

                - Воронин все утро твердил, что ни за что в ближайшие пять лет не женится! А Юрка - это вообще безобразие! Отвечай! Отвечай нам обоим, что с человеком сделала? Не мужчина, а херувим какой-то. Порхает, словно крылья за ночь выросли

                - Да что там у вас вчера происходило? - У Феликса глаза разгорелись от любопытства.

                - А ты-то где был?

                - В Москве. В театр ездил.

                - Какой там театр? Вот у нас вчера был театр - ничего подобного не видел.

                И Димка начал описывать вчерашние события. А Иоанна слушала с улыбкой, словно речь шла вовсе не о ней. Феликс слушал с недоверием, время от времени поглядывая на Иоанну. А потом спросил:

                - Это правда?

                - Конечно, нет, - ответила она, изобразив на лице абсолютную невинность. - Не слушай, Феликс, клевещет он на меня. - Поставила на стол пустой стакан из-под чая. - И откуда у человека такая буйная фантазия? - И поднялась из-за стола.

                Они вдвоем смотрели на чуть растерявшегося Димку, а он на них. Потом громко рассмеялся.

                - А ведь правда! Расскажи кому-нибудь, кто ее не знает, за дурака примут.

                Они вместе дошли до главного корпуса. Феликс пошел к себе в цех. А, Иоанна, прежде чем расстаться с Димкой, сказала:

                - Спасибо, Димочка, за ценную информацию.

                - Все тебе прощаю за твой ум.

 

40

                В девять часов позвонил Борис Бодров.

                - Иоанна, строители закончили работу. Теперь твое слово.

                Она усмехнулась.

                - Доволен, что поймал на слове?

                - Да. Доволен.

                - И я, между прочим, тоже. Не волнуйся. Наши ребята не подведут.

                Она положила трубку и задумалась. Знала, что найти свободных людей будет не легко. Позвонила Максиму.

                - Максим, здравствуй!

                - Здравствуй, шумное создание! Ты зачем вчера всю милицию на ноги подняла?

                - Да я-то тут при чем?

                - Ну ты у нас всегда без вины виноватая!

                - Вот это ты верно сказал! А у меня к тебе дело. Бодров мне только что сказал, что строители закончили работу в кафе. Теперь мы там должны все убрать и вымыть.

                - Еще чего?!

                - Максим, но я же обещала.

                - Ты обещала, вот иди и мой! - И бросил трубку.

                Иоанна вихрем взметнулась на третий этаж и уже через минуту была в той лаборатории, где работал Викторов. Он в гневе мерил комнату шагами, заложив руки за спину.

                - Ах ты, грубиян! Ты зачем трубку бросил?

                - А что с тобой разговаривать? Комитетчица!

                - "Комитетчица" - это что, новое ругательство? - С интересом спросила Иоанна.

                Он остановился. Удивленно посмотрел на нее, ухмыльнулся.

                - Ты мне политику не шей. Но очень быстро ты стала ставить интересы комитета комсомола выше отрядных.

                - А я по свой наивности считала, что для отряда стараюсь. Свадьба, между прочим, отрядная.

                - А Молодежное кафе - дело комитета комсомола. - Упрямо заявил Максим.

                - Я вижу с тобой разговаривать бесполезно! Иоанна направилась к двери. Она тоже разозлилась. У порога остановилась и уточнила:

                - Значит на тебя и на твоих ребят не рассчитывать?

                - Да уж! Увольте нас, пожалуйста, от этого дела!

                - Но на свадьбу к Эле и Диме вы, надеюсь, все-таки придете? - Спросила она ледяным тоном. И не успел Максим, ринувшийся к ней, что-либо ответить, захлопнула дверь перед самым его носом.

               

41

                День выдался трудный. В лаборатории было много работы, и людей для работы в кафе нужно было найти. И крутилась Иоанна целый день, как белка в колесе. А сразу после работы пошла к Антонине Ивановне, познакомить ее с помощницами, которых она нашла для нее.

                Домой пришла около шести вечера. Нужно было постирать, да и голову не мешало вымыть после вчерашних похождений. Спустилась на второй этаж, чтобы взять в титане горячей воды, и встретила на кухне Симу.

                - Давай пить кофе, - предложила она.

                - Я стирать собралась.

                - Ладно. Попьем, потом пойдешь стирать.

                Настаивает, значит нужно поговорить. Иоанна соглашается. Садится за стол, а Сима разливает по чашкам кофе и достает из своего шкафчика печенье.                                  

                - А я в понедельник уезжаю в Ленинград, - говорит она.

                - Значит все-таки едешь?

                - Что значит все-таки? - Насторожилась Сима.

                - Так ты еще месяц назад собиралась, - спокойно ответила Иоанна. Она сама удивлялась, как у нее хватало терпения на Симу.

                - А теперь уже точно еду.

                - Хорошо. - Иоанна маленькими глотками прихлебывала из чашки кофе.

                - А мне как-то неудобно. Свадьба скоро. А я чувствую себя причастной к этому делу. Звонила Викторову, советовалась. - Сима выжидательно посмотрела на Иоанну, страстно желая увидеть ее реакцию.

                - Ну? - Упоминание о Максиме снова всколыхнуло в душе у Иоанны чуть остывшее возмущение, но она промолчала.

                - Он говорит, что четыре дня не имеют никакого значения. Иоанна не ответила. Она не могла сказать, имеют ли какое-нибудь значение эти четыре дня или нет.

                - Но дело не только в этом, - продолжала Сима. - У нас в январе три дня рождения: у Ильяса, у Тани и у Николаева.

                Иоанна продолжала молчать. Она знала, что Сима сейчас начнет доказывать ей необходимость отметить эти даты. Сначала ее обижало, что Сима всегда старается доказать ей то, что и так ясно, но теперь это даже ее забавляло. И ей было интересно, что скажет Сима на этот раз. А Сима с жаром, как будто услышала тысячу возражений, продолжала:

                - И вообще я считаю, что если мы не пойдем к Косте, то я не понимаю, зачем мы тогда ходили к Потоцкому!

                - Сима, а чем ты, собственно, возмущена? Я разве сказала, что нужно не ходить к Николаеву на день рождения?

                - Нет, не сказала. Но я просто очень люблю Костю и хочу, чтобы все было организовано.

                - Ну и почему ты до сих пор это не организовала?

                Сима аж подпрыгнула на своем стуле. Она все время забывала, что Иоанна не так проста, и видит ее насквозь.

                - Я сказала Зине собрать деньги, а подарки, кроме тебя, купить некому.

                - Ну вот, наконец-то, добрались до сути. С этого и надо было начинать. И убеждать меня в этом не было никакой необходимости.

                - Я его не любила, пока не понимала. ("Как это на тебя похоже", - подумала про себя Иоанна.) Но фраза, которую он написал Кондякову: "Береги огонь в сердце, Саша, мы еще встретимся в Мадриде!" - покорила меня. С тех пор, я могу сделать для него, что угодно.

                Иоанна молчала. Они сидели и пили кофе на кухне второго этажа женского общежития.

                - Ты знаешь, а Гудовичев не узнал тебя вчера, - снова нарушила молчание Сима.

                - Кто тебе сказал?

                - Он сам. Я зашла сегодня за чем-то в КБ, а он там сидит. Я его спрашиваю: " Валера, а ты Иву вчера узнал?" А он вытаращил на меня глаза и говорит: " А разве это она была?" А тебя и в самом деле вчера трудно было узнать.

                - Постой, - заволновалась Иоанна. - А что Гудовичев делал в КБ? Он должен работать на улице!

                - О, это очень интересно! Он, оказывается, приходил проситься, чтобы его после наказания взяли работать в КБ.

                Иоанна засмеялась.

                - Ох, нет у меня веры в его благие намерения!

                - Ну почему же? - Не согласилась Сима. - Ребята о нем, как о родном сыне пекутся. Не может же он оказаться неблагодарной свиньей! Нет. Жизнь в одной комнате с такими людьми как Юра, Володя и Дима не может не оставить в человеке нужного зерна. Но время, чтобы это зерно проросло, тоже необходимо.

                - Что ж! Будем ждать, когда наступят всходы.

 

42

                На следующий день, 8 января, было двадцать два градуса мороза. Но по дороге на работу Иоанна даже не успела этого заметить, всю дорогу бежала пешком, боялась опоздать. Но прибежала рано, и у нее еще было время перед большим зеркалом в вестибюле навести порядок на своей мытой голове. Подошла Сима.

                - Ива, знаешь какое дело? Нам на отряд дали десять билетов на карнавал. Так вот Усов берет себе пять. Он кому-то там обещал и ему неудобно подводить людей. А у меня еще просил Павлов два билета и Таня один.

                - Так в чем же дело? К Усову и обращайтесь, он такой же член комитета комсомола, как и я.

                Сима удивленно посмотрела на Иоанну.

                - Не смотри на меня так. Я себе пока еще не взяла ни одного билета. Это вы с Максимом ведете себя странно, а не я. Кафе - не моя проблема. Ты  очень удачно выбрала время для командировки. Ты не подумала, что это тоже позиция? У Максима поза антикомитетчика. Хорошо придумали. Не беспокойтесь, я справлюсь. А уж за билетами побегайте сами.

                Сима залилась краской. Так прямо Иоанна на нее никогда не нападала. А, главное, она как всегда, добралась до сути - не хотелось Симе суетиться. Одно дело считать себя причастной к свдьбе, другое - взвалить все на свои плечи. Симе было стыдно.

                - А к Пчелкину ты обращалась за помощью?

                - А ты не думала, что он сам сейчас в ней нуждается?

                - У тебя плохое настроение, Ива? - Попыталась опять все перевернуть Сима.

                - Нет. Настроение у меня прекрасное. Но не все мои друзья оказались такими, как я о них думала. Счастливого пути, Сима.

                Иоанна пошла к себе в отдел. Навстречу из коридора, видно забегал к ней в лабораторию, просто вылетел Алеша Лазарев. 

                - А я тебя искал!

                - Что случилось? - У Иоанны сжалось сердце.

                - Не волнуйся, все в порядке! Я хотел тебе сказать, что с ребятами Машей и Стасиком все хорошо, как ты просила.

                - Ой, Алешенька, какой же ты умница! Ну как мне тебя благодарить?!

                - Пожелай мне " ни пуха, ни пера!" , я на экзамен бегу.

                - Я приду поболеть за тебя.

                - Нет. Ни в коем случае! Я тогда нервничать начну.

                - Ну ладно. Счастливо! Позвони хоть, когда сдашь.

                - А как же! - и убежал.

                У Иоанны стало легче на душе. Что за чудо этот Алеша! И когда только все успевает? И отряд, и работа , и учеба. А ведь учится отлично! Во ВТУЗе им гордятся.

                Часов в одиннадцать к ним в инженерную комнату заглянула Сима. Увидев, что там, кроме Иоанны, никого нет, она проскользнула в дверь.

                - Садись, Сима. А я думала, что ты уже в Ленинграде.        

                Она показала Иоанне командировочное удостоверение и сообщила, что уезжает уже сегодня. Иоанна была уверена, что больше до отъезда Симу не увидит, но Сима сидела перед ней, как ни в чем не бывало.

                - Ива, так кафе остается на твоей совести. Я составила там список с обязанностями по подготовке к свадьбе. Мы решили, что у тебя только кафе.

                - Всего-навсего! - Не удержалась от ехидной реплики Иоанна. - И, позвольте узнать, кто это решил?

                - Ну я решила. Больше ты ничего не будешь делать для свадьбы! И еще дни рождения.

                - А что будешь делать для свадьбы ты, лучшая подруга?

                - Но я же уезжаю!

                - А ты отложи командировку ради такого случая.

                Сима молчала. Она смотрела на Иоанну своими беззащитными глазами, но понимала, что это ее оружие против Иоанны бессильно.

                - Так вот, дорогая, я буду делать только то, что считаю нужным. И не ты, ни Максим  и никто другой на свете не будут мне указывать. Командуй теми, кто тебе это позволяет. Я тебе не по зубам, и ты это давно знаешь. Почему ты лезешь в мою жизнь? Потому что  я ни разу прямо не дала тебе отпор? Я не покушаюсь на твой авторитет, не сплетничаю о тебе ни с кем. Что же тебе неймется? А Сима?

                - Я не знаю. - Сказала она, рассматривая свои руки. - Может быть оттого, что я никак не могу поверить, что бывают такие люди, как ты.

                - И ты ждешь, когда я заплачу, начну молить о помощи. Тогда ты с радостью мне поможешь. А сейчас ты и такие как ты ждут, где же предел. Не дождетесь! - Она наклонилась почти к самому Симиному лицу  и все остальное сказала почти шепотом. - У меня такое ощущение, что я тебя больше не увижу. И только поэтому я могу тебе открыть свою тайну: я такая, потому что я не хочу жить.

                Сима отшатнулась. А потом выскочила из комнаты, не сказав больше ни слова.

 

43

                 Была пятница. Должно было быть заседание комитета комсомола, но в связи с карнавалом его отменили. Иоанна радовалась что идет домой рано. Она успеет погладить и отдохнуть до вечера.

                Нина была дома. Она вяжет свитер. Иоанна всегда восхищалась теми, кто умеет вязать и шить, а ей как-то не удавалось этому научиться - все времени не хватало. Но Нина обещала ее научить. Иоанна даже нитки купила и крючок, но вот заняться вязанием времени не находилось. Она подсела к Нине на кровать.

                - Ну покажи, что у тебя получилось?

                Нина развернула на коленях свое изделие, и Иоанна с восторгом рассматривала.

                - Нинка, ты же мастерица!

                - Ну уж скажешь.

                - А что, нет?

                Нина не ответила. Иоанна поставила утюг и побежала к Эле. Эля была дома.

                - Эля, ты займешь мне денег до воскресенья?

                - Займу. А сколько?

                - Шесть рублей.

                - Ну об этом даже и речи не может быть! Я думала больше. Мне мама прислала двести рублей на свадьбу.

                - Ну вот видишь, а ты беспокоилась.

                - Но ведь это еще не говорит об их реакции.

                - Да брось ты, Эля! Все хорошо. Почему ты считаешь, что они не будут рады?

                - Я так не считаю. Но Сима говорит, что это будет неожиданно для них.

                Иоанна подсела к Эле на кровать и обняла ее за плечи.

                - Ничего. Это всегда неожиданно, даже когда ждешь. А для родителей тем более. Скоро сама все поймешь.                             

                - Я так устала за эти дни. Эти поездки в Москву... Это бы еще пол беды. Но ведь я ничего не могу себе купить!

                - Купишь! - Иоанна от души радовалась за Элю. Ей очень нравилась эта девушка, нежная и искренняя. - А хлопоты эти приятные, потом вспоминать будешь.

                - Да и со свадьбой...

                - А что со свадьбой? - Перебила ее Иоанна. - Со свадьбой все в порядке! Это не твоя забота. Пусть жених волнуется. Да и еще есть заинтересованные лица. Ты об этом не думай.

                - Ива, а ты выйдешь за Юру замуж? - Вдруг спросила Эля. Иоанна вздрогнула и замерла на секунду. А потом спохватилась.

                - Ой, у меня утюг включен! - И выбежала из комнаты.

                Дома ее встретила ворчанием Нина.

                - Решила пробки пережечь!? Потом умчишься, а я тут буду сидеть в темноте.

                - Прости меня, Ниночка, я с Элей заговорилась. Она такая счастливая, аж на душе просветлело! Люблю, когда людям хорошо.

                Нина быстро глянула в ее сторону, улыбнулась, но ничего не сказала. Она не могла сердиться на Иоанну. Если бы ее спросили, как она относится к своей соседке по комнате, она бы не знала, что ответить, потому что относилась она к Иоанне как к божьему дару и стихийному бедствию одновременно, понимая, что ни то, ни другое людскому суду не подвластно.

                А Иоанна погладила белье. Прилегла отдохнуть и уснула незаметно для себя. Проснулась от стука в дверь.

                - Да!

                Опять стучат.

                - Войдите!!

                За дверью мужские голоса, но никто не входит.

                - Ну вот еще ходи, двери открывай! - Ворча, Иоанна встала и открыла дверь. На пороге стояли Сорокин и Бодров. Вот уж кого не ожидала увидеть!

                - Ну проходите, ребята!

                - Да мы на минутку, - смущенно сказал Сорокин.

                - Проходите!

                Они зашли, с любопытством оглядывая комнату.

                - Иоанна, вот какое дело, - начал Бодров, - ты обещала, что в семь часов вечера в кафе придут шесть девушек убирать.

                - Да. Они что еще не пришли?

                - Нет.

                - Нет? А который час? - Она посмотрела на часы. Было всего шесть часов вечера.

                - Ну разве можно так шутить, Борис?

                - Я вот к чему. Я не смогу прийти в кафе в семь часов, поэтому хочу ключи дать тебе.

                - Ладно давай. А ведра и тряпки там будут?

                - Конечно. Это мы обеспечим.

                - Ну хорошо. Значит договорились. Давай ключи.

                Они ушли. А Иоанна начала собираться. У нее было сегодня много дел в штабе, но ничего не поделаешь, нужно самой идти в кафе.

 

44

                В штабе были Саша Менщиков, Володя Гаубицин и Коля Звягинцев.

                - Мальчики, идемте в кафе мыть полы!

                - Вот еще! - Это отозвался Гаубицин.

                - Что значит "Вот еще!"? - Возмутилась Иоанна.

                - А то, что я не пойду! - Гаубицин смотрел на нее с легким вызовом.

                - Почему не пойдешь?

                - Не хочу.

                - И я не пойду. Я сегодня в штабе дежурю, - вставил Саша Менщиков.

                - Значит не будешь сегодня убирать в штабе, - спокойно распорядилась Иоанна.

                - Мы все равно не пойдем!

                - Ну что ж, я пойду без вас.

                Коля посмотрел на нее с некоторой опаской, но все-таки сказал:

                - А у плохого командира он всегда сам работает!

                - Знаешь, Коля, я не строю из себя вашего командира - это во-первых, а во-вторых, на аркане вас тащить не собираюсь!

                - Ива, но это же не справедливо. Почему комитет комсомола взвалил кафе на нас? Что делают остальные комсомольцы? Неужели, кроме оперативного отряда, на предприятии нет других людей?

                - Ты все сказал? На тебя это не похоже., Коля. Ты же поешь с чужого голоса! Я прекрасно знаю, чье это мнение. И вот тебе ответ на все интересующие тебя вопросы. Комитет комсомола в этом деле, безусловно обойдется без оперативного отряда, но кафе откроется еще через два месяца...

                - Ну и пусть! А нам до этого какое дело!

                - А ты уже не комсомолец?

                Звягинцев опешил.

                - Я?

                - Да. Ты уже не комсомолец?

                - Я - комсомолец.

                - А почему ты говоришь, что дела комитета комсомола тебя не касаются?

                - Но я член оперативного отряда!

                - А оперативный отряд заинтересован, чтобы кафе открыли раньше. Вот мы и предложили свои услуги.

                - Зачем?

                - У нас свадьба. Ясно это тебе? И нам нужно помещение. А еще у нас пятилетний юбилей отряда.

                - Так бы сразу и сказала, - сдался Коля.

                - А вы, конечно, всего этого не знали? Я вам глаза открыла? Не прикидывайтесь дурочками! - Иоанна рассердилась. Ей словно плюнули в душу, так там было противно. Это вечное деление на " мое" и "наше". Даже здесь в отряде это есть. До каких же пор это будет сидеть в людях?! Она хлопнула дверью и вышла из штаба.

                По дороге в кафе она встретила Юру и Диму. Они бежали от клуба, видно, из столовой, потому что Юра сказал:

                - Смотри, Димка, она бежит туда же!

                - Ребята, я иду в кафе. Если девочки придут в штаб, посылайте их туда.

                - Хорошо. А можно, я своих "астровцев" приведу? - Спросил Юра.

                Иоанна с благодарностью дотронулась до его руки.

                - Давай. И им найдем работу.

                Иоанна подошла к кафе и начала открывать дверь, и еще не успела она этого сделать, как подошла Надя, а сразу за ней неразлучные Люба и вера. Они вошли в помещение и остановились, пораженные захламленностью, грязью и объемом предстоящей работы. Но все это предстояло убрать именно им, и тратить время на пустые разговоры не было смысла. Девушки молча принялись за работу. Ни тряпок, ни мыла, конечно, не оказалось. Надя, как самая расторопная, пошла добывать все это. А минут через двадцать пришел Юра с ребятами, с которыми Иоанна поругалась в штабе.

                - А вы зачем пришли? - Набросилась на них Иоанна. - Без вас обойдемся!

                Юра, который уже прошел было в кафе, удивленно остановился и повернул голову к двери. Он, только глянув, оценил, как нужны здесь люди, и не понимал, почему Иоанна гонит молодых и сильных парней, вместо того, чтобы тут же дать им работу. Он был удивлен, но не вмешивался. Иоанна всегда знала, что делает. Он еще секунду смотрел, как Иоанна грудью защищает вход в кафе, сделал вид, что его это не касается и начал что-то делать тут же около дверей, чтобы на всякий случай оказаться рядом. А Коля Звягинцев тем временем виновато оправдывался:

                - Ива, да пусти же нас. Мы будем работать. Потоцкий нас убедил. Правда, Юра? - Он пытался заручиться юркиной поддержкой, но тот молча улыбался.

                - Ах Потоцкий убедил! Да еще перед Димкой стало стыдно, да? Нет уж! Здесь приспособленцы не нужны! А вдруг Викторов узнает, что вы здесь работали под пятой комитета комсомола? Он вас по головке не погладит.

                Гаубицин засуетился и готов был уже уйти, но ту раздался рокочущий голос Максима:

                - Погладит, погладит! Ну и настырная ты, Петрова! Ведь перышко, хоть в шляпу воткни, - неизвестно откуда взявшийся Максим легко оторвал Иоанну от пола и на вытянутых руках внес в кафе, - а кого хочешь в дугу согнет!

                - Пусти меня, Максим! - Опомнившись, возмутилась Иоанна. - Без тебя, между прочим, тоже обойдемся!

                Максим рассмеялся.

                - Юра. а ну-ка вытри руки! - Юра поспешно вытер руки о какую-то ветошь. - А теперь держи и успокой свое сокровище.

                И не успела Иоанна даже глазом моргнуть, как оказалась у Юрки на руках.

                - А я тут при чем? - Улыбаясь спросил Юра, но держал Иоанну крепко. Она затихла. А он шепнул ей на ухо.

                - Что? Попалась, птичка?

                - По-видимому, да, - так же тихо ответила она.

                А он, осторожно ставя ее на пол, громко сказал:

                - Пусть работают. Труд облагораживает.

                А глаза его сияли великой радостью счастливого человека.

                Все дружно принялись за работу. Выносили на улицу ненужные предметы, собирали мусор и носилками выносили его туда же.                

                - Ну что ты сама возишься здесь? Мы и без тебя справимся! - Ворчит Юра. - Ты лучше Гаубицину работу найди, самому ему с этой задачей не справиться.

                - Не умеешь ты командовать, Ива, - посмеивается Менщиков.

                - Я всегда это говорил, отозвался уже из дальнего угла Юра.

                - А по-моему вы ошибаетесь, - изрек Максим, пронося мимо нее козлы и весело подмигнув ей.

                - Ладно вам! - Отмахнулась Иоанна. - Володя, протирай столы и стулья. А чистые ставь сюда, - она показала на середину зала, которую уже освободили от хлама и подмели. Но Гаубицина не так-то легко заставить работать. Он сначала покурил, потом сделал вид, что что-то хочет исправить в проводке, потом опять закурил. Иоанна глядела на него и удивлялась: откуда у них в отряде такое чудо. Не то, чтобы злость, какое-то чувство неприязни возникло у нее на душе. Она собралась было высказать ему все, что о нем думает, но тут пришли девочки с ведрами и тряпками, потом Димка и Володя Воронин. Нужно было всех распределить, всем дать работу и следить, чтобы никто никому не мешал и не делали одно дело дважды. Работа кипела. Иоанна металась из одного конца кафе в другой, перекидывалась с ребятами шутками и репликами, пока снова не налетела на, по-прежнему слоняющегося без дела, Гаубицина.

                - Знаешь что, Володька, или делай что-нибудь или убирайся к черту! Не крутись у людей под ногами. Противно на тебя смотреть! - В сердцах сказала она ему.

                Гаубицин выпятил грудь и открыл рот, но тут за плечом Иоанны как скала вырос Иошин.

                - В самом деле, иди-ка ты отсюда, - опередил его Димка своим презрительным тоном, как только он один и умел говорить.

                Володька поежился и оглянулся на Максима. Но тот делал вид, что ничего не видит, ничего не слышит, и в этом кажущемся безразличии уже звучала прямая угроза. И Гаубицин метнулся к лежащим на полу носилкам с мусором.

                - Ну, кто со мной?

                - Ну я. - Это появился Алеша Лазарев. Все дружно рассмеялись. Участь Гаубицина была решена. Теперь ему не разогнуться. Алеша заставит его работать.                       

                - Как ты? - Спросила Иоанна, когда носилки проплывали мимо нее.

                - Отлично! - Ответил, улыбаясь, Алеша.

                - Молодец! - Она положила руку ему на плечо и несколько шагов прошла рядом. - А почему не позвонил?

                - Звонил. Не застал.

                Они подошли к выходу. И тут, как по мановению волшебной палочки, дверь открылась. Ребята с носилками вышли, а в кафе вошел Сорокин.

                - Саша, поработать пришел? Ну давай, раздевайся, - встретила его Иоанна с тряпкой в руке.

                - Да надо бы, да я не в форме, - ответил он с улыбкой.

                - А жаль! И для тебя бы дело нашлось.

                Он прошел в кафе и остановился удивленный.

                - Это столько людей вместо шести обещанных девушек?

                - Да, Саша. Уж такие мы дружные!

                Она, действительно, испытывала гордость за своих друзей, за отряд. Отряд был ее жизнью, ее судьбой. Все, что в этом мире было ей дорого, было здесь, в отряде.

                - А Борис не приходил? - Спросил Саша.

                - Нет. И тряпки и ведра нам пришлось самим добывать. А ведь мы почти все живем в общежитии!

                - Странно.

                - Очень странно, - согласилась Иоанна. Сорокин еще несколько минут походил между работающими ребятами, а потом ушел, пообещав прислать керосин, чтобы оттирать краску.

                 Сорокин ушел. А работа по-прежнему кипела. То там, то здесь кто-то шутил, кто-то смеялся или делал что-то смешное. И кафе преображалось прямо на глазах. В девять часов вечера пришла Наташа Мирная. Она подошла к Иоанне и сказала, что ее в штабе ждет Вера Калиткина, которую Иоанна вызвала для беседы. Иоанне не хотелось уходить, но нужно было идти. Она долго добивалась, чтобы Вера пришла в штаб. И вот теперь она там и ждет ее. Нужно идти.

                - Ты куда? - Юра, которого она давно уже не видела, появился словно из-под земли.

                - В штаб. Юра, так ты пойдешь на вечер?

                - Я еще не решил.

                - Так что мне делать с билетами?

                - Что хочешь.

                Она удивленно посмотрела на него. Он был непроницаем. Она пожала плечами и решила, что отдаст свои билеты ребятам. А он стоял и внимательно смотрел на нее. Неужели он ждал, что она попросит его пойти с ней на вечер? Да. Он ждал именно этого. Ему нужна была уверенность в победе. Но Иоанна, повернув голову в зал кафе через плечо и подняв в руке билеты, громко крикнула:

                - Кому нужны билеты на карнавал? - Билеты тут же уплыли из ее рук. Она даже не поняла, кто схватил. - Эля, я ухожу. Остаешься за старшую. Ключи у меня. - И еще раз грустно посмотрев на Юру, вышла на улицу.

                - Вы мне напоминаете журавля и цаплю из известной сказки, - насмешливо сказал Димка, работавший поблизости.

                - Не твое дело! - буркнул Юра и начал с ожесточением сдирать куски штукатурки с облицовочных плит.

 

45

                Вечер был прекрасен. Звезды, легкий морозец, скип снега под ногами - только бы гулять. Но на душе у Иоанны было неспокойно. И она и Юра отлично понимали друг друга. Они вообще могли бы не разговаривать. Но почему ни он, ни она упорно не хотели верить этому? Зачем им нужны были слова? Обычные человеческие слова, которыми ни он, ни она ни за что не смогли бы выразить то, что они чувствовали и понимали каждый о себе и о другом. Но они были люди и ждали этих слов, хотели их услышать и боялись их сказать. Каким-то глубинным чутьем каждый понимал, что слова все испортят, все сломают - они никогда не будут соответствовать их немому диалогу. Но что, кроме слов, могло убедить каждого, что он без слов слышит другого?

                Она пришла в штаб и прошла в комнату, где ее ждала Вера. Вера сидела в вызывающей позе, положив ногу на ногу, нетерпеливо покачивала верхней ногой, откинувшись на спинку стула, закинув обе руки на спинки соседних. Красивая девочка! Иоанне стало жаль ее. Она знала о Вере все: и то, что Вера уже побывала в колонии, куда попала за воровство, и то, что сейчас она не ворует, работает и учится в вечерней школе. Но образ ее жизни ужасен! Совсем недавно она сделала аборт. И это ее не остановило. О чем они будут говорить? Иоанна почувствовала никчемность предстоящего разговора и свою неготовность к нему. Но отступать было поздно.

                - Здравствуйте, Вера!

                - Ну здравствуй! Зачем звала? - лениво ответила она.

                - Вы извините, что заставила ждать. Так получилось. Срочные дела.

                - Чего уж там! Я сегодня свободна.

                - Тогда поговорим. - Иоанна устроилась напротив нее. Она знала, что им никто не помешает. Никто из ребят сюда не зайдет, пока она сама не закончит разговор. Но о чем они будут говорить, она не знала. И Вера, как будто почувствовав это, нагло спросила:

                - О чем же мы будем говорить?

                Иоанна улыбнулась.

                - Не знаю. О вас... О жизни... Надо же о чем-то поговорить.

                - А я сюда не рвалась! Мне с тобой не о чем разговаривать!

                Иоанна сидела, опустив глаза. Разговор не клеился.

                - Вы правы, Вера, вы сюда не рвались. Этот разговор нужен мне. Я хочу понять... - Иоанна хотела сказать, что она хочет понять, как та докатилась до такой жизни, но, не смотря на то, что не в ее правилах было приноравливаться к собеседнику, сказала:

                - Я хочу понять вас, Вера.

                Вера откровенно и с любопытством рассматривала Иоанну, оценивая ее, и, как все, кто видит Иоанну первый раз, конечно, ошиблась в определении ее возраста и в оценке внутренних сил. Наконец, насмешливо усмехнувшись, она нарушила молчание.

                - А тебе меня никогда не понять!

                - А почему? - искренне удивилась Иоанна. Она, казалось, не заметила ни разглядывания, ни насмешки. Она была еще там, в кафе, рядом с Юрой. И ее "почему" в равной степени относилось и к нему и к девушке, сидящей напротив. И только следующая  Верина фраза окончательно бросила Иоанну на этот жесткий стул, в эту тесную комнату, в которой и дышать-то не чем.

                - Почему? Почему?! Ты хоть знаешь, что такое: спать с мужчиной?! - насмешливо спросила Вера, чуть подавшись вперед.

                Иоанна встала и открыла форточку, вдохнула колючий морозный воздух, и, вдруг резко повернувшись и нагнувшись близко к самому лицу Веры, почти выкрикнула неизвестно откуда взявшееся, поднявшееся с самого дна ее души:

                - А ты? Ты хоть раз спала с мужчиной? Вглядывалась тревожно в его счастливое спящее лицо? Видела в нем черты своего собственного ребенка? Слышала стук родного тебе сердца?

                Вера в испуге отшатнулась. А Иоанна, сама напуганная своим выпадом, снова села напротив нее и словно окаменела. Вера несколько секунд оторопело смотрела широко раскрытыми глазами на Иоанну и вдруг разрыдалась. Она плакала некрасиво, громко, надрывно, с каким-то подвыванием. Иоанна не утешала. Ей казалось, что это из ее собственной души рвется звериный тоскливый вой. Вот так же выла она, бросаясь в догорающий дом, а несколько здоровых мужиков едва смогли удержать ее.

                В дверь заглянул Пчелкин.

                - Что тут у вас происходит?

                - Саша, закрой дверь! - Резко, не оборачиваясь, сказала Иоанна, - и никого сюда не пускай!

                Саша исчез. А Вера рыдала. Через несколько минут она подняла голову и, глядя на Иоанну, с невыразимой ненавистью крикнула:

                - Ненавижу! Все они скоты! Скоты!!

                - Врешь!!! - тоже крикнула Иоанна, вскакивая. Она так стукнула кулаком по столу, что вскрикнув от боли, сразу пришла в себя и, поднеся руку ко рту, очень тихо без всякого выражения сказала:

                - Сама живешь по-скотски, вот и все вокруг тебя скоты.

                И Вера перестала плакать так же внезапно, как перед этим разрыдалась. Она сидела тихая и жалкая, как мокрый воробышек, время от времени вздрагивая от запоздалых всхлипов, и теребила пояс платья. А Иоанна ходила и ходила по комнате, узкой и тесной, три шага в одну сторону, три шага в другую, как черная пантера с белой гривой в клетке. Через некоторое время она остановилась перед Верой и спросила, просто так, чтобы хоть что-то сказать:

                - А цветы-то тебе хоть кто-нибудь дарил?

                Вера удивленно на нее посмотрела, пожала плечами и, снова опустив глаза, как-то просто и очень тихо ответила:

                - Нет. Деньги, случалось, давали. А цветы... Нет.

                Иоанна села рядом с ней и, осторожно дотронувшись до ее руки, тихо попросила:

                - Вера, ты прости меня, пожалуйста. Я не хотела так...

                - Да чего уж там! Я вот сейчас подумала: а чем я хуже тебя?! А тебе вот, небось, цветы дарили?

                Иоанна сначала молча закивала головой, а потом выдавила:

                - Да... Дарили...

                И тут же у нее на глазах выступили слезы.

                - А ты-то чего ревешь? Из-за меня что ли? - удивилась Вера.

                - Нет, - невесело усмехнулась Иоанна, - не из-за тебя. Из-за себя. Знаешь, Вера, трудно быть на земле женщиной... Счастливой женщиной. И если она не умеет этого делать сама, то никто ее уже счастливой не сделает. И вообще. Я зря затеяла этот разговор. Рано мне поучать других как жить, самой бы разобраться!

                - А, может, и не зря. - Вера медленно поднялась со стула. - Ну я пойду?

                - Угу, - Иоанна сидела, упершись локтями в колени, положив подбородок на сжатые кулачки и глядя в пол. Вера тихо выскользнула из комнаты. А Иоанна еще долго сидела в этой позе, потом тоже вышла. Саша Пчелкин молча смотрел, как она одевает пальто, медленно идет к двери. На пороге она оглянулась, печально и виновато улыбнулась, сделала прощальный жест и скрылась.

                Когда Иоанна снова пришла в кафе, ребята  закончили работу. Кругом было чисто, и многие уже ушли.

                - Как дела? - Спросил Воронин, тревожно вглядываясь ей в глаза. Им уже доложили, что беседа протекала очень бурно.

                - Ничего, - ответила довольно-таки уныло Иоанна.

                Мимо них прошли Наташа и Юра. Они что-то тащили в темную комнату за баром. Иоанна и Володя молча проводили их долгим взглядом. Когда те вернулись, Юра спросил:

                - Что ж ты не привела ее сюда поработать?

                Иоанна быстро глянула на него, потом как бы в себя, и неожиданно просветлела.

                - А ты знаешь, Юра, не додумалась. Впрочем, здесь девушек для тебя было достаточно.

                - А зря. Нужно было привести ее сюда. - Он не обратил внимания на ее выпад.

                Все оделись и вышли. Саша Менщиков и Володя Воронин остались помочь Иоанне закрыть дверь. А потом им в голову пришла коварная мысль вывалять ее в снегу, но, поймав их многозначительные взгляды, Иоанна во время удрала. Они гнались за ней пока она с разбегу не налетела на Элю с Димкой, идущих следом за Юрой с Наташей, о чем-то тихо и увлеченно говоривших и даже не оглянувшихся на смех.

                Все были уставшие, поэтому прощались быстро.

                - Юра, а зачем ты краску унес?

                - А зачем она им? А я свой подвал с мальчишками раскрашу.

                Вот и окончился длинный день.

                - До свидания, ребята! - Иоанна и Эля, каждая махнув рукой, скрылись в своем общежитии.

                Остальные несколько секунд смотрели им вслед. Потом Юра, сделав прощальный жест, повернулся и пошел, не оглядываясь, в сторону мужского общежития. Димка пошел за ним. Володя, секунду помедлив, спросил:

                - Саша, ты проводишь Наташу? - И получив молчаливое согласие Менщикова, тоже медленно пошел домой.

                Саша пошел провожать Наташу. А Наташа с грустью думала, что ей не стоило так себя вести на Новый год. Теперь Володя никогда больше к ней не подойдет. И Юра ей это сегодня тоже сказал.

                Нина была дома.

                - Нина, милая, мне очень грустно. - Иоанна присела на краешек Нининой кровати.

                - Значит ты живешь. Грустить могут только живые.

                Иоанна удивленно глянула на Нину, которая продолжала вязать, как ни в чем ни бывало, словно и не заметила, что сказала что-то важное, пожалуй, самое нужное для Иоанны.

 

46

                На следующий день Иоанна пошла в комитет комсомола с повинной головой, она забыла ключи от кафе, а бежать в общежитие за ключами не хотелось. Но Борис сказал, что это не беда, что есть еще один, и сам он побывал утором в кафе и очень доволен. Иоанна обрадовалась. Ей всегда нравилось, когда хвалили ребят из оперотряда. Она считала, что ее товарищи по оперотряду удивительные люди и стоят всяческих похвал. Но, как часто это бывает, и их порядочность, и мужество, и самоотверженность - все принималось как должное. Словно иначе и быть не могло. Другой пальцем пошевелит, и ему уже и грамоту дают, и премию, славословят на каждом шагу. А члены оперотряда и работали лучше других, и в общественной жизни своих отделов принимали самое активное участие, и отряду отдавали много личного времени, оставаясь при этом и эрудитами и успевая следить за новинками культуры и искусства - и все это воспринималось как само собой разумеющееся. Видимо в этом и было самое высшее признание. Человеку, истинно достойному, похвалы не нужны. И все-таки Иоанне хотелось, чтобы им чаще воздавали по заслугам. И теперь, слушая похвалы Бориса, она довольно улыбалась, в который раз благословляя судьбу за то, что она свела ее именно с этими людьми.

                Незаметно разговор перекинулся на предстоящий вечер.

                - Как вы думаете, весело будет сегодня? - спросила Иоанна.

                - Трудно сказать заранее, но готовились к вечеру серьезно и артистов очень интересных пригласили, - ответил Сорокин.

                - Саша, я масок вчера не купил. - Это Зубков, секретарь комсомольской организации опытного завода.

                - Почему? - Саша был не доволен.

                - Там были одни поросята.

                - Вот и надо было всех вырядить в поросят, - засмеялась Иоанна.

                - Там и так будет достаточно поросят и без масок, - совершенно серьезно возразил Саша.

                - Да это печально. Но пока от этого никуда не уйдешь! Ну ладно, ребята, до свидания! Счастливо вам повеселиться и не встретить ни одного поросенка!

                - Как это "до свидания!"? - Удивленно спросил Саша. - Разве ты не идешь на вечер?

                - Нет.

                - Почему?

                - У меня нет билета. Я все вчера отдала нашим ребятам.

                - Ну это ерунда! Ничего у тебя в таком случае не выйдет с отсутствием присутствия! Галя, дай-ка ей билетик!

                И Галя, девушка из организационного сектора, дает Иоанне драгоценный билет. Она еще не уверена, что пойдет на вечер, но билет можно кому-нибудь отдать. Желающих очень много.

                - Спасибо. Я ухожу.

                - Теперь у тебя нет отговорки, помни об этом! - Улыбаясь, сказал Саша и взял трубку зазвонившего телефона.

                А Иоанна собралась уходить. На душе было хорошо от того, что по достоинству оценили вчерашнюю работу, и от того, что ее позвали на вечер не в числе других, а персонально. Значит, все нормально. Она снова становится человеком среди людей. Снова ширится круг общения, и ее больше не пугает возможность оказаться в большом обществе. Уже не нужно делать видимых усилий, чтобы улыбаться, шутить и смеяться. Улыбаясь своим мыслям, она уже закрывала дверь, когда услышала голос Сорокина:

                - Иоанна, постой! Звонили из второго сектора. Они выделили тебе двух шефов.

                - Это хорошо. Давай фамилии. Сегодня же с ними поговорю.

                - - Вот. Я тут записал. - Саша подал снова подошедшей к его столу Иоанне листок бумаги.

                Это, действительно, было замечательно, потому что давало Иоанне возможность пристроить к хорошим людям еще двоих своих подопечных.

 

47

                Как всегда в субботу, она закончила работу в два часа. После работы она побежала по домам, отмеченным в ее списке. Поход был плодотворный и теперь ей нужно было кое-что обсудить с Юрой. Забежав к нему, она его не застала, черкнув: "Юра, ты мне нужен. До пяти буду дома", - побежала к себе.

                Нины дома не было. Иоанна занялась приведением в порядок своих заметок, анкет, сведений, которые у нее накопились. А накопилось немало. Еще пару месяцев хорошей работы, и можно будет делать выводы. Она еще не думала, куда понесет свои результаты, но ее радовало, что вырисовывается кое-какая картина, и была абсолютно уверена, что делает нужное дело.

                Время пролетело незаметно. Глянув на часы, Иоанна увидела, что пора идти на вечер. Она собрала свои бумаги, переоделась и пошла в клуб. Она не торопилась. Она усмехалась про себя, подумав, что сегодня совсем не похожа на ту девочку, счастливо кружащуюся в водовороте жизни и увлекающую за собой всех, кто оказывался рядом. А теперь она шла на вечер просто из любопытства и еще потому, что не хотелось обижать ребят из комитета комсомола.

                Ее ждали. Она впервые отдала себе отчет в том, сколько у нее новых знакомых. Было тепло от добрых улыбок и веселых шуток. Она переходила от одной компании к другой, нигде не оставаясь надолго, шутила и танцевала. Но все это было вне ее, и шум, и веселье, и музыка - она еще не готова была стать частью общего веселья. Шевельнулась в душе знакомая боль, и боясь ее темной захлестывающей волны и в то же время не желая с ней расстаться, она улучила момент и тихо ушла.

                Было около девяти вечера. Проходя мимо штаба, она решила заглянуть туда. Там были Николаев, Потоцкий и Петрушкина.

                - Здравствуйте, ребята!

                - Здорово, здорово! Откуда, Петрова?

                - С вечера, Костик, удрала!

                - Знаешь, я пришел домой в пять часов, прочитал записку и решил, что я уже тебе не нужен и не стал искать, - говорит, улыбаясь, Юра и закрывает дверь в рабочую комнату.

                - Ты зря так решил. Ты мне нужен даже сейчас.

                - Тогда идем, поговорим.

                Он снова открыл дверь, и они прошли в самую дальнюю комнату. Сели рядышком. Иоанна так и не сняла пальто. Он с улыбкой смотрел на ее тронутое морозом лицо. Один только раз он видел его таким незащищенным, тогда, во время болезни, когда она заснула у них в комнате. А Иоанна, смущенная его взглядом, вдруг забыла то, что днем ей казалось таким важным и что ей обязательно нужно было обсудить с Юрой. Она так удивилась этому, что даже смутилась. Беспомощно взглянув на него, она пробормотала:

                 Юра... Понимаешь, Юра... Я забыла, что хотела сказать - и совсем растерялась, почувствовав, что мучительно краснеет.

                Он ждал от нее чего угодно, но только не этого. Такой близкой и доступной он ее еще никогда не видел. И Юрка счастливо рассмеялся.

                - Ну тогда послушай, что я хочу тебе сказать. Выходи за меня замуж.

                Иоанна закрыла глаза, она все равно не видела Юриного лица от закипевших слез, и комок застрял в горле. А он взял ее руки в свои и, целуя их с невыразимой нежностью, с ласковой улыбкой продолжал:

                - И нам не нужно будет искать друг друга по всему городу, чтобы сказать пару слов. И никто не посмеет мучить нас, рассказывая каждому из нас про другого то, чего не знает.

                Она судорожно вздохнула, проглотив рвущиеся наружу рыдания.

                - Юра, но я же...

                - Пустое, - перебил он ее, я, как и Димка, ужасно хочу знать, какие у нас получатся дети.

                Она хмыкнула. Только Юра мог так мотивировать свое предложение. Он поднялся, не выпуская ее рук, и увлекая ее за собой. У нее кружилась голова, и она снова закрыла глаза. А он осторожно прикоснулся губами к ее губам и тихо прошептал:

                - Я люблю тебя.

                Прозрачные крупные слезы выкатились у нее из-под опущенных ресниц, а она все стояла, боясь открыть глаза. В комнате было тихо. В какую-то секунду Иоанне показалось, что она давно стоит здесь одна. В испуге она распахнула глаза и то, что она увидела, было невероятно. Юра, сложив ладони ковшиком, ловил ее слезинки. Лицо его было серьезно. Иоанна невольно рассмеялась.

                - Ты что делаешь?

                - Сейчас перелью в пузырек. Это будет первый экспонат нашего семейного музея. "Последние слезы Иоанны Константиновны Петровой".

                Она склонилась и прикоснулась губами сначала к одной, а потом к другой ладони Юркиных рук и ощутила солоноватый привкус своих собственных слез. Юра вздрогнул, потом закрыл ладони словно хотел спрятать в них нежность ее губ и, глядя на нее сияющими глазами, сказал:

                - Идем, родная, там нас ребята ждут.

                И он первым вышел из комнаты. Иоанна взглянула в зеркало и к своему удивлению не обнаружила на лице следов слез, и только глаза ее сияли чистой зеленью омытой дождем травы.

                Когда она вышла к ребятам, все были одеты. Закрыли штаб и поднялись на улицу. Лена Петрушкина сразу повернула направо и пошла домой.

                - Лена, а как же чай? - крикнул ей вслед Юра.

                - Я не хочу! - она даже не оглянулась.

                - Почему? Мы же договорились!

                - Не хочу и все!

                Настаивать было бесполезно. В ее звенящем на морозе голосе чувствовалось отчаяние и решимость одновременно. Иоанна вздохнула. Она понимала эту девушку, но ничем не могла ей помочь. Подойдя к своему общежитию, она тоже стала прощаться

                - А ты что, тоже не хочешь чаю? - спросил Юра.

                - Чаю? Отчего же? Хочу.

                - Что ж ты домой направилась?

                - А меня никто не приглашал.

                - Вот еще новости! Мы же договорились, что пойдем ко мне чай пить.

                - Это вы без меня договорились.

                Юра посмотрел на нее с укором.

                - Да что ты, Юра, с ней разговариваешь! Вот вам, сеньорита, персональное приглашение: "Извольте оказать нам честь, откушайте с нами чаю!"

                - Ну вот. Это совсем другое дело. Костя, я принимаю твое приглашение. - Улыбнулась Иоанна, глядя на обиженного Юрку.

                Они направились к Потоцкому пить чай. В вестибюле встретили Бодрова.

                - Иоанна, а ты почему не на вечере? - спросил он.

                - А мы принципиально игнорируем все вечера! - Ответил за нее Юра.

                Борис что-то невнятно пробормотал, а Иоанна удивленно посмотрела на Потоцкого. Юркино лицо было непроницаемо.

                Чай пили весело. Юра откровенно светился счастьем, а Иоанна была, как никогда, мягка и расслаблена, словно до конца дней своих поверила, что ей не грозит никакая беда. Костя с удивлением смотрел на превращение Снежной королевы в светлую дочь Солнца, поражаясь тому, как это человек может стать красивее самого себя. И что же за чудо природы эта девочка. И ему стало страшно за нее, даже защемило сердце. Он встал из-за стола, сел на кровать Воронина и начал перелистывать лежащую там книгу, хотелось избавиться от мысли о том, что Природа редко в придачу к красоте дает человеку еще и счастье. Но, может быть, этой девочке все-таки повезло: Юра сумеет ее защитить. А Юра убирал со стола, поглядывая на Иоанну и улыбаясь. Костя никогда не видел, чтобы улыбка не сходила с Юриного лица, всегда строго и серьезного. Порой даже казалось, что на этом лице только глаза и умеют улыбаться. Что-то важное случилось у них, думал Костя. Ну дай-то бог! И он вздохнул.

                - Ты чего так тяжело вздыхаешь, Костя? - Иоанна тоже встала из-за стола, подошла к этажерке, взяла журнал и начала перелистывать.

                - Да вот думаю о несовершенстве мира, - ответил Костя.

                - О, это серьезно. - Она с интересом посмотрела на него из-за журнала.

                - Да уж, не шуточки!

                Вернулся из кухни Юра, взял  газету, растянулся на кровати и, притворившись, что читает, отдался своему счастью. Он лежал, закрыв глаза, и ему казалось, что он как птица летит в сияющей синеве. Проходило несколько мгновений, какой-то страх сжимал сердце, он открывал глаза, видел Иоанну, перелистывающую журнал, снова успокаивался и опять отправлялся в свой блистательный полет.

                Пришел Димка.

                - Привет всем присутствующим! Есть хочу!

                - Тут тебе оставили немного, - Юра отбросил газету, повернулся на бок, подперев голову рукой.

                - Я всегда знал, что если придет Петрова, то после нее уже ничего не остается!

                - Димка, без реплик! - Иоанна метнула в его сторону зеленую молнию быстрого взгляда.

                - А ты чего стоишь? Демонстрируешь свое звездное платье? Да? - Димка взялся за чайник.

                - Ты необыкновенно проницателен! - Она подошла к столу, быстро соорудила ему бутерброд. - Они разве это поймут! Ни разу не глянули даже.

                - Ты много от них хотела! - Он откусил сразу половину бутерброда. - Ну-ка покажись...

                - Дима, как дела? - перебил его Юра, опуская ноги на пол.

                Но Димку не просто выбить из колеи.

                - А как ты умудряешься так одеваться на свои сто рублей?

                - А я, Димочка, наследство проматываю!

                - И большое наследство?

                - Да пустяки какие-то, всего пара миллионов.

                Димка сделал серьезное лицо.

                - И много осталось?

                - Все промотала. И теперь должна Эле шесть рублей.

                - Смотри не забудь отдать. Я теперь в этом кровно заинтересован.

                Иоанна засмеялась.

                - Не бойся, не забуду, - и сняла с вешалки пальто. В мгновение ока Юра оказался рядом. Набрасывая пальто ей на плечи, он шепнул:

                - Давай скажем ребятам.

                Она повернулась к нему и, прижавшись щекой к его щеке, тихо сказала на ухо:

                - Завтра после рейда.

                - А ты не передумаешь до завтра? - Он тревожно посмотрел ей в глаза.

                "Я люблю тебя!" - сияло в ее глазах, а с губ как вздох слетело:

                - До завтра не передумаю.

                - О чем вы там шепчетесь? - подозрительно спросил Димка и подошел к ним с чашкой в руке.

                - Это, Дима, большой секрет, - улыбаясь ответила она.

                - Ванька, а ну признавайся! Опять задумала великое хулиганство, да? Ты хоть заранее говори, чтобы милицию зря не тревожить!

                - Успокойся. Обойдемся без милиции, - улыбнулся Юра.

                - Потоцкий, я тебя не узнаю! Что у тебя общего с этой авантюристкой!? - Димка, стоя, прихлебывал чай, изображая на лице гневную озабоченность.

                - Ладно, мальчики, до свидания! Идем, Костя.

 

48

                Это была прекрасная ночь, ночь ожидания счастья. Ночь двоих любящих и уверенных друг в друге людей. Ночь перед великим таинством, которая нужна была им обоим не для того, чтобы еще раз все взвесить и обдумать, а для того, чтобы в полной мере испытать ни с чем не сравнимое блаженство слияния душ. И не было между ними ни каменных стен, ни трескучего январского мороза, ни ночной тьмы, они смотрели друг на друго одинаковыми огромными широко поставленными глазами и видели в глазах другого себя, свой мир, свои мысли. Они словно менялись душами, потому что ни в одном языке мира не было таких слов, чтобы выразить то, что им хотелось подарить друг другу. Они оба знали, что не дай они себе передышки, они умерли бы от эмоционального шока, едва бы коснулись друг друга. Они привыкали к своему счастью. Завтра о нем узнает весь мир. А эта ночь принадлежала только им. Завтра они встретятся, чтобы до конца жизни разделить свои дни и ночи. Они уснули одновременно и проснулись в один и тот же миг.

                Иоанне нужно было съездить в Москву за подарками для именинников. Быстро собравшись, она побежала на первую электричку. Юра ждал ее у свой калитки. Она не удивилась.

                - Доброе утро!

                - Доброе, - согласился он и протянул ей обе руки. Она вложила в них свои. Он притянул ее к себе и нежно поцеловал в щеку, она на миг прильнула к нему, а он прошептал ей на ухо:

                - Я провожу тебя.

                Она кивнула. И они пошли на платформу, не понимая, как это они не додумались раньше, что нет ничего естественней этой близости, досказанности и полного совпадения ощущений. Как вообще они могли так долго жить друг без друга!?

                Электричка уже стрекотала, но до отхода еще оставалось несколько минут, и они прошли по перрону к первому вагону

                - Я вернусь к обеду, отдохну немного, а вечером встретимся в штабе.

                - Хорошо, - он с великой нежностью прикоснулся к ее щеке, - я все успею приготовить.

                Она прижалась щекой к его ладони и, улыбаясь, зажмурилась.

                - Инна, ты сведешь меня с ума! - прошептал он.

                - Ты что? - воскликнула она в притворном ужасе. - Зачем мне сумасшедший муж!

                И быстро поцеловав его в губы, впорхнула в тамбур, оглянулась, махнула рукой и скрылась в вагоне.

 

49

К обеду Иоанна вернулась. Она все успела. Даже забежала на минуточку к тете, чтобы взять подарок Ивана. А теперь нужно чуть-чуть отдохнуть. Она прилегла на кровать, потянулась, устроилась поудобнее и заснула.

                Часа через два она проснулась отдохнувшая, бодрая, спокойная. Она даже не секунды не сомневалась, что Юра успел за день найти для них новый дом. Все было в порядке, иначе бы она почувствовала его тревогу. Мурлыкая что-то себе под нос, она побежала в душ. Когда она пришла, Нина, с утра уходившая на лыжную прогулку, была дома. Она помогла Иоанне накрутить волосы, и, пока та сушилась, рассказывала о своих приключениях в лесу. Когда прическа была готова, Иоанна решила, что пора одеваться. Она достала коробку с подарком Ивана. Нина с удивлением рассматривала коробку.

                - Что это?

                - Все для женщин из Парижа.

                - Где взяла?

                - Ванечка подарил.

                - И не говорила.

                - Ну вот, сказала же!

                Иоанна вынимала из коробки одну вещь за другой и одевала на себя.

                - Ты что? Умирать собралась? -  Нина смотрела на Иоанну испуганными и широко открытыми глазами.

                - Нина! - Иоанна вздрогнула и, так и не одев чулок, разогнулась. - Что ты такое говоришь? - возмутилась она.

                - Во все новое только покойников обряжают.

                - Ну тебя! - в сердцах отмахнулась Иоанна. - Напугала. Между прочим, есть в жизни и другие поводы, когда можно и нужно одеть все новое, если, конечно, есть. А у меня, на счастье, есть.

                И Иоанна продолжала тщательно одеваться, разглаживая складки и поправляя швы.

                - А может быть, ты мне скажешь все-таки, по какому поводу столь парадное одевание.

                - Отчего же не сказать? Тебе скажу. - Она присела к Нине на кровать и, заглянув ей в глаза, тихо сказала:

                - Юра Потоцкий женится.

                Нина смотрела на нее с совершенно обалделым видом.

                - Ничего не понимаю! Юра женится... А ты зачем новое белье одела? - Вдруг ее лицо просияло. Она вскочила, пробежала по комнате. - Боже мой! Какая я дура! - Она снова села рядом с Иоанной, обняла ее за плечи, заглянула ей в глаза. - Инна, ты!? - прижала ее к себе и, поглаживая по голове, как маленькую, тихо проговорила. - Неужели на свете все-таки есть справедливость!

                Иоанна выскользнула из ее объятий и занялась платьем.

                - И что, вот так без свадьбы?

                Иоанна повернулась к ней через плечо:

                - А ты представляешь себе нашу с Юрой свадьбу?

                Нина после некоторого раздумья ответила с улыбкой:

                - Пожалуй, нет...

                - Ну, вот видишь.

                Иоанна одела платье и повернулась к Нине спиной.

                - Застегни, пожалуйста, - освободила волосы, сколотые на затылке. - Ну как?

                Платье из мягкой серебристой ткани цвета глаз Иоанны было очень красиво, но главное его достоинство было в том, что его словно не было. Оно не бросалось в глаза сразу, потому что благодаря нему было видно, какая стройная и совершенная у Иоанны фигурка, какие яркие глаза, какая прозрачная кожа на  лице и какого необыкновенного цвета у нее волосы.

                - Ты прекрасна! - Нина отступила на шаг, разглядывая Иоанну, потом покачала головой. - Ты непростительно, бессовестно красива.

                Иоанна подбежала к ней, обняла ее и закружила по комнате.

                - Ниночка, скажи это еще раз! Я хочу сегодня быть очень красивой!!

                - Отпусти меня, сумасшедшая! В гости хоть будешь приходить?

                - А ты как думаешь?

                - Думая, будешь.

                - Правильно думаешь. - Иоанна положила в сумочку кое-какие вещи, оделась, остановилась на пороге. - Ну, я пошла.

                - Счастливо! - Крикнула Нина ей вдогонку, а когда дверь за Иоанной закрылась, у нее так кольнуло сердце, что она схватилась за грудь.

 

50

                А Иоанна, между тем, мчалась в штаб оперативного отряда. Она всем своим существом чувствовала, что Юра уже там и ждет ее. И он, действительно, ее ждал при полном параде.

                - Потоцкий, это по какому случаю такой торжественный вид? - Наконец не выдержал Саша Пчелкин.

                - Уж и шею помыть нельзя, - усмехнулся Юра, - командир заметит.

                В штабе собралось много людей, Вчера рейд отменили из-за вечера и сегодня в рейд выходили две группы: группа Потоцкого и группа Викторова. Все о чем-то переговаривались, а Максим и Юра, стоя посреди комнаты, обсуждали последние детали рейда.

                - Я пойду с тобой, Максим. А с мой группой вместо меня пойдет Иошин.

                - Боишься за меня? - усмехнулся Максим.

                - Не боюсь, - Юра честно и серьезно посмотрел ему в глаза. - Сегодня не я тебе, а ты мне нужен.

                Максим просветлел, хлопнул Юру по плечу.

                - Ты настоящий друг! На твою опеку я не обижаюсь. Пусть будет так, как ты решил.

                Он еще что-то хотел сказать, но тут распахнулась дверь, и Юра резко оглянулся через плечо. Иоанна остановилась в дверях.

                " Я так тебя ждал!"

                "Я пришла".

                - Добрый вечер! Я не опоздала?

                - Как будто нет, к ней подошел Володя. - Даже рано. Раздевайся, а то потом замерзнешь.

                Она взялась за верхнюю пуговицу, на минутку замерла, как бы раздумывая, и, не расстегнув ее, сняла берет, метнув на плечи волосы, рассыпавшиеся золотыми локонами, потом решительно расстегнула и сняла пальто и протянула его Володе, все еще стоящему рядом. В комнате стало тихо.

                - Да, - наконец изрек Димка, кладя руку на Юрино плечо, - без милиции мы, может быть, и обойдемся, но скорую вызывать придется - это точно!

                - Подумаешь, уж и шею вымыть нельзя, - пожав плечами сказала Иоанна.

                Комната взорвалась смехом. Здоровые молодые мужчины громко хохотали. Иоанна не поняла истинной причины смеха, но не обиделась. Своим женским чутьем она понимала, что так всем легче скрыть свои впечатления от ее вида. Каждая женщина знает, какое она производит впечатление.

                - А вы случайно с Потоцким не под одним краном мыли свои шеи? - продолжая смеяться, спросил Максим.

                Она посмотрела на Юру. Он стоял по-прежнему посреди комнаты и, склонив голову к плечу, смотрел на нее с нескрываемым восторгом. "Ты очень красивая!"

                "Для тебя, Юра. Только для тебя". Она подошла к нему и сказала вслух:

                - Юрочка, а ты тоже сегодня шею мыл? Надо же, какое совпадение!

                - Непробиваемая! - оценил ее реплику Димка. - Королева!

                Она вернулась к Володе, который все еще стоял в обнимку с ее вещами, и взяла у нее из рук сумочку.

                - Молодец! - шепнул он ей. - Я поздравляю тебя! Вас обоих!

                Иоанна весело и благодарно подмигнула ему.

                - Саша, - сказала она Пчелкину, - Саша у меня к тебе конфиденциальный разговор, - и пошла в соседнюю комнату. Под сочувствующие взгляды парней Пчелкин последовал за ней.

                - Вот тут подарки для именинников. Давай положим их в сейф.

                Саша открыл сейф, и они спрятали подарки. Он хотел выйти из комнаты, но, снова плотно закрыв дверь, спросил:

                - Может, все-таки объяснишь, что у вас происходит?

                - Все в порядке, командир. Ты же умница. Подожди нас из рейда.

                Она спокойно, сама удивляясь своему спокойствию, взяла со стула Юрин портфель, поставила на стол, открыла и положила туда почти опустевшую сумочку, закрыла его и поставила на место. Пораженный ее действиями, Саша стоял как вкопанный. То, что на его глазах проделала Иоанна, было просто невероятно. Он сам без разрешения не посмел бы открыть портфель Юры Потоцкого. И тут он осознал суть происходящего. Добрая и светлая улыбка озарила его лицо.

                - Дай-то бог! - пробормотал он и, улыбаясь, вышел из комнаты, а следом за ним и Иоанна. Юра подошел к ней.

                - Инна, может быть останешься?

                - Нет, Юра, нет.

                Они смотрели друг другу в глаза. Им сейчас ничего не нужно было, кроме них самих. Они не могли расстаться.

                - Тогда пора собираться.

                - Я положила сумочку в твой портфель. - Только взглядом ответил ей Юра,  и в этом взгляде было столько нежной благодарности, что у нее закружилась голова. Она прислонилась к стене. А он снял с вешалки ее пальто: 

                - Пора, ребята! Хватит прохлаждаться, - и помогая ей одеться, прошептал:

                - Я иду с Максимом, будь осторожна.

                - Не волнуйся.

                Юра быстро оделся сам, и они, шутя и переговариваясь, отправились на платформу.. Электричка была почти пустая., они сели в средний вагон. Максим подсел ближе к Иоанне.

                - Ива. а ты не знаешь, почему это тобой интересуется наш новый переводчик японского языка?

                - Евгений что ли?

                - Да. Евгений Славин. Феликс говорит, что очень заинтересованно выспрашивал его о тебе, кто мол и чем занимается. И прочие!

                - И что Феликс? Рассказал?

                - Рассказал.

                - А Славин как отреагировал?

                - Не поверил. Не поверил, что ты простая смертная.

                - Правильно сделал. Я - бессмертная.

                - Ванька, ты от скромности не умрешь! - вклинился в разговор Димка.

                - От скромности? Ни за что! - У Иоанны было прекрасное настроение.

                - Ты расскажи, расскажи, что за история. За кого ты там себя выдавала в Москве в Институте Азии и Африки? - Не унимался Максим.

                - Д ни за кого я себя не выдавала! По нашей тематике пошла масса японских статей, а у нас в бюро переводов никто не знает японского, и я, представьте себе, тоже не знаю. А Русаков говорит: "Переведите, Иоанна Константиновна! Я знаю, вы сумеете это сделать, если захотите". Ну и начала я метаться. Японского переводчика даже в Москве найти трудно. У меня подруга учится в МГУ, ее подключила. Наконец, звонит мне Лилька и говорит, что учится у них девушка, отец у нее знает японский язык, дала мне адрес. Посмотрела на фамилию, вроде известная. Да мало ли у нас в стране громких фамилий!? В воскресенье помчалась в Москву, нашла дом, квартиру, звоню. Открывается дверь, на пороге стоит солидный мужчина в трусах.

                Ребята захихикали и придвинулись ближе.

                - Вам кого? -  спрашивает он меня.

                - Мне Лену, - растеряно пролепетала я.

                - Лены нет. - И закрыл дверь.

                Я стою на лестничной площадке и думаю, что Лена мне совсем не нужна. Минут пять плясала перед дверью в нерешительности, потом позвонила снова. Долго не открывали, потом дверь открыл тот же мужчина, но уже в спортивном костюме.

                - Это опять вы? - удивился он. - Я же сказал, что Лены нет дома.

                - Извините меня, пожалуйста. А вы ее папа?

                - Да.

                - Если говорить честно, то я к вам.

                - Ко мне? -  удивлению его не было предела.

                - Да к вам, - сказала я твердо, терять мне было нечего, - это была моя последняя надежда.

                - Ну что ж, проходите. А вы Лену давно знаете?

                - Я Лену совсем не знаю.

                Немая сцена. Выражение его лица описать невозможно, это нужно было видеть. У меня похолодело все внутри. Ну, думаю, сейчас выгонит.

                - Выслушайте меня, пожалуйста, - пролепетала я умоляющим тоном.

                Он улыбнулся. Наверное,  на меня было жалко даже смотреть.

                - Да, видимо, придется. Проходите в комнату.

                Сказать по правде, мне бы обратить внимание на обстановку, но у меня была другая сверхзадача. Помню только, что комната была необычная, гравюры, книги, панно. Он предложил сесть, и сам устроился напротив за журнальным столиком.

                - Итак, я вас слушаю, - и открыл коробку с дорогими конфетами, - угощайтесь.

                - Спасибо. У меня вот какое дело. Нам срочно нужно перевести несколько статей с японского языка. И вот после долгих поисков я вышла на вас. Вы ведь знаете японский язык?

                - Знаю. - Он улыбался. Видно было, что ситуация его забавляет.

                - Вы не волнуйтесь. Я лицо официальное. Мы вам заплатим. Построчно.

                - Построчно говорите? Это ведь очень дорого!

                - У нас нет выхода.

                - Ну-ка, покажите, что там у вас?

                Я вытащила статьи. Он начал их просматривать. Через несколько минут он положил статьи перед собой и очень серьезно сказал:

                - Я, конечно, мог бы это перевести, но вам нужен специалист по техническим переводам.

                - Неужели вы откажетесь мне помочь?! - Я готова была броситься на колени и со слезами умолять его сделать перевод.

                - Разве я вам это сказал? Я только думаю, что это не решение проблемы. Вам и впредь понадобятся переводчики, знающие японский язык. Я очень хорошо знаю ваше предприятие. И если, как говорите, лицо официальное, то обсудите у себя этот вопрос и приезжайте через пару дней ко мне в институт с документами, я найду вам переводчика, который сможет у вас работать, допустим, один или два дня в неделю.

                Я смотрела на него как на бога.

                - А как я вас найду в институте?

                Он усмехнулся.

                - Приедете в Институт Азии и Африки, позвоните по этому телефону из проходной, - он встал, взял из коробочки, стоящей на книжной полке прямоугольничек, похожий на визитную карточку, усмехнулся, положил его на место и написал на листке бумаги телефон, фамилию и имя, которые, впрочем, мне были уже известны, - и спросите меня.

                - Спасибо. Я даже не знаю, как вас благодарить. - У меня даже в мыслях не было, что этот человек может меня обмануть и обещает мне что-то, лишь бы от меня избавиться. Что-то в нем было такое, что я ему поверила.

                - Пустое. Люди должны помогать друг другу, тем более, что вы стараетесь не лично для себя. И к тому же, вы очень милый и удивительно непосредственный человек. - Он проводил меня и на прощанье спросил:

                - Не забыли, какие документы вы должны привезти?

                - Нет. Что вы! Еще раз спасибо. Извините меня, пожалуйста, за бесцеремонное вторжение. До свидания!

                В понедельник мы с Русаковым пошли к Васильеву, а с ним к Кубикову.

                - А, это опять вы? - узнал меня Кубиков. - С чем на этот раз?

                Он, оказывается, запомнил меня. Васильев коротко рассказал ему суть проблемы.

                Кубиков посмотрел на записку, которую дал мне мой новый знакомый, поднял брови, с интересом посмотрел на меня, потом усмехнулся.

                - Вы, Петрова, удивительный человек! Когда у меня будут неприятности с министром, я пошлю к нему вас. А сейчас оформляйте, все, что нужно. Вот вам распоряжение начальнику отдела переводов. Это в отдел пропусков. Завтра поедете на моей машине. Это надо же! Даже я не рискнул бы у этого человека просить себе переводчика!

                Васильев и Русаков переглянулись. А я по простоте душевной ничего не поняла. Нужен, значит, переводчик, вот и все.

                 Во вторник со всеми документами, в которые нужно было вписать только фамилию, на директорской машине я покатила в Москву в Институт Азии и Африки. В вестибюле меня остановил вахтер. Я сказала, что мне нужно позвонить по указанному номеру. Мне разрешили. Ответил приятный женский голос:

                - А Виктора Николаевича нет. Он ушел в ЦК.

                - Хорошо, я подожду, - сказала я и положила трубку.

                Я не обратила внимания на смысл ответа, анализировать все я стала только потом, мне просто было ясно, что нужного мне человека нет, но я решила, что буду ждать его, если это понадобится, хоть до вечера. Но не успела я еще осмотреться, как в вестибюле громко застучали женские каблучки, и ко мне подошла очень интересная строго одетая женщина.

                - Это вы спрашивали Виктора Николаевича?

                - Да.

                - Вы Петрова?

                - Да.

                - Виктор Николаевич просил, чтобы вы подождали. Идемте.

                Она провела меня в кабинет. Усадила в приемной и исчезла. Через несколько минут она принесла поднос, но котором стояли кофе, конфеты и фрукты, между прочим, экзотические. Я удивилась, но сделала вид, что иначе меня нигде не принимают. Я допивала кофе, когда вошел Виктор Николаевич. Он поздоровался и, увидев чем я занимаюсь, улыбнулся.

                - Я вижу вас хорошо встретили.

                - Да. Спасибо.

                - Проходите в кабинет.

                Я прошла. Он просмотрел бумаги, которые я ему протянула.

                - Вы и в самом деле деловой человек. Приятно иметь дело с такими. - Нажал кнопку звонка. Вошла женщина, которая меня встретила.

                - Пригласите Славина.

                Все было оформлено через несколько минут. Когда мы прощались, Виктор Николаевич  попросил:

                - Надеюсь, вы покажете вашему новому сотруднику, как найти ваше предприятие.

                - Без проблем. Я на машине.

                Когда мы вышли из кабинета, Славин меня спросил:

                - И давно вы знакомы с ректором?   

                - С каким ректором?

                Славин посмотрел на меня дикими глазами и уточнил:

                - С Виктором Николаевичем.

                - Я с ним совсем не знакома, - машинально ответила, и только тут до меня дошло, кого я два дня назад нанимала в частные переводчики. У меня даже мурашки по спине побежали. И я с ужасом подумала, что он мог просто хлопнуть дверью перед моим носом. Да и знай я об этом заранее, я ни за что не решилась бы на такое. Я посадила Славина на директорскую машину и привезла на предприятие. Вот и вся история.

                Ребята весело пересмеивались, переспрашивая те или иные подробности.

                - Ну и авантюристка ты, Ванька! - заметил Димка. - Земля под тобой горит. Есть ли сила, способная тебя обуздать?

                Иоанна посмотрела на Юру. Он сидел напротив и улыбался. Она сказала:

                - По-моему, есть.

                - Хотел бы я это увидеть, - в голосе Димы звучала нотка бессмысленной надежды.

                - Еще увидишь, - улыбнулась ему Иоанна. - С завтрашнего дня я буду самым тихим человеком на земле.

                - Свежо предание... - засмеялся Максим. - Ладно, ребята, давайте пройдемся по поезду.

                И они, разделившись на две группы, пошли в разные концы состава, договорившись выйти на узловой станции. В поезде все было тихо, чинно и спокойно. На узловой станции они весело высыпали на платформу. Здесь нужно было час ждать встречную электричку из Москвы. Ребята отыскали горку, и они весело катались и даже не заметили, как пролетело время, и только когда послышался шум электрички, они бросились на платформу. Здесь порядок был другой: они должны были зайти в поезд с разных концов и двигаться к середине, чтобы снова собраться всем вместе.

                Юра, прежде чем убежать к первому вагону, подошел к Иоанне.

                - Инка! Ты себе не представляешь, как я тебя люблю!

                Она зажмурилась. Такой и запомнил он ее со звездочками инея на пушистых ресницах и счастливой улыбкой на губах. Он хотел ее поцеловать, но из вагона высунулся Димка и крикнул:

                - Потоцкий, не приставай к Ваньке! Она наша!

                Юра погрозил ему кулаком и помчался к первому вагону. Иоанна зашла в поезд.

                - Что он тебе там нашептывал? - подозрительно спросил Димка. - Давал, поди, последние указания?

                Иоанна засмеялась. Встала на цыпочки и, склонив к себе Димкину голову, прошептала:

                - Он мне в любви объяснялся.

                - Да ну!? - не поверил Димка.

                - Правда, правда! - счастливо улыбаясь, подтвердила Иоанна.

                - Ну Потоцкий! Нашел место и время. Как это похоже на вас обоих!

                Они еще посидели в вагоне минут пятнадцать, отогреваясь и остывая от возбуждения веселой игры. И двинулись вдоль поезда навстречу своим товарищам. Людей было много, но все было тихо и спокойно, стоял обычный гул, люди возвращались домой после воскресного дня, проведенного в столице, и делились своими впечатлениями. Ближе к середине поезда было посвободнее. Но вот они снова вошли в густонаселенный вагон, и все сразу почувствовали какое-то тревожное гудение. Но ничего толком нельзя было понять. Пока ребята останавливались то там, то здесь, пытаясь выяснить в чем дело, Иоанна, подгоняемая внезапной тревогой, прошла к самому выходу. Страх за Юру жестокой рукой схватил ее за сердце. Было ощущение, что над ним нависло что-то страшное и неотвратимое. Ей даже показалось, что из соседнего вагона послышался крик.

                - Леша, - сказала она стоящему рядом Лазареву, который о чем-то озабоченно разговаривал с женщиной, - я пойду посмотрю, что там.

                - Подожди, сейчас пойдем вместе, - и снова склонился к женщине, которая что-то быстро шептала ему на ухо.

                А Иоанна выскользнула из вагона, подгоняемая все растущей и растущей тревогой, и перешла в следующий. Сначала она очень удивилась, увидев, что вагон почти пустой и уже хотела посмеяться над собой за пустые страхи. И тут она увидела троих в середине вагона, увидела как-то по-особому и душой, и умом, и сердцем. Кто не знает этих внезапных вспышек озарения, когда мгновенно понимаешь, что происходит? Ее обожгло взглядом огромных фиолетовых глаз, исходивших криком, который не мог вырваться из зажатого грубой ладонью рта. Не отдавая себе отчета почему, но Иоанна сразу поняла, что это девушка из юркиных воспоминаний.

                - Что вы делаете? - крикнула она, остановившись в дверях. Парней было двое, они резко вскинулись, а девушка, на миг вырвавшись, сдавленным от ужаса голосом крикнула: "Помогите!" Но тот, что ее держал, снова зажал ей рот рукой. А второй пошел к Иоанне по проходу, не торопясь и зловеще ухмыляясь.

                - Ну вот еще одна цыпочка! Сама пришла. Цып-цып...

                Он приближался.

                - Юра! - почему-то прошептала Иоанна.

 

51

                И Юра ее услышал.

                Они спокойно шли по вагонам. И вдруг у него рванулось сердце из груди. Он оглянулся к Максиму:

                - Максим! Скорее!! Инна зовет! - И помчался вперед, не оглядываясь, пролетая сцепки, хлопая дверями.

                - Ну где же твой Юра? - продолжая ухмыляться, издевался бандит. Он горой возвышался над ней. - Ну иди сюда. Чем я его хуже?

                Она прижалась к двери, с облегчением слыша, что сзади хлопнула дверь тамбура. А бандит рванул на ней пальто так, что мигом отлетели все пуговицы, сверкнуло золотистой зеленью платье, упал берет и рассыпались волосы.

                - Ну иди же, иди ко мне, красотка!

                Она увидела, как открылась дверь вагона, что была за спиной этого верзилы, и в вагон влетел Юра и за ним Максим, услышала крик второго бандита, и острая боль вырвала ее из жизни.

                Юра подхватил падающую Иоанну, а ребята, с двух сторон ворвавшиеся в вагон, связали бандитов.

                - У гады, - грязно матерился, завывая от злости, здоровый, - одна радость, краля и вам не достанется!

                Максим ринулся к нему.

                - Максим! - Юра сказал это тихо, почти шепотом. Он не мог говорить. И Максим остановился в броске, медленно повернулся и подошел к Юре.

                - Держи, - тот протянул ему свою драгоценную ношу. - Держи, пока я не возьму ее у тебя. Понял?

                Максим опустил глаза. Ему было стыдно, что даже сейчас, в эту минуту, Юра подумал о нем, а он себя забыл. Только в этот момент все поняли, что произошло. В вагоне стало тихо и все смотрели на бездыханную Иоанну, которую держал на руках Максим. В животе ее торчал огромный кривой нож, и из раны, пульсируя, широкой струей текла кровь. Юра осторожно  убрал с ее лица волосы и с окаменевшим лицом и каким-то не своим голосом сказал:

                - Володя, зажми рану и держи. Нож не трогай. Дима, скорей к машинисту, задержи поезд на несколько минут. Алеша пойдешь со мной. В вагон никого не пускать.

                Поезд подходил к станции. Юра влетел в станционное здание, показал удостоверение и потребовал линейной связи. Услышав на другом конце провода голос дежурной в их городе, он быстро заговорил:

                - Девушка, поезд придет на пятнадцать минут раньше. Вызовите милицию и скорую. Разыщите Сомова, пусть сам на скорой приедет. Скажите Потоцкий просил. Все поняли? Повторите. Хорошо. - Он бросил трубку. - Алеша. Бегом к Димке. Пусть объявит, что поезд дальше идет без остановок.

                У него еще хватило мужества поблагодарить дежурного по станции. И в сопровождении двух милиционеров, которых где-то уже разыскал Алеша, Юра помчался в вагон, где он оставил Иоанну.

                В вагоне было тихо. Бандитам заткнули рты, чтобы не было слышно их брани. И только плакала девушка, все время приговаривая: "Она спасла меня... Она спасла меня..." Но увидав Юру, замолчала и она. Юра сел на скамейку, и Максим уложил Иоанну так, чтобы голова ее была у него на коленях. Ей уже стянули бинтами живот, но кровь сочилась сквозь бинты, натекая черной лужицей на полу. Все отошли подальше и молча в глубоком оцепенении торопили поезд: "Скорей, скорей, скорей..." И только Воронин остался с ними. Он в ужасе смотрел на бледное лицо Иоанны, на окаменевшего Юру, у которого живыми были только глаза. А Юра звал, звал Иоанну, вкладывая в этот немой крик всю силу свой души. И вдруг ее ресницы дрогнули.

                - Инна, ты меня слышишь? - прошептал он искусанными в кровь запекшимися губами.

                Она открыла глаза. Сквозь мрак небытия проявилось дорогое лицо, страшное в своем отчаянном горе. "Что с ним?" - мелькнуло в мозгу и тут же отозвалось: "Не со мной, Инна, с тобой!" И снова дикая, злая боль вцепилась в сознание. Вырвался стон, который услышали все, хоть и тих он был как вздох, И снова их окружили.

                Боль была невыносимой.

                - Кричи, милая, кричи, родная, - шептал Юра.

                Она обвела взглядом суровые лица ребят и закусила губу, и алая струйка крови побежала по подбородку. Юра боялся шевельнуться. Но Володя склонился и поймал ее бинтом, он, не стесняясь, тихо плакал.

                Она снова провалилась в омерзительную вязкую бездну своей боли. Огромным усилием вырвавшись из мрака, она приоткрыла глаза, которые только на миг блеснули зеленью и опять превратились в черные окна смерти, и прошептала:

                - Юра, я хочу жить.

                - Ты будешь жить, слышишь меня, ты будешь жить, или... или я тоже умру.

                Но она его уже не слышала. Но зато слышали другие и в ужасе снова отхлынули. Они знали, так и будет.

                Поезд остановился. Но никто даже не шелохнулся. Через минуту на платформу задним ходом с включенными сиренами въехали две машины, сначала милицейская, затем скорая. Скорая остановилась у самой двери вагона, и Сомов, а за ним санитары с носилками, во главе с Димкой вбежали в вагон.

                Игорь Семенович подошел к Иоанне, поставил чемоданчик на сидение рядом с Володей. Молча пощупал ее пульс, приподнял веки.

                - Ножницы! - скомандовал он. - Шприц!

                Пока медсестра доставала ножницы, он попытался высвободить руку Иоанны из рукава пальто. Это ему удалось. Но рукав платья был узок, Игорь Семенович одним движением разрезал его до плеча. Сестра наложила жгут, но у локтя вена не прощупывалась, и он начал искать вену на тыльной стороне ладони, нашел и быстро сделал укол.

                - Я еду с тобой, - тихо сказал Юра. - У нее первая группа крови. Из нас только у меня такая.

                - Хорошо.

                Иоанну осторожно положили на носилки, вынесли из вагона, и еще через минуту "Скорая" с воем сорвалась с места. И тут же ее место у вагона заняла милицейская машина.

                В больнице их ждали. Сомов знал, что Юра зря беспокоить не будет, поэтому заранее распорядился все приготовить для операции. В приемном покое их встретил дежурный врач. Сомов сказал:

                - Формальности потом. Обоих срочно в операционную. Я пошел мыться.

                Никогда Сомов не решился бы на такое. Эту девочку практически нельзя было спасти. Но он знал, что для Юры она - все. И если он не отнимет ее у смерти, он потеряет и его. И Сомов решил рискнуть. Опасно! Да опасно. Но в случае удачи - победа! Ситуация решала все. Он повернулся к сестре, помогавшей ему одеваться.

                - Приведите сюда Потоцкого.

                Юра, уже готовый к операции, вошел к нему.

                - Ты как себя чувствуешь?

                - Хорошо.

                - А мне нужно, чтобы чувствовал ты себя отлично!

                - Тогда я чувствую себя отлично.

                Сомов разозлился.

                - Я тебя не на чаепитие пригласил!

                - Я понимаю. Я же сказал тебе, возьми хоть всю мою кровь.

                - Мне не кровь твоя нужна, а сердце!

                - Возьми сердце.

                - Я могу не спасти ее и убить тебя.

                - Спаси ее. Остальное не имеет значения. Пусть мне дадут бумагу и ручку, и обеспечь здравомыслящий свидетелей, я напишу расписку.

                Через несколько минут на двух операционных столах, стоящих рядом, началась уникальная операция. Восемь часов, не разгибаясь, работали хирурги, и пять часов Юрино сердце работало за двоих.

                Забрезжил скудный зимний рассвет. Сомов подошел к окну. Ломило спину, рябило в глазах и даже, как будто, дрожали руки. Но на душе было пусто И это ощущение победителя!? Стоп! Это еще не победа. Нужно еще выходить обоих. А эта девочка... Нет. Это все потом. Он повернулся к окну спиной: на него молча с восхищением, смешанным со страхом, смотрели хирурги и сестры - вся бригада, работавшая с ним всю ночь.

                - В первую палату обоих. В боксы. И койку для меня. Позвоните домой, пусть не ждут . - И вышел из операционной.

                В предоперационной он вспомнил о Юриной расписке, тогда, несколько часов назад, он даже не прочитал ее. На столе лежал аккуратный листок: "Я, Юрий Васильевич Потоцкий, в здравом уме и ясном рассудке настаиваю на предстоящей операции, потому что это единственный способ спасти дорогого мне человека, в случае гибели которого, сознание, что я не сделал всего, что мог, исключит и мое существование. В чем и расписываюсь. Потоцкий."

 

52

                Юра выздоравливал быстро. Молодой и здоровый организм делал свое дело. Уже через неделю его перевели в другую палату. Но он проводил около Иоанны столько времени, сколько ему разрешал Сомов. А когда Сомова не было, приходил и ночью, чтобы проверить не спит ли дежурная медсестра. И медсестры на него не обижались. Женщины вообще смотрели на него как на божество. Какую женщину не покорит такая любовь? А Иоанна лежала в боксе, как спящая красавица в саркофаге. В осунувшемся лице ни кровинки. Но Юре казалось, что она стала еще красивее, а любит он ее еще больше. Хотя сам он считал, что любовь не бывает большой или маленькой, она есть или ее нет. Но его чувство к Иоанне, утратив налет экзальтации, стало каким-то более человечным, оно пронизывало все его существо и позволило заглянуть в самые потаенные уголки своей души и лучше понять Иоанну. Он только сейчас осознал, чем одарила его она. Она вложила в него душу, научила не только слушать, но и слышать, не только смотреть, но и видеть. А ему порой ее поступки казались чудовищно алогичными, а их положительный результат - редким везением. А она просто входит с человеком в прямой контакт. Сколько же любви нужно иметь в сердце, чтобы выдержать немой крик каждой коснувшейся тебя души?! Он смотрел на нее и знал, что нет ничего на свете, чего бы он ни сделал ради нее. Он будет любить ее всю жизнь, молодую и старую, здоровую и больную, грустную и веселую. Теперь он понял, что такое любовь. Понял и удивился, что этого нельзя объяснить. И испугался, что он мог прожить целую жизнь и так и не узнать, что это такое.

                А вдруг она умрет? Острой болью отозвалась эта мысль в каждой его клеточке. Но страшной мукой была другая, родившаяся следом: заставив его понять Великую Истину, Иоанна обрекала его на жизнь, именно потому, что она умрет, а любовь должна жить в этом мире.

                Нет. Он будет верить и надеяться до последней минуты и секунды.

                К конуц второй недели Сомов решил, что Иоанну пора разбудить. Ей нужна была вторая операция.. И он считал, что она должна об этом знать и очень хотеть жить, иначе на успех нет никакой надежды.

                Иоанна открыла глаза. Первое, что она увидела, было синее небо в проеме окна, которое представляло собой сплошное стекло без переплетов. Она не мигая смотрела в эту синеву, вбирая в себя свет дня, как растение, выбросившее из земли первый лист. Было только небо, она и столб света, по которому сознание карабкалось из небытия на вершину, называемую разумом. И этот длинный путь, для которого Природе потребовались миллиарды лет, ее человеческий мозг проделал за несколько минут. Она услышала тишину, а потом мерный звук падающих капель. Дождь - в мозгу родилось слово. Но небо было синим, как будто его специально отмыли для этого случая. Нет не дождь. И тут родилась боль, острой иглой она впилась в мозг, и Иоанна сразу вспомнила себя. Она вновь закрыла глаза и, превозмогая боль, попробовала пошевелиться и с удивлением обнаружила, что руки у нее связаны. Даже эта слабая попытка к движению снова вызвала резкую волну боли, прокатившуюся по всему телу. Со стоном она открыла глаза. И сразу встретилась с огромными тревожными и полными надежды и ожидания глазами Юры, склонившегося над ней.

                - Тебе больно? - прошептал он.

                - Да.

                - Потерпи немного. Это хорошо. Так надо.

                Он подвинул стул и сел так, чтобы она могла его видеть. Слабая благодарная улыбка скользнула по губам Иоанны и исчезла. Сквозь расстегнутый ворот больничной пижамы Иоанна увидела бинты, стягивающие его грудь. Он поймал ее взгляд и быстро застегнулся.

                - Пустое. Все в порядке. Не переживай.

                Она смотрела в его радостное как у ребенка лицо, и боль, терзающая ее, казалась ей незначительной. Она вынесла бы еще большую, лишь бы видеть его счастливые глаза, слышать его голос. Она не знала, что произошло, но была абсолютно уверена, что если она видит, слышит, дышит и вообще что-то чувствует, то только благодаря ему.

                - Спасибо, - выдохнула она слабым голосом, и снова все тело откликнулось резкой болью. И невольная слеза выкатилась из уголка глаза.

                - Молчи. Тебе нельзя разговаривать. А спасибо скажешь Сомову. Это он тебя спас. Я сейчас его позову.

                - Нет.

                Она понимала, всем горьким опытом чувствовала, что Юра здесь неспроста. Если в момент ее возвращения к жизни рядом с ней оказался не врач, а Юра, значит им что-то от нее нужно. Ну и пусть! Раз так, она хочет немного побыть с ним, только с ним. Потом пусть делают, что хотят.

                - Побудь со мной еще немного.

                Юра посмотрел на часы. Сомов отпустил ему немного времени на это, может быть,

 последнее их свидание. Он надеялся на его мужество. И Юра держался как мог.

                - Хорошо, но только, если ты будешь молчать.

                Она закрыла глаза. Несколько минут пролежала так, тихо, почти не дыша. Юра даже испугался, что она потеряла сознание. И в этот момент она открыла глаза, и он тут же услышал в душе у себя ее голос, без которого все эти ужасные дни ему казалось, что он и не живет вовсе. " Хорошо, я буду молчать, но ты говори." Но он не мог вымолвит ни слова. Опустил глаза. Потом осторожно дотронулся до ее тонких почти прозрачных пальцев, они шевельнулись, как бы просясь в его руку, и он ласково спрятал их в своей теплой ладони, холодные, почти безжизненные. И оцепенел от ужаса: в этом теле не может быть сил ни для жизни ни для борьбы. "Что ты сделала с собой, Инна, милая, родная, любимая!" И почувствовал, как пальцы дрогнули в его руке. Медленно со страхом и надеждой он потянулся глазами к ее лицу. И замер, не веря самому себе. На щеках Иоанны проступил румянец, а глаза, еще минуту назад пустые и потухшие, сияли. И как всегда, ему захотелось утонуть в их зелени. И рухнула плотина. И все его горе, вся боль и мука вырвались из измученной души.

                - Я так люблю тебя! И я тебя теряю...

                А в следующую секунду он готов был растерзать себя за этот порыв. Боль снова погасила зелень в ее глазах, и она их закрыла. Он в отчаянии откинулся на спинку стула. Провел рукой по лицу, отметив как посторонний, что это жест Иоанны. Дурак! Дурак!! - стучало в мозгу, - ты должен был ей говорить о красоте жизни, читать стихи, петь песни, а ты ей сказал, что она умирает. Зря Сомов на тебя надеялся. И вообще, все было зря!

                И тут раздался голос Иоанны, пустой и невыразительный. Юра вздрогнул и даже не сразу понял, о чем она спросила. Не услышав ответа, она повторила:

                - А от меня что-нибудь зависит?

                - Да, выдавил он из себя, страдальчески зажимая ладонью лоб. - Сомов говорит - все.

                - Что именно?

                Он вскочил. Подошел к окну и, не поворачиваясь, сдавленным голосом сказал:

                - Ты должна хотеть жить. Не хотеть, а страстно желать этого всем своим существом.

                Она смотрела на его спину, спину человека беззащитного и безутешного в своем горе. И непостижимая нежность к нему вытиснила из сознания на мгновение боль. Захотелось подойти, прижаться к нему всем телом и положить голову на плечо. И словно почувствовав ее прикосновение, он повернулся к ней лицом и с надеждой спросил:

                - Инна?

                - Да. Я люблю тебя. И хочу жить. Что теперь?

                Он несколько секунд смотрел в ее снова живые и лучистые глаза. Ее решимость была его решимостью, и твердо сказал:

                - Сейчас тебе сделают еще одну операцию. И если ты любишь так же как и я, ты будешь жить.

                - Иди и скажи, что я готова.

                Он подошел и поцеловал ее в губы. Она слабо улыбнулась и прошептала:

                - Не бойся. Все будет хорошо.

                У него сжалось сердце.

                Юра вышел из палаты. Он был бледен и еле держался на ногах. Сомов ждал его. Юра плотно прикрыл дверь и, прислонившись к ней спиной, прошептал:

                - Она готова.

                - Молодец, Юра. А теперь иди и постарайся уснуть, хотя бы часа на два. Если не сможешь сам, попроси у сестры таблетку.

                - Я смогу. Я должен суметь заснуть сам. Я только провожу ее.

                - Хорошо. Я пошел готовиться к операции.

                Сомов шел и думал о том, что эти двое заставили сделать его невозможное. И если эта девочка выживет, то его заслуги в этом не будет. Сам он на такое не рискнул бы никогда! Сомов был не прав. Каждый человек сам, и только сам совершает поступки. Сам рискует, и сам прячется за обстоятельства. Совесть - качество сильных людей. Это невозможно, но я это сделаю - и вовсе удел немногих. И тогда страх за себя уступает место боли за другого. О, если бы чаще люди болели чужой болью! В мире ее сильно бы поубавилось.

 

53

                Через несколько часов Юра сидел перед дверью операционной. Он ни о чем не думал. Он ждал. Весь мир стянулся в белый прямоугольник двери, и времени не существовало.

                Наконец дверь открылась, и вышел Сомов. Юра подался вперед. Игорь Семенович подошел и положил руку ему на плечо.

                - Идем ко мне в кабинет.

                - Я хочу ее видеть!

                - Нет. Не сейчас. Идем со мной.

                Они вошли в кабинет. Сомов сел за стол и спрятал лицо в ладонях.

                - Да говори же, наконец, что случилось? Игорь, почему ты молчишь?

                Сомов открыл лицо, посмотрел на Юру усталыми печальными глазами и тихо сказал:

                - Сядь и не мечись по кабинету. Тебе еще рано бегать.

                Но Юра не сел. Он остановился, опершись руками о край стола, наклонился к Сомову и, глядя ему прямо в глаза, серьезно и требовательно произнес:

                - Я слушаю.

                - Она будет жить... бедная девочка. - Грустно ответил Сомов.

                Радость вспыхнула в Юриных глазах и тут же погасла, до сознания дошло, каким бесцветным голосом и с какой оговоркой преподнес ему новость Сомов.

                - Что? Что ты с ней сделал?

                Сомов помолчал, а потом ответил вопросом на вопрос:

                - А ты, Юра, ее действительно любишь?

                Юра посмотрел на него как на чудовище. Отошел от стола и сел на самый дальний стул и, уперевшись локтями в колени, взялся за голову.

                - Да. Я ее люблю. Ты же знаешь.

                - Тогда радуйся. Жить она будет.

                Юра медленно поднял голову, посмотрел на Сомова. Лицо Игоря Семеновича было серьезно, в глазах была грусть и усталость.

                - Я сделал все, что мог. Но я - не Бог.

                - Игорь, прости меня.

                - Я врач. Я на больных не обижаюсь. Иди отдыхать.

                Юра вышел из кабинета. Подошел к окну. Удивился, что еще светло. Солнце только коснулось верхушек деревьев дальнего леса. Так и остался стоять, глядя, как разгоралась вечерняя заря, а потом гасла, ничего при этом не чувствуя, ничего не желая и ни о чем не думая. Сомов, проходя мимо, ничего не сказал, не подошел, а лишь остановился на миг, посмотрел на него с грустью и осторожно вошел в палату, куда после операции снова поместили Иоанну. За ее жизнь еще нужно было бороться.

 

54

                Первые дни после второй операции Иоанна чувствовала себя очень плохо. Вернее, она почти себя и не чувствовала, только боль, боль, пронзительная, острая, тупая, ноющая, выворачивающая наизнанку. Ничего, кроме этой боли и одной единственной мысли: "Я обещала через это пройти и выжить!" И вряд ли она помнила и осознавала, кому дала это обещание.

                Юра в эти дни почти не отходил от нее. Она бредила,        а чтобы не металась, ее снова привязали. Она все время рвалась в какой-то горящий дом, тоскливо и горестно звала на помощь какого-то Сергея и, как раненая волчица выла, оплакивая какого-то Сашу. Он понимал, что в ее жизни произошло что-то невообразимо страшное. И сердце его сжималось от жалости и любви. Ничего в этом страдающем живом комочке не напоминало прежней Иоанны, красивой, гордой, сияющей, но он любил ее и готов был опять и опять отдавать за не свою жизнь. И как клятву повторял про себя одни и те же слова: "Выживи, ну пожалуйста, выживи! И я сделаю все, чтобы ты была счастливой". Он брал ее пылающую руку в свои ладони, она вздрагивала, тенью пробегало по лицу подобие улыбки, она затихала, прошептав: "Юра...",- но не узнавая его и даже не видя, хотя глаза ее были открыты. Что видели эти глаза, черные от боли? И пока он держал ее за руку, лежала тихо, не двигаясь, лишь иногда вместе с выдохом пропуская сквозь сжатые зубы сдавленный стон. Но стоило ему выпустить ее руку из своих ладоней, она снова начинала метаться и бредить, выгибаясь дугой, чтобы вырваться из своих пут. Не было сил смотреть на эти муки, не было сил, чтобы уйти в свою палату и не смотреть. Он должен был вместе с ней пройти через этот ад, раз не уберег. И он шел, шаг за шагом, всей своей любовью и нежностью не давая ей окунуться в кошмарную бездну своего небытия.

                На третьи или четвертые сутки, к вечеру, истерзанная и измученная Иоанна вдруг заснула сама. Юра и Сомов переглянулись.

                - Иди отдохни, - сказал Сомов.

                - Нет.

                - Она будет долго спать.

                - Тогда иди ты, а я останусь, - Юра с надеждой смотрел на почти спокойное лицо спящей  Иоанны.

                - Хорошо. Ложись на эту кровать. - Сомов показал на кровать, где еще недавно лежал Юра. - Если что, звони. Я домой схожу.

                - Не волнуйся. Иди.

                Сомов не спорил. Эти двое у него, реалиста до мозга костей, вызывали чувство, которое, по-видимому, испытывали верующие, поклоняясь своим святым. Они на его глазах творили невозможное. И ему ничего не оставалось делать: он верил, верил им, а они не только сами творили чудеса, но и его заставляли делать то же самое.

                Сомов ушел. А Юра еще долго смотрел на бледное, измученное лицо Иоанны, чувствуя как медленно разжимаются тиски, сковавшие намертво его душу. Потом встал, осторожно, чтобы не разбудить ее, поправил ей подушку и одеяло, подошел к пустой кровати, лег, и только сейчас почувствовал, как он смертельно устал. Он закрыл глаза и мгновенно уснул. Когда он снова открыл глаза, был уже день, а ему казалось, что прошло всего несколько минут. Он не мог вскочить одним махом, как раньше, недавняя операция давала  еще о себе знать тупой болью в груди. Он удивился. Последние дни он не чувствовал этой боли. Усмехнулся. Осторожно сел. И замер.

                - Не него с соседней кровати, лежа на боку, положив обе ладошки под щеку, огромными глазищами, которые, казалось, только и остались у нее на лице, серьезно смотрела Иоанна. Он провел ладонью по лицу, не веря своим глазам. "Как она сумела развязаться?" - мелькнула у него в голове мысль. Она слабо улыбнулась и тихо сказала:

                - Это не я. Твой Игорь Семенович меня освободил.

                - А что, он уже приходил сегодня? - удивился Юра.

                - Сегодня еще нет. Меня отвязали вчера.

                - Как вчера?

                Она снова улыбнулась.

                - Ты спал больше суток.

                - Что ты говоришь? А мне казалось, что я проспал всего несколько минут.

                Он встал, подошел к ее кровати, пододвинул стул и сел рядом. Она протянула ему обе руки, такие тонкие и беззащитно слабые, что у него снова сжалось сердце. Он поднес ее руки к губам, а унее на глазах навернулись слезы.

                - Тебе больно? - тревожно спросил он.

                - Терпимо. Это я от радости.

                - От радости люди смеются, - сказал он строго, чувствуя, что сам готов разрыдаться как мальчик.

                - Мы еще будем смеяться, Юра. Я так люблю тебя. Я буду любить тебя всю свою жизнь...

                У Юры закружилась голова. Он прикрыл глаза и тихо сказал:

                - Неужели нужно было пройти через такое, чтобы вырвать у тебя это признание?

                - Конечно, нет. Не притворяйся, что ты этого не знал. - Она высвободила свою руку и ласково погладила его по небритой щеке. И он прижался губами к ее ладони.

                Они были счастливы. Мир снова искрился красками и светом. И он был для них.

 

55

                Через неделю Юру выписали из больницы. Он приходил каждый день после работы и подолгу сидел около Иоанны, рассказывая ей последние новости. Никого, кроме него, к ней не пускали. Иоанна медленно и трудно выздоравливала. Один за другим начинали функционировать поврежденные и заштопанные органы, вызывая непредвиденные осложнения и причиняя новые страдания. Но она боролась сцепив зубы и улыбаясь. И Сомов уже точно знал:  она поднимется и будет жить. И теперь он готовился к разговору с ней, отлично понимая, что его нельзя откладывать на последний день ее пребывания в больнице. То, что ему предстояло ей сказать, было ужасно, и он должен быть уверен, что она выдержит и это. Иоанна уже не была ему чужой. Да даже, если бы и была, он не был человеком, думающий о своем спокойствии, и ничего не делал наполовину. Он просто ждал, когда у нее хватит сил выслушать его.

                И это момент настал. Иоанна уже вставала и даже совершала небольшие прогулки по больничному коридору, но он все еще держал ее в отдельной палате.

                Он пришел к ней спустя час после обеда. Иоанна не спала. Сидела, подложив под спину подушку, обхватив руками колени, и смотрела в окно, раскрытая книга лежала рядом. Игорь Семенович присел к ней на кровать и, взяв ее за руку, спросил:

                - Как ты себя чувствуешь?

                - Сегодня хорошо, - и улыбнулась. - Пора выпускать меня на волю.

                - Еще успеешь. Я пришел поговорить с тобой.

                - Игорь Семенович, я всегда рада поговорить с вами. Вы теперь для меня очень близкий человек, - одарила она его ослепительной улыбкой.

                - В том, что я хочу тебе сказать, очень мало радостного. И я не знаю с чего начать.

                Лицо ее стало серьезным. Он подумал: "Какая она все-таки красивая! И как жаль, что так все получилось". Она внимательно смотрела на него, словно хотела заглянуть в душу. Он молчал. Тогда она пришла ему на помощь:

                - Начните с самого трудного. Я выдержу.

                -Он вздохнул и, глядя ей в глаза, медленно, как бы в раздумье, произнес:

                - Ты хорошо выздоравливаешь, и со временем у тебя будет все нормально.

Кроме одного... у тебя никогда не будет детей.

                Ничего не изменилось в ее лице. Он даже с облегчением подумал: "А может быть для нее это не так важно". Он хотел даже пошутить по этому поводу, что мол без детей спокойнее жить. Но слово замерло у него на губах. Ее глаза, обращенные на него, вдруг погасли, словно кто-то щелкнул выключателем. Страшно было видеть этот потухший взгляд и запоздавшую улыбку. Лицо, превратившееся в маску. На него жутко было смотреть, но он как загипнотизированный не мог отвести взгляда. Она сама передвинула глаза и стала смотреть в окно. Губы медленно стягивались, и лицо стало приобретать человеческий вид. Пустое лицо. Ни скорби. Ни отчаяния. Ни тоски. Никакого движения души не отразилось на нем, даже глаза не мигали. Окаменела. Но вот губы дрогнули. "Сейчас заплачет", - с облегчением подумал  Сомов, но вздрогнул от неожиданного вопроса, высказанного бесцветным голосом и острого, как кинжал, взгляда, который она метнула в него.

                - Вы, кажется, давали клятву Гиппократа?

                - Да. - Он был ошеломлен.

                - Прекрасно. - Она глубоко вздохнула. - Вы никому и никогда... Вы слышите меня? - Он кивнул. - Ни при каких обстоятельствах... Этого не скажите.

                Он резко встал. Он был разочарован. Впрочем, ведь есть же предел человеческим возможностям. Она хочет это скрыть от Юры. Ее можно понять. Она имеет право устраивать свою жизнь. А Юра ее любит, он простит ей этот обман.

                - Это я могу вам обещать.

                Он не заметил, что снова перешел с ней на "вы". Она усмехнулась И Сомов понял, что она догадалась,  о чем он думает.

                - Спасибо. А теперь уйдите. Мне нужно побыть одной.

                Она приказывала. Это ему не понравилось. Что-то здесь было не так. Что-то не укладывалось в его представление о ней. И он решил не рисковать.

                - Нет уж. Вам придется потерпеть мое присутствие, пока не придет медсестра.

                - А вы позвоните. Вот кнопка. - Ему показалось, что она издевается над ним.

                - Ничего. Я подожду.

                Она снова усмехнулась.

                - Боитесь?

                Он не ответил.

                - Впрочем, как вам будет угодно! Мне все равно. - Она вытянулась на постели, положила руки поверх одеяла вдоль тела, закрыла глаза и замерла.

                Сомов подошел к окну.

                Все кончено, думала Иоанна. Зачем теперь жить? Зачем были нужны эти бесконечные страдания, чтобы вернуть ее к жизни, в которой нет смысла. Никто теперь не имеет права заставить ее жить! Ну и пусть сторожат! Она не откроет больше глаз, не шевельнется, она и так сумеет умереть. Пусть хоть десять сторожей поставят! Она заставит свое сердце не биться, а свои  легкие не дышать. Это просто. Это легче, чем теперь жить. И тут она увидела огромные полные страдания Юрины глаза. Он стоял в своей лаборатории, растерянный и испуганный, и держался обеими руками за то место на груди, где у него был шов. Иоанна закусила губу. Нет. Предать Юру - это подлость. А Сомов? Он сделал все, что мог! Он сделал больше, чем было в человеческих силах! Он знал это давно и мучался. А она хочет взвалить всю вину на него. Ну а ей? Ей, где взять силы? Сколько горя может вынести один человек?! Где он, тот предел? Видно, это не ее предел, если не умерла сразу, как только услышала. Она не испила еще своей чаши до дна.

                Сомов стоял у окна. У него болело сердце. У него никогда раньше не болело сердце. Зачем он стоит здесь, как дурак? Ему не в чем упрекнуть себя. Он обязан был ей это сказать, раз уж вернул ее к жизни. А теперь заставить ее жить не в силах никто, кроме нее самой. А такая, если захочет, умрет. Столько мук - и все напрасно! А говорят, что любовь всесильна. Но, если такая любовь не побеждает, то любовь - это просто красивая сказка, придуманная людьми, чтобы жизнь не казалась серой.

                Он отвернулся от окна и тихо пошел к выходу из палаты, глядя себе под ноги. Проходя мимо Иоанны, он не выдержал и посмотрел на нее. Она лежала в прежней позе, а из ее закрытых глаз текли слезы. Почувствовав его взгляд, она открыла глаза. Это были глаза живого человека, в них были боль и страдание. Они молча смотрели друг другу в глаза. И в эти несколько минут Сомов понял, за что так сильно Юра любит эту девочку. И еще он понял, что есть на земле настоящая любовь. А это значит - все в этом мире имеет смысл. И стоит за жизнь бороться до последнего!

                - Игорь Семенович, простите меня, - она больше не плакала. А он не мог говорить. Иоанна закрыла глаза.

                - Я обязана этой жизнью вам и Юре и распорядиться ею не имею права. Но я должна подумать, как жить дальше. Оставьте меня одну. И помните о том, что вы мне обещали.

                Он молча наклонился, поцеловал ее в лоб и тихо вышел из палаты, плотно прикрыв дверь. Остановился, и услышав рыдания, облегченно вздохнул. Он знал, что боль в животе не даст ей долго плакать, но то, что она заплакала, наконец, его окончательно успокоило.

                Иоанна, почувствовав острую боль от судорожных всхлипов, замерла. Слезы еще какое-то время текли из глаз. Но потом иссякли и они. Она лежала, свернувшись в комочек, как маленький ребенок, и внимательно рассматривала крашенную стену около своей кровати. Как же теперь жить? Только теперь она поняла, что раньше ей помогла подняться живая сила природы, ее женская установка на продолжение рода. Страдая, она знала, хоть и не думала об этом, что можно все начать сначала. А теперь пустыня, где не может вырасти ничего живого. Ну что ж! Она пройдет по ней одна, и там, на другом краю она будет работать в чужих садах, растить и холить каждый саженец, болеть и плакать над каждым, словно вышел он из ее лона. Лишь бы никто не догадался, почему у нее, такой богатой, нет своего клочка земли. Но Сомов - человек. Он сдержит свое слово. Юра. Это самое трудное. Его обмануть будет труднее всего. Нет. Юру обманывать нельзя. В их отношениях нет и не будет места для такой пошлости. Но и правды знать он не должен. Узнай он правду, он убедит ее ( как ее сейчас легко убедить, что все пустяки!), что только вместе они будут счастливы. Она - да. Он - сначала тоже да, но потом... Нет. Юра ничего не должен знать! Но что сделать? Что тут можно сделать? Если они понимают друг друга без слов! Не думать об этом. Забыть! Помнить только о том, что Юра должен уйти из твоей жизни!

                - Любовь! Я делаю это только во имя тебя! Ты должна мне помочь! - Прошептала Иоанна и потеряла сознание.

 

56

                А Юра мчался с работы в больницу, не помня себя от невыразимого волнения и тревоги. Его никто не задержал, все знали, что Сомов разрешил ему приходить в больницу в любое время. Но Сомов его ждал у дверей своего кабинета.

                - Здравствуй, Юра!

                - Что случилось?

                - Ничего не случилось. Но тебе лучше к ней сегодня не ходить.

                - Нет. Я посмотрю. И, если все в порядке, уйду, раз в этом есть необходимость.

                - Ладно. Идем. Но помни, я тебя предупреждал.

                Они вошли в палату. Юра бросился  к кровати и застыл с выражением ужаса на лице. Сомов быстро нажал на кнопку, до которой в последний момент не дотянулась Иоанна В палату вбежала дежурная медсестра.

                И еще несколько дней боролись врачи и Юра, но теперь уже не за жизнь, а за сознание Иоанны.

 

57

                Кризис миновал. Иоанна пришла в себя. Сомов запретил Юре приходить в больницу. Иоанне нужен был полный покой. Она молча исполняла все, что от нее требовали, но ни с кем не разговаривала.

                Она теперь знала о жизни все. Но не знала, как жить дальше. Ее радовало, если это можно назвать радостью, только одно, что Игорь Семенович спрятал ее от мира, и она могла дать передышку своей измученной душе. Однажды он пришел под вечер, сел, как всегда, на краешек кровати, взял ее за руку, помолчал несколько минут и вдруг спросил:

                - Тебе трудно, девочка?

                - Да, - тихо ответила она.

                - Расскажи мне о себе.

                 Она вопросительно глянула на него.

                - Расскажи. У меня есть время. Я сегодня дежурю. А вдруг это поможет тебе найти недостающее звено. Прокручивать жизнь про себя и говорить вслух - разные вещи. Ты будешь искать слова, а с ними придут и новые мысли.

                Она закрыла глаза и долго лежала молча и неподвижно. Потом села, подтянула колени под подбородок, обхватила ноги руками, грустно посмотрела на него.

                - Хорошо. Я попробую.

                Сомов слушал внимательно. Иногда задавал вопросы, но только для того, чтобы она не остановилась и не замолчала. А Иоанна рассказывала о себе как о постороннем человеке. Сомов думал, что и в самом деле многовато для одного человека, такого еще молодого. И то правда: жизнь, много дав, и спрашивает по большому счету. И просветлел, ощутив своим добрым и мудрым сердцем, такая выдержит! А Иоанна, закончив свой рассказ, удивленно смотрела на улыбающегося Игоря Семеновича.

                - Ну вот, - сказал он после некоторого молчания, - теперь ты и сама видишь, что иначе не сможешь жить. Оставайся собой. Такой, какой тебя все знают. И еще. Не вздумай снова бежать. От себя не убежишь. Сумеешь выстоять здесь, нигде не сломаешься. А теперь спи. Уснешь? Или сделать укол?

                - Я попытаюсь сама. Мне кажется, сегодня я смогу. Спасибо вам. Спасибо за все. - Она дотронулась ладонью до его руки.

                - Спокойной ночи! - Сомов вышел из палаты. Он думал о том, что она достойна Юриной любви. Может быть она и права, что не хочет ему ничего говорить. Потом все образуется.

 

58

                Первой прорвалась к Иоанне Сима. Она шумно вошла в палату, отягощенная бесчисленными пакетами и свертками.

                - Ива, привет! Ну и напугала ты нас! Вечно с тобой что-нибудь случается невероятное!

                Иоанна улыбалась. Это было просто замечательно, что пришла именно Сима. Никогда еще она не испытывала такого удовольствия от встречи с ней.

                - Здравствуй, Сима! Рада тебя видеть. Как дела? Какие новости?

                - О, новостей куча! Отметили юбилей отряда, сыграли свадьбу Эли и Димы. Жаль, что вас с Юрой не было. Они хотели отложить, но приехали родители и вообще, жизнь идет вопреки всему.

                - Все правильно.

                - Все ребята передают тебе приветы. Да ты скоро всех сама увидишь! К тебе разрешили ходить.

                - Значит выздоравливаю.

                - Давай скорей. А ты знаешь, Потоцкому дали комнату. Пчелкин говорит, что Юра женится. Ты не знаешь на ком?

                У Иоанны сжалось сердце, но она взяла себя в руки.

                - Откуда же мне знать? Не знаю.

                - Так уж и не знаешь? - Сима заговорщицки подмигнула.

                - Нет. Я не знаю. - Уже спокойно сказала Иоанна.

                Сима даже задохнулась от возмущения.

                - Ну ты даешь! На ком же он может жениться, если не на тебе?! Не на мне же!

                - Посмотрим.

                - Ну, Петрова, а ты не меняешься!

                - Это же хорошо, - сказала Иоанна, слабо улыбаясь. - Знаешь, Сима, я устала. Ты извини, пожалуйста.

                - Ну что ты! Я же понимаю И Сомов сказал, что у тебя долго сидеть нельзя. Я побегу. Ты поправляйся!

                Сима ушла. Вечная и невольная ее мучительница. Но на этот раз, не смотря на боль, которую она снова ей причинила, опять-таки из лучших побуждений, Иоанна даже была благодарна ей.

                 Через полчаса пришел Воронин. Он зашел тихо, осторожно присел на краешек стула и молча смотрел на нее печальными глазами.

                - Что, Вовочка, не узнаешь?

                - Да. Тебя узнать трудно.

                - Ничего. Мне уже разрешили есть, так что скоро растолстею. Вон сколько Сима принесла!

                - Я не надолго. Юра просил передать, что зайдет попозже. Он на работе задержался.

                - Как твои дела, Вовочка?

                - Все в порядке.

                - Ты тоже похудел. Одна кожа да кости. Не гремишь?

                Он усмехнулся.

                - Нет еще. За вас с Юрой боялся.

                - Ну теперь все хорошо.

                Володя внимательно посмотрел на нее.

                - А по-моему, нет. Что-то в тебе изменилось.

                - Ты находишь? - спросила она озабоченно.

                - Да. - Ответил он и отвел взгляд.

                - А что именно?

                Володя молчал.

                - Володя, ты должен мне это сказать сейчас.

                - Глаза у тебя потухли, - быстро сказал он, встал и подошел к окну. Это окно было спасением для всех. - Мне это не нравится. Ты как будто не рада, что выжила.

                - Да. Ты не Сима. - Сказала она задумчиво. - Но это пройдет, Вовочка. Вот увидишь. Я еще научусь смеяться.

                - Наверное, это будет непросто.

                - Возможно.

                - А как же Юра?

                - А что Юра? - насторожилась она.

                - Ты отстранилась от меня, когда я сказал про Юру. - Он снова повернулся к ней и посмотрел ей в глаза.

                Она захватила ладонью подбородок, а в глазах была боль. Потом медленно провела рукой до основания шеи, опустила глаза и тихо сказала:

                - Мы все всё переживем, Вова. Все будет хорошо, вот увидишь.

                Он покачал головой.

                - Я не понимаю, что с тобой творится. Но чувствую, что произошло что-то непоправимое.

                - Володя, я люблю Юру. И что бы ни случилось, произойдет только потому, что я его очень люблю. Но ты никогда и ни с кем не будешь говорить на эту тему, даже с Юрой. А со мной и с ним никто не посмеет. Ты хорошо меня понял?

                - Да, я понял. Мне уйти?

                - Сейчас - да. Но если ты будешь навещать меня, я буду рада. Побудь моей соломинкой, хотя бы до тех пор, пока я не выйду отсюда.

                - Тебе не нужна соломинка. Но на меня можешь надеяться. Отдыхай.

                 Он вышел так же тихо, как и вошел. Иоанна снова осталась одна. "Тебе не нужна соломинка!" Ой как нужна! Где взять силы? Где?

 

59

                Она не слышала, как он вошел. Наверное, заснула, измученная своими нелегкими думами. Почувствовала его взгляд. Осторожно открыла глаза и сразу зажмурилась, ослепленная лучистым счастливым и все-таки тревожным взглядом.

                - Я разбудил тебя? - Он присел к ней на кровать. Она попыталась сесть.

                Юра помог ей и подложил под спину подушку.

                - Ну ты совсем молодец, - ласково сказал он, взяв ее руки.

                - Стараюсь, - она улыбнулась.

                - Правильно делаешь. Нечего людей пугать!

                Может же она дать себе еще несколько минут передышки? Всего несколько минут. Она отняла у него руку и прикоснулась к его лицу. Провела пальцами по бровям, по щеке и губам. Ей хотелось, чтобы и рука ее помнила это прекрасное лицо человека, подарившего ей жизнь и дважды вернувшего душу.

                Юра улыбался.

                - У тебя нежные руки.

                Она не ответила. Ей хотелось плакать и умолять его, чтобы он не отрекся, чтобы не оставлял ее одну, чтобы всю жизнь слышать его тихий проникновенный голос, смотреть в его умные, все понимающие глаза, и чувствовать тепло его сильной и верной руки. Ей хотелось. Но она знала, что теперь всегда между ними будет стоять ЭТО. Она не способна подарить ему настоящее счастье - счастье стать отцом ее детей. И она должна уйти. Уйти, и всю вину за их противоестественную разлуку унести с собой.

                - Ты устала?

                Она кивнула.

                - У тебя сегодня было много посетителей.

                Она кивнула.

                - Я пойду. Отдыхай. - Он наклонился к ней, чтобы поцеловать, но она отшатнулась и вжалась в подушку.

                Он встал. Обида, удивление и тревога рванулись из его глаз. И Иоанна прикрылась рукой как от удара.

                - Что случилось? - спросил он тихо.

                - Ничего не случилось, Юра. - Она не смотрела на него. - Просто... Не приходи ко мне больше.

                Он склонился над ней, взял в ладони ее лицо и повернул к себе. Она не открывала глаз.

                - Ты с ума сошла! Посмотри мне в глаза Ты понимаешь, что говоришь?!

                Она открыла глаза, в них стояли слезы. Он опустил руки, ошеломленный болью и тоской, застывшей в них вязким болотом.

                - Не мучай меня. Уходи. Я никогда не стану твоей женой. И себе душу не трави.

                - Насильно мил не будешь, - прошептал он.

                "Ты не справедлив ко мне!" - кричали ее глаза, звучало в его душе, но она молчала.

                Он повернулся и медленно уходил. На пороге он оглянулся, как всегда неожиданно и резко, и  испугался. Иоанна смотрела ему вслед, повернув голову через плечо, и, казалось, вся превратилась в глаза, а глаза были сплошной черной болью и такая же беспросветная, черная боль захлестнула его. Он молча вышел и прижался спиной к двери, он не мог сделать ни шагу. Он ничего не видел.

                 Очнулся Юра в кабинете у Сомова. Он лежал на кушетке, а Сомов сидел рядом на стуле. Резким движением Юра сел, и у него снова закружилась голова и заныло в груди. Сомов встал, положил ему под спину подушку и заставил откинуться к стене.

                - Сиди и не дергайся. Да, детки, с вами не соскучишься!

                - Тоже мне папаша выискался.

                - Да уж, выискался. А ты-то чего, как красная девица, в обморок падаешь?

                Юра сидел с закрытыми глазами и не отвечал.

                - Устал Что ли? Рано я тебя выписал. Побудешь здесь еще недельку.

                - Нет уж, дудки! Хватит! Я здоров.

                - Тогда говори, что случилось?

                - Я думаю, ты знаешь это лучше меня. Вот и расскажи мне, что случилось!

                - Ничего не случилось. Ты здоров. Иоанна выздоравливает. Сегодня она вообще молодец.

                - По-моему, даже слишком! Ты знаешь, что она мне сказала?

                - Что она может сказать тебе, кроме ласковых слов?

                Юра быстро глянул на него, но Сомов не отвел от него доброго и лукавого взгляда. Юра снова закрыл глаза.

                - Она сказала, чтобы я не приходил сюда к ней. И что она не выйдет за меня замуж.

                - Да ну! Так и сказала?

                - Так и сказала.

                Сомов несколько раз пробежался по кабинету, потом схватил стул, развернул его и сел верхом напротив Юры, положил руки на спинку, уперся в них подбородком и уставился на Юру удивленными глазами. Так и просидели они несколько минут молча, глядя друг другу в глаза: один с надеждой, другой с недоумением.

                - Да, - наконец, произнес Сомов. - Редкая женщина.

                Юра усмехнулся. А Сомов продолжал:

                - Она, да-да, именно она, заставила меня поверить, что есть на земле настоящая любовь. Она поступает глупо? Ну конечно! Ей нужно было обеими руками хвататься за тебя, влюбленного и благородного! Я, кстати, думал, что она так и сделает. И сейчас я преклоняю колени перед ее великой "глупостью".

                - Вы что тут все с ума посходили? - рассердился Юра.

                - Как видишь не все, через одного. Ты-то у нас вполне нормальный, - резко парировал Сомов, встал и, протащив за собой стул несколько шагов, сел подальше от Юры.

                - Неужели ты не понимаешь, что она тебя любит? Любит больше, чем себя. А ей сейчас, чтобы жить, нужно чувствовать себя любимой. И любовь твоя нужна ей светлой и лучезарной, и чтобы ни пятнышка на ней, ни облачка. И если хоть когда-нибудь не тень, а подобие тени, и не упадет, а лишь коснется ваших отношений, она, обязанная тебе  жизнью больше, чем ребенок матери, не вынесет этого, будет считать, что не сумела сделать тебя счастливым и погибнет. Вот тогда это будет настоящая трагедия!

                - Но я же люблю ее. И всегда буду любить!

                - Юра, настоящие женщины, а она такая, лучше нас знают, что нам нужно и на что мы способны. Подари ей свою любовь! Не дай оскорбленному самолюбию застлать черной пеленой твой разум и твое сердце. Пройдет много лет и ты поймешь, с какой силой любила тебя эта девочка. И как страстно хотела тебе счастья.

                - Может, и пойму. Но сейчас я этого не понимаю. Не вижу причин, чтобы разыгрывать эти страсти-мордасти. Она любит. Я люблю. Что мешает нам быть вместе? Объясни мне, наконец, почему мы должны расстаться? Я не считаю себя дураком... Но почему она это понимает, ты понимаешь, все понимают... Один я ничего не могу понять!

                Сомов вздохнул.

                - Она тебя любит. Мне это теперь ясно. А вот любишь ли ты? Тут еще надо разобраться. Может быть просто захотелось приобрести красивую вещь, пусть по слишком дорогой цене, зато твоя.

                - Ну это уж слишком! - Юра вскочил.

                - А если слишком, то будь мужчиной. Подари человеку любовь. Быть может это ей на всю оставшуюся жизнь!

                - Я пошел. - Юра направился к выходу, в дверях оглянулся. - Трудно быть на земле человеком. - И осторожно прикрыл за собой дверь.

                - Да, не легко, - тяжело вздохнув, сказал сам себе Сомов и добавил. - Ты выиграла свой первый бой, девочка, но впереди еще целая жизнь.

 

60

                Юра вернулся в палату к Иоанне. Она плакала горько и безутешно, уткнувшись лицом в подушку, стиснув в кулаки вытянутые вперед руки. Он бросился к ней. Взял ее на руки, удивляясь ее невесомости. Худая, некрасивая, с красными от слез глазами и опухшими искусанными губами она была частью его самого. Он прижал ее к груди как маленького ребенка.

                - Ну успокойся. Не плачь. Все будет так, как ты захочешь. Ты считаешь, что нужно расстаться - расстанемся. Но зачем же рвать души друг другу. Не спеши. Мы поможем друг другу.

                Она, обняв его за шею, прижавшись всем телом, тихо всхлипывала, положив голову ему на плечо. Юра сел на кровать и укутал ее одеялом. Так и сидел покачиваясь, словно убаюкивая младенца.

                - Как ты могла подумать, что я слабее и трусливее тебя? Я не знаю, почему ты так решила, и чувствую, так и не узнаю об этом никогда, но я верю тебе, что ты не могла поступить иначе. Но почему ты хочешь через все пройти одна? Почему все хочешь взять на себя? А где у тебя силы сейчас для этого?

                Она молчала, потому что знала, что у нее никогда не будет для этого достаточно сил, но все равно она сделает так, как решила. Она бесконечно была благодарна Юре за то, что он такой, за то, что он есть. Теперь она еще острее чувствовала, что выше этого уже ничего не может быть, только их ребенок. Но именно это невозможно. Значит нельзя, чтобы это погибло в житейских буднях. И как всегда, Юра почувствовал ее душевный настрой.

                - Что бы ни случилось, в твоей груди всегда будет биться мое сердце, а в моей твое. Запомни это, Инна. И мы всегда будем слышать друг друга.

                - Я этого никогда не забуду, Юра. - Прошептала она и затихла.

                Ей было хорошо и спокойно у него на руках, таких добрых, таких умных и сильных, способных защитить ее даже от нее самой. И она, неожиданно для себя, заснула. Юра нежно поцеловал ее в губы, понимая, что не должен этого делать, раз ему не позволили, что может разбудить и напугать ее, но не в силах вынести этой пытки разделенной, но по неведомым причинам отвергнутой любви. Но Иоанна не проснулась, она только улыбнулась во сне. И он, не желая больше искушать судьбу, осторожно уложил ее и тихо вышел из палаты.

 

61

                Иоанна выздоравливала. Ее навещали друзья. Юра приходил чаще других, а когда не мог прийти, обязательно писал ей какую-нибудь очень веселую записку, а она каждый раз плакала, когда их читала. Через месяц полностью восстановились функции ее организма, и Сомов решил, что настало время выписывать ее из больницы. Он с ужасом думал, что было бы непоправимой ошибкой отложить тот ужасный разговор на сейчас. Теперь, зная Иоанну, он даже не мог представить, чем это могло кончиться. Если тогда, чуть живая, она обрушила на всех такую бурю, то сейчас можно было бы ждать чего угодно. Но все позади. Он ждал ее в своем кабинете. Иоанна вошла спокойная и серьезная, она очень похудела и сейчас не казалась даже ровесницей его дочери. Перед ним стояла девочка-подросток с глубокими и печальными глазами взрослой женщины. Он предложил ей сесть. Она спокойно устроилась напротив него и, зажав подбородок между двух сжатых кулачков, поставленных на локти рук, выжидающе смотрела на него.

                - Ну-с, Иоанна Константиновна, настало время нам расстаться.

                - Наверное, Игорь Семенович, вас не обидит, если я скажу, что воспринимаю это известие с радостью.

                - Он улыбнулся.

                - Нет. Не обидит. Как ты себя чувствуешь, девочка?

                - Вообще-то, человеком я себя чувствую. Хотя и подозреваю, что в животе у меня пусто. Признавайтесь, что еще выкинули?

                - Да. Признаваться есть в чем. Многого не хватает. Печень зашили, от желудка осталось только три пятых, два метра тонких кишок, их нельзя было залатать, ну и, конечно, аппендикс, за одно, чтобы не рисковать. А в остальном, прекрасная маркиза...

                Она смотрела на него серьезно и задумчиво, и молчала. Он смутился.

                - Я, конечно, понимаю, что ничем тебя обрадовать не могу.

                - Да бросьте, Игорь Семенович, оправдываться! Самые печальные потери мы с вами уже обсудили. Я сейчас думаю о другом. Меня удивляет, как вам вообще удалось все это?

                - Сейчас меня это тоже удивляет. Но тогда я об этом не думал. А если говорить совсем честно, не было бы рядом Юры, я бы просто не рискнул.

                - Да. Я должна хорошо жить, чтобы оправдать хотя бы в малой степени ваш риск. Я не знаю, какие нужно найти слова, чтобы выразить вам свою благодарность. И вам и Юре. Но я хочу, чтобы вы знали, что я никогда не забуду, что своей жизнью я обязана хорошим людям. И еще... не сердитесь на меня за мои истерики.

                - Иоанна, я не стану говорить тебе дежурной фразы, что это дескать мой долг, потому что я еще никогда не испытывал такой радости от человеческой благодарности. Возможно от того, что благодаря тебе, я тоже кое-что новое понял в жизни. Наша работа не оставляет нам места для сантиментов. Но когда сталкиваешься с такими людьми как ты и Юра, по-настоящему понимаешь истинную цену своего ремесла. За абстрактную человеческую жизнь легче бороться, чем за жизнь конкретного человека. Умирать с каждым своим пациентом не легко.

                - Да, Игорь Семенович, не легко быть на земле человеком.

                - Надо же! Юра сказал мне то же самое.

                - Мы с ним всегда думаем одинаково, - усмехнулась Иоанна. - Спасибо вам за все.

                Она поднялась и протянула ему руку.

                - Будь здорова, девочка! Постарайся быть счастливой.

                - Я обязательно буду счастливой, потому что теперь я знаю цену жизни. До свидания!

 

62

                Юра стремительно вошел в штаб отряда. Он спешил. Ему нужно было взять кое-какие бумаги, и он хотел обязательно успеть к Иоанне в больницу. Но в недоумении остановился на пороге. У стола Пчелкина спиной к двери стоял какой-то мальчишка и рылся в Сашиных бумагах.

                - Ты что здесь делаешь, приятель? - спросил он с усмешкой.

                Парнишка вздрогнул и резко повернулся. Юра остолбенел. Это была Иоанна. Брюки, свитер, короткая стрижка. Он даже представить себе не мог ее такой.

                - Иоанна, это ты?

                - А что, трудно узнать?

                - Со спины не узнал.

                - Ну, здравствуй, Юра! - она подошла к нему и протянула руку.

                Он положил ей руки на плечи, посмотрел ей в глаза сияющим взглядом, притянул к себе и закружил по комнате.

                - Ты себе не представляешь, как я рад!

                - Пусти меня, сумасшедший!

                Он посадил ее на диван и сел рядом.

                - Ну как ты себя чувствуешь?

                - Нормально. Готова к труду и обороне.

                - А я к тебе собрался.

                - Вот видишь, теперь не нужно будет терять время на больничные визиты.

                - Глупенькая ты. Ничего не понимаешь!

                - А что, получается?

                - У тебя все хорошо получается, - грустно ответил он. - Когда выписалась?

                - Вчера. В Москву съездила. Носить-то мне нечего, из всего выпадаю.

                - А я только сегодня вернулся из командировки.

                - Ну как съездил? Удачно?

                - Да. Как задумал.

                - Ты молодец.

                - А где Пчелкин?

                - Увидел меня и умчался куда-то.

                - Тогда сейчас сбежится народ. Давай удерем!

                Лишь на секунду засияли ее глаза и сразу потухли. Она прикоснулась ладонью к его руке.

                - Нет, Юра, не удерем. Поверь мне, я не виновата, но все изменилось. Нам с тобой теперь нужно учиться обходиться друг без друга.

                - Зачем? Ну объясни мне зачем?

                - Хорошо. Если я скажу тебе, что больше не люблю тебя. Тебе станет легче?

                - Я знаю, что это не так. Я знаю это, даже лучше, чем ты. Я слышу, как ты зовешь меня, когда спишь. Я каждую минуту знаю, что ты рядом. В этом нам не обмануть друг друга!

                - Я рада, что тебе не надо объяснять, что это не прихоть и не желание тебя помучить. А истинной причины я сказать тебе не могу. Ты уговоришь меня. А ведь меня и уговаривать не надо! И мы убьем нашу любовь. Не печалься. Надо уметь останавливаться на своей вершине и не терять высоты.

                - Ты стала философом, - он усмехнулся.

                - У меня на это было достаточно времени.

                Он хотел еще что-то сказать, но дверь распахнулась и в штаб влетели радостно возбужденные ребята.

 

63

                Время шло. Иоанна крепла, постепенно оттаивая, благодаря заботам друзей. Мир опрокинулся на нее повседневными заботами. С Юрой они виделись, как и раньше, очень редко. Встречи эти были радостными и печальными одновременно.

                И вот однажды Юру позвали к телефону. Он был занят и рассердился, что его оторвали от работы, но, услышав голос Иоанны, улыбнулся. Она ему никогда не звонила.

                - Юра, здравствуй! Ты мне очень нужен!

                - Что-нибудь случилось?

                - Да. Меня вызывают в ЦК комсомола.

                - Хорошо. Давай пообедаем вместе.

                Он почувствовал, что она улыбается, и лучик радости осветил его душу.

                - С удовольствием, - согласилась Иоанна.

                Когда через два часа она пришла в столовую, Юра уже ждал ее за маленьким столиком у окна, и обед стоял на столе. Она подошла и, тронутая его вниманием, с благодарностью заглянула ему в глаза. Он отвел взгляд.

                - Садись. Ешь и рассказывай.

                - А рассказывать, собственно, нечего. Вызвал меня сегодня Сорокин и с ошарашенным видом заявил, что мне завтра в десять утра необходимо быть в ЦК ВЛКСМ в такой-то комнате. А зачем, ему не сказали.

                - Да. Оказывается, деловые там ребята работают.

                - Юра, ты что-то знаешь? Так просвети меня. У меня нет по этому поводу никаких соображений. Не могу же я явиться и сказать: "Здрасте, я ваша тетя!" Надо хоть как-то подготовиться к разговору.

                - К этому разговору ты всегда готова.

                - И все же?

                - Успокойся. Когда я вышел из больницы, то в твоей сумочке, которую ты положила в мой портфель, я обнаружил все твои бумаги с выкладками и выводами. Я тогда еще веселился от души, подумав, что уходя из дома ко мне, ты взяла самое ценное - свою работу. - Он вздохнул. Иоанна опустила глаза. - Тогда еще можно было веселиться.

                - А я думала, что я их где-то потеряла, эти бумаги, - сказала Иоанна, чтобы хоть что-то сказать.

                Они молча смотрели друг на друга, и каждый знал, что они говорят не то, что хотели бы сказать, но они любили и щадили друг друга. Юра снова вздохнул.

                - Нет. Не потеряла. Я все внимательно просмотрел и доделал то, что еще нужно было доделать.

                - Ничего себе доделал! Начал и закончил.

                - Пустяки. Когда все было готово, подписал твоим именем и отправил куда надо.

                - Вот это жест! Вот сам и поедешь завтра в Москву!

                - Нет, Инна, - сказал он ласково, но твердо. - Во-первых, это вовсе не жест, тогда я считал, что больше нет разницы, твое дело или мое, для нас в тот момент все было общим. А во-вторых, я - инженер. А люди - это по твоей части. Поедешь ты. Да и справедливо это. Работа твоя.

                Она сидела, склонив голову. Что ей сказать? Юра не нуждается ни в похвале, ни в благодарности.

                - Поешь хоть немного, - ласково сказал он.

                Они медленно ели, стараясь оттянуть минуту расставания. Юра собрал грязную посуду на поднос.

                - Подожди меня. Пойдем вместе.

                На улице была весна. Она радостно бушевала, светясь солнцем и сверкая клеем набухших почек, опьяняя и будоража. Но это была не их весна. Она осторожно обтекала их души. И они молча шли сквозь нее, чужие этому миру, страдая от своей непричастности к нему.

                - Я буду ждать тебя завтра вечером в штабе, - сказал Юра, когда они подошли к корпусу, где работала Иоанна.

                - Я приеду в девять часов вечера. До свидания, Юра!

                Он положил ей руку на плечо.

                - Держись!

                Она грустно улыбнулась.

 

64

                На следующий день в начале девятого вечером Иоанна быстро вошла в штаб оперативного отряда. Там почти никого не было. В средней комнате разговаривали Юра и Сима, в дальней Лия что-то печатала на машинке. Пчелкин с деловитым видом ходил из комнаты в комнату.

                - Здравствуйте, ребята! Я так замерзла, - и Иоанна пристроилась к батарее в комнате, где сидели Юра и Сима.

                - Ты же должна была только к девяти часам подъехать, - Юра взял ее холодные руки в свои.

                - А я по тебе соскучилась, Юрочка!

                - Ну вот видишь, - он, улыбаясь, поднес ее руки к губам и согревал их своим дыханием.

                - Ничего себе. А меня здесь как будто и нет! - обиделась Сима.

                - Почему же нет? Есть. А что тебя, собственно, обижает? - удивилась Иоанна.

                - Я и сама не знаю. Странные вы. И отношения у вас какие-то странные.

                Юра и Иоанна переглянулись.

                - Обычные человеческие отношения, - усмехнувшись, ответил Юра и, снова повернувшись к Иоанне, поторопил, - ну давай рассказывай, как съездила.

                - Я уезжаю, ребята.

                - Как уезжаешь? - Сима даже вскочила. А у Юры по лицу пробежала тень, но он спокойно сказал:

                - Знаешь, давай все по порядку.

                - А по порядку все было так. И вовсе мы с тобой, Юра, были не первые. Идея, видно, витала в воздухе. У них несколько таких материалов как наш, только методика у нас лучше. Им понравилось. Они решили, чтобы сделать окончательные выводы, нужно поработать в колониях, между прочим, по нашим схемам. Вот и собрали сегодня предполагаемых руководителей бригад.

                - И ты согласилась? Сима смотрела на Иоанну с каким-то священным ужасом.

                - Да. Согласилась.

                - Не страшно? - тихо спросил Юра.

                - Страшно. Очень страшно. Но ты же не для страха меня спасал. Не могу я с этим страхом жить всю жизнь. Клин клином вышибают. Я даже рада. Я сама должна понять, как люди доходят до этого. Где эта точка, на которой кончается человек и начинается подлец.

                - Ты и сейчас знаешь, что такой точки нет, - Юра был серьезен.

                Она опустила глаза, Юру не обманешь.

                - Что для тебя может быть там по-настоящему интересным, это совсем новое направление. Поработай над статистикой положительного выхода. - Он знал, что отговаривать ее бесполезно, и знал, что она тоже именно над этой проблемой думает, но не сказала потому, что еще не знает условий и возможностей, которые у нее будут. - Но меня волнует, не рано ли тебе взваливать на себя такое дело. Когда едешь?

                - Сегодня пятое апреля. Через месяц. Пока согласуют, пока оформят документы, пока мы все уладим свои дела на работе. Отъезд назначен на пятое мая. У меня в группе еще трое. Два студента с юрфака - у них это будет как практика, и художник - для проведения эстетической работы.

                - И надолго? - спросила Сима.

                - Говорят, что пока на два месяца. Я так поняла, хотя прямо не говорили, что нам придется поработать воспитателями.

                - А куда? - озабоченно снова спросила Сима.

                - Куда-то на север, забыла как место называется, что-то там Верхнее... Дай сюда карту, Юра.

                Они склонились над картой.

                - Вот, - Иоанна указала место, куда она поедет.

                - Ну и ну! - воскликнула Сима. - Я всегда говорила, Петрова, только с тобой могут происходить подобные явления!

                - Да. Далеко, - задумчиво произнес Юра. - Я думаю, тебе надо отказаться.

                - Нет, Юра. Теперь это не возможно. Не солидно.

                - К черту солидность! Ты угробишь себя!

                Иоанна улыбнулась.

                - Нет, Юрочка, вы с Сомовым лишили меня права легкомысленно относиться к своей жизни. Но я должна жить, а не существовать.

                - А как же аспирантура? Борис сказал, что тебе предложили в аспирантуре место.

                - Подождет. И потом, ты же сам сказал, мое призвание - люди.

                - С тобой трудно спорить.

                - Умным - да. А вот для дураков у меня не хватает аргументов.

                Все трое рассмеялись.

 

65

                Месяц спустя, Юра провожал Иоанну в аэропорт. Почти всю дорогу ехали молча. Они понимали, что прощаются. Теперь прощаются по-настоящему. В аэропорту Иоанну ждала группа, с которой она будет работать. Она поздоровалась  с ними, отдала ребятам свой чемоданчик и, извинившись, снова подошла к Юре.

                - И вот этими здоровыми мужиками ты будешь руководить? - улыбаясь, спросил Юра.

                - Да.

                - Взбунтуются.

                Иоанна пожала плечами.

                Они молча стояли у закрытого газетного киоска. Иоанна протянула руку, взялась за пуговицу на Юрином пиджаке и тихо сказала:

                - Юра, я тебя очень прошу, женись, пока меня здесь не будет.

                Он отступил от нее на шаг. Глаза его гневно потемнели.

                - И на ком же я должен жениться?

                - Не знаю. Может быть на девушке с сиреневыми глазами.

                - Хорошо. Я так и сделаю. Еще будут какие-нибудь указания?

                - Да будут. - Она, казалось, не замечала, что он разгневан и возмущен. - Обязательно будут. Если у тебя родится сын, назови его Сашкой. Моего погибшего сына звали Александром. Ты своего сумеешь сохранить.

                Она отвернулась. Постояла еще минутку и, не поворачиваясь к Юре, сказала:

                - Ну я пойду.

                И медленно пошла по направлению к мужчинам, с интересом наблюдавшим за ними.

                - Инна! - скорее почувствовала, чем услышала она.

                Остановилась, как споткнулась. Он подошел, повернул ее к себе.

                - Ты все сказала?

                - Да, Юра. Все. Сделай это, если любишь меня. - Она закрыла глаза. - Поцелуй меня.

                Это был первый и последний, единственный, их поцелуй любви. Он длился целую жизнь. Они больше ни слова не сказали друг другу и, не оглядываясь, побрели в разные стороны.

                Когда Иоанна подошла к своим новым товарищам, кто-то из них сказал:

                - Как во французском кино! Объявили посадку, а они не слышат. Кто это? Муж?

                - Нет. Это моя вторая мать. Этот человек дал мне жизнь и вложил в меня душу.

                Мужчины переглянулись, но даже не посмели улыбнуться.

                                                                                                                И.ПАКЕТА. 1986 г.